Зарисовка

Эх, надо было взять побольше бутербродов. Идти становиться все тяжелее, да и голод дает о себе знать. И почему я только не догадался выйти пораньше? Скоро рассвет, а лесу конца все не видно. Молодому художнику нравилось гулять по лесу, вглядываться в сочную зелень, ступать по твердой земле. Ему нравились крохотные цветочки, которые он так боялся повредить, наступив на них. Он любил Невысокие кустики и гигантские деревья, походящие на грозных великанов. Иногда в глухой чаще ему чудились шорохи и скрипы. Живое воображение рисовало ему разные картины, иногда страшные, доводящие до ужаса одним представлением, а иногда, хоть и причудливые, но красивые, милые сердцу образы. Он видел во всем этом неповторимое, живое очарование, которого ему так не хватало в повседневной рутине. Но сейчас художник спешил. Он спешил, не замечая ничего вокруг, он спешил, быстро продвигаясь вперед. Он спешил, потому что ждал этого так долго. Но пресловутый мольберт был таким тяжелым, а нешуточных размеров палитра масляных красок, будто камнем, тянула вниз. Лишь бы успеть. Он взглянул на часы. До рассвета оставалось буквально несколько минут, и юноша сорвался на бег. Вот уже и знакомый старый ясень, признак того, что осталось немного. И правда, деревья встречаются уже реже, кроны расступаются, открывая ему проход. Вот и узкий ручей, журчание которого Художник так любил слушать, но сейчас ему было не до этого. Уже почти… Какая-то птица сорвалась с ветки, и с громким криком взмыла в небо, уже окрашиваемое первыми лучами рассвета. Художник пробежал мимо большого дерева и застыл. Он успел. Сегодня у него точно получится. Перед ним расстилалось широкое поле, сплошь окиданное мелкими пестрыми цветами и свежей светло-зеленой травой. Это было буйство ярких красок и сочных оттенков, которые художник буквально пробовал на вкус. А сейчас, в то самое время рассвета, они засияли особенными сложными тонами. Никогда он не видел ничего столь прекрасного. Эта картина заставляла его дышать полной грудью, ощущать биение собственного сердца, жить ради себя и мира. Каждый раз он гнался за этим моментом, ловил его, и так же быстро терял эти чувства с первыми лучами рассвета. Вдалеке виднелись обрывистые склоны гор, верхушки которых доставали до самых облаков, тонули в них, нежась в их обманчивой мягкости. А за ними таились новые, неизведанные просторы. Вот оно, место, откуда приходит солнце. Место, где рождается это неповторимое чувство. Идиллия. Художник схватился за мольберт, поспешно раскрыл его, роняя белые листы на мягкий мох. Сегодня он, во что бы то ни стало, запечатлеет это. Он готов к долгой тяжелой работе. Достав разноцветные тюбики и широкую палитру, он берет в руки кисть, замирает на секунду, порывисто вздыхая, и принимается за работу. Рука медленно, плавными, но твердыми и уверенными движениями гуляет по листу. Она оживляет его, добавляет красок, не оставляя пустых пробелов. Вот уже и горизонт, и очертания гор и сияющее солнце, не успевшее полностью показаться из-за снежных вершин. Вот кроны деревьев, свежая трава, маленькие цветочки. Сегодня все идет как нельзя лучше. Получается именно так, как он и хотел, наконец-то Художник поймал этот момент и сумел передать его таким, какой он есть. Но все же его преследовало чувство, будто что-то не так. Взглянув на свое творение еще раз, художник отложил кисти и палитру в сторону, присел на траву и посмотрел в небо. Ни единого облачка. Прекрасная погода для работы. Он подумал, что мог бы остаться здесь на весь день, прогуляться по лесу, сделать еще пару набросков. Голод мгновенно скрутил живот, когда он вспомнил о том, что все свои запасы он уничтожил по дороге сюда. Но что-то он вспомнить не мог. Что же все-таки было не так? Его размышления прервал мощный порыв ветра. Художник подскочил на ноги и взглянул на прерывистую линию горных хребтов. Там, где еще недавно покоилось солнце, он увидел маленькую черную точку, напоминающую гигантскую сказочную птицу. Птица приближалась, с каждой секундой все росла, пока не стало понятно: никакая это не птица. Это был виверн. Странно было увидеть его здесь, этот дракон — обитатель степей и саванн, а вовсе не лесной житель. Темная фигура колоссальных размеров пронеслась над его головой, и последовавший за ней порыв ветра снес мольберт, сдул все листы бумаги, а вместе с ними чуть не унес и самого художника. И тут он вспомнил. Тело мгновенно утратило былую легкость, а краски вокруг начали тускнеть. Шум вера стремительно перерастал в режущий слух невыносимый гул. Он доносился отовсюду, перекрывал все остальные звуки, резко и пронзительно впивался в голову, будто материализовался острыми шипами. Пейзаж вокруг начал терять четкие очертания, расплываться, пока и вовсе не утонул во тьме. Художник открыл глаза. Каждое утро вот так. Как обычно он встал, нащупал рукой будильник, отключил его и, подозвав своего верного лабрадора-повадыря, схватился за его ошейник, что бы тот проводил его на кухню. Надо поесть.