«- Вы так прелестны, не хотите совершить двойное самоубийство вместе со мной? – в его глазах пляшут искорки смеха, хватаясь руками за пламя безумия, они сливаются с ним воедино, на выходе являя взгляду что-то пугающее и достойное восхищения одновременно. Этот взгляд притягивает, в эти глаза хочется смотреть. - Хочу, – его лицо так близко, что она выдыхает едва ли не в самые его губы. Кажется, будто он – ее спаситель. Этот странный мужчина, укрывающий ее под плащом от стены дождя, протягивающий ей забинтованную руку с какой-то странно печальной улыбкой на губах, от которой щемит неровно бьющееся сердце. Этот странный мужчина, предлагающий, возможно, не самый разумный выход. Но тем не менее, обещающий спасти от ужасов, поджидающих за краем кровати. – Я хочу уйти вместе с Вами».
Дадзай снова опаздывает. Эхо его шаркающих шагов, приглушенное шумом разбушевавшегося моря, доносится до нее тогда, когда кажется, что он не придет. Стоит ей обернуться, как взгляд сокрытых под вуалью глаз тут же цепляется за лучезарную улыбку, и на мгновение Аюми кажется, будто солнце показалось из-за свинцово-серых облаков, нависающих над головой с самого утра. Прямо как тогда, когда она увидела его впервые. Только вот дождь еще не успел пролиться на землю горькими слезами. Она вся – будто сошедшая с картинок, нарисованных его воображением. Эта одинокая голубка, печальной статуей застывшая неподалеку от края утеса. Он приподнимает вуаль, сантиметр за сантиметром приоткрывая лицо. Когда он берет ее руки в свои, сжимает крохотные ладошки в своих руках почти бережно, на щеках девушки загорается, пожалуй, самый прекрасный румянец, какой ему когда-либо доводилось видеть. - Добрый день, моя юность, – ему приходится повысить голос на пару тонов, чтобы слова не потерялись в морском реве. Он вглядывается в ее карие глаза, в коих горит такая непоколебимая решимость, какой он доселе не видел, и дыхание перехватывает. Она отводит взгляд, прикрывает глаза, и кажется, что на свете нет ничего, что могло бы быть прелестнее этих пушистых, полуопущенных ресниц. Нет ничего, что могло бы быть более притягательным, чем мягкий контур ее аккуратных ровно настолько, чтобы быть верхом изящества, пухлых губ. Она вся – здесь и сейчас – воплощение его сокровенной, терзающей сердце мечты. – Боже мой, до чего ты прекрасна. Он выпускает ее руки буквально на мгновение, и кажется, будто насмехающийся над ними ветер готов отобрать ее. Сжать в охапку и унести далеко-далеко, закинув на плечо. Ему кажется, будто стоит моргнуть, на секунду закрыть глаза, как ее тут же не станет. Настолько она неземная, не от мира сего, эта решившаяся на смерть вместе с ним девушка. Осаму даже не удосужился спросить, как ее зовут. Да и в самом деле, какой в этом толк? Имена теряют смысл и весь ровно в тот момент, когда тот, кто носил их, исчезает в кромешной темноте, в коей угасает бьющийся в предсмертной агонии рассудок. - Мне немного страшно, – едва слышно выдыхает она. Даже ее голос, звучащий у самого уха, кажется чем-то иллюзорным, чем-то, что ему, возможно, снится. – Ты меня подтолкнешь? С губ Дадзая срывается нервный смешок, когда он, оправив манжеты, подхватывает ее на руки. - Не бойся, мы сделаем это вместе. Она, кажется, ничего не весит, эта девушка без имени. И если бы не ее непосредственная близость, если бы не тонкие руки, обвившие шею, он бы действительно поверил в то, что его «невеста» - сон. Ее лицо искривляет гримаса ужаса, когда они срываются с обрыва и камнем падают в море. Только тогда, когда ступил на точку невозврата, понимаешь, что хочешь вернуться назад. Не важно, домой или во времени. Только тогда, когда переступил за черту, хочется, чтобы никакой черты и вовсе не было. - Устроим свадьбу суицидников с прыжками со скалы без страховки? – его последние слова оглушительно громко звенят в ушах прежде, чем разбиться о толщу воды.Для него – праздник. Для нее – конец.
И одинокая волна, накрывшая их с головой, жадно лижет бока их единственного свидетеля, который когда-нибудь поведает эту короткую историю. Одинокая волна жадно лижет бока утеса, возвышающегося над морем угрюмой громадой.