Переиграть

      Элисана любит Вэйрест так же, как Вэйрест любит Элисану, ведь она творит его настоящее — и вместе с тем чувствует магию его прошлого.       Она уже доказала купцам, что видит выгоды, открывающиеся в этом городе, и продолжает доказывать. Ведь Вэйрест испокон веков был важным перевалочным пунктом для караванов, о чем говорит одно его имя. Ведь Вэйрест имеет прямые водные коридоры в целых четыре провинции — фактически к половине Тамриэля. Ведь под самым боком живут орки, поднимается Гортворг — и, считаясь с ним, не обороняясь, но держась наравне, Вэйрест сможет править бал во всем Хай Роке.       Но Элисана любит Вэйрест не поэтому. Скорее, за восхитительно остроконечные крыши и великолепные бульвары — она чувствует в них свет, а не сумрак, поддержку, а не давление. Говорят, духи гениальных детей Вэйреста и после смерти не желают покидать родного города, оставляют здесь частичку себя — и Элисана верит, потому что это присутствие уловимо, хоть ни капли и не похоже на беснования Лизандуса в Даггерфолле. Говорят, что если пройти по бульвару Вэйрест — увидишь, что самый богатый из рынков находится как раз напротив замка, ведь король — это лишь один из торговых принцев. Пусть первый, но среди равных.       С этим Элисана может смириться; династии не вечны. Гарднеры, Кумберленды, Хорлеи пали — но, пока на троне в Сиродиле восседают Септимы, Септимам Вэйреста не грозит ничего.       Но даже здесь, в любимом и родном городе, есть вещь, с которой леди Элисана мириться не готова.       По ее замку, замку Вэйреста, ходят крысы.       Крыс немного, всего две — третью давно уже увезли из вэйрестского порта так далеко, что не уследить. Крысы отлично выдрессированы: хоть их глаза и горят алчным алым недоверием, хоть их серые вороватые лапки так и норовят ухватить что-нибудь, при дворе они ведут себя пристойно.       Старшую крысу зовут Барензия.       Элисана, дочь покойного короля Вэйреста, Эдвира, задерживает дыхание на пороге своего дома и в который раз пытается понять: чем руководствовался ее отец, привозя эту экзотическую гадину и ее потомство сюда, более того — делая ее своей королевой?       Ответа, как всегда, не находится. Вернее, Элисана, как обычно, не может выбрать правильный из двух вариантов: либо ее отец обезумел от старости, либо желал, чтобы его дочь с младых ногтей умела защитить свое право.       Если первое — что ж, фамильный склеп ему пухом, а Аркей — судья. А если второе…       С младых ногтей у Элисаны не получилось. Когда она впервые увидела сияющую великолепием даже во время бегства и беременности данмерку, ей было всего десять лет, и даже младшее отродье Симмаха, Моргия, была старше ее почти в два раза. О том, насколько несоизмеримы тогда были ее возможности с силами старшего, думать не хотелось.       Но, слава аэдра, старшей сестре Элисаны не нужен был Вэйрест. Она была странной, эта Моргия — такой же непроницаемой, как мать… Да только мать ее жила на этом свете пятую сотню лет. И потому, когда однажды Моргия улыбнулась Элисане вежливо и сказала, что больше не смеет стеснять ее отца, поскольку Маннимарко вытянул ей счастливый билет — помолвку с Реманом Карудилом — та даже не испугалась. Скорее, порадовалась, что некого будет пугаться.       С ее старшим братом пришлось повоевать.       Элисана на несколько секунд останавливается у зеркала — и вновь радуется тому, что в жилах ее течет чистая, волшебная бретонская кровь. Молодость не хочет покидать Элисану; когда ей было двадцать семь, она выглядела на семнадцать, да и сейчас, в тридцать пять, красота ее практически не увяла. Много времени на то, чтобы сменить дорожное платье и поправить волосы, у нее не уходит.       Затем она, в дань уважения, принимает прошение об аудиенции от единственного обитателя замка, который может знать, что она вернулась так рано. Он не заставляет себя ждать — почтительно стучит в дверь через несколько минут и, подчинившись ленивому «Войдите», с порога кланяется, чего не делал никогда.       — Поздравляю вас, Элисана, — Хелсет распрямляется, пытливо пытается поймать что-то своими алыми глазами. — Вы окончательно победили.       Она лишь кивает и приглашает поверженного брата разделить с ней трапезу.       Они садятся друг напротив друга, и для Элисаны это странно и ирреально. Она не верит. Она сражалась с братом большую часть своей жизни: плела интриги, заключала пакты, предлагала мир и слушала предложения мира, улыбаясь и держа за спиной кинжал…       Но теперь Элисана правда победила. Завтра от восточных ворот Вэйреста отъедет в сопровождении эскорта карета с двумя серыми пассажирами. Они доберутся до Имперского города, возможно, испросят благословения Уриэля — а потом двинутся дальше, на восток, в Морнхолд. Элисане уже доложили, что старая крыса выгрызла у нынешнего короля свое место там клятвой: себе она власть забирать не будет.       Атин Ллетан поверил — и потому полный, неизлечимый дурак. Зачем трон Барензии, когда для него уже вырос Хелсет?       — Что вы планируете делать теперь, о королева? — меж тем вопрошает данмер задумавшуюся Элисану. — Не только праздновать мое отбытие, я полагаю?       Конечно же нет. Элисана как никогда полна сил, полна планов, готова к свершениям. Но вместо того, чтобы начать делиться со своим не то чтобы бывшим не то чтобы врагом, она отрезает маленький кусочек жаркого и медленно пережевывает его, взглядом вынуждая брата делать то же самое.       — Много всего, — наконец, закончив, улыбается она. — Но сами вы этого уже не увидите.       Хелсет улыбается в ответ — и начинает говорить, как будто читая ее мысли:       — В первую очередь необходимо заключить договоренности с Готворгом. Да, еще несколько лет назад орки считались неразумными варварами. Да, территория Орсинума на данный момент необузданна, дика… Но пройдет еще пара лет — и орки-авантюристы, как будто бы рыцари Готворга, очистят те места от скверны. Пройдет еще пара лет — и бретоны и даже вся империя забудут об орках-варварах — вспомнят об орках, союзниках Эмерика. Тогда будет жизненно важно, кто окажет на орков наибольшее влияние: Вэйрест или Нортпойнт, под стенами которых и зреет это угрожающее благословение. Пока что преимущество на стороне совершенно чуждой даггерфольской четы из-за королевы-матери, Минисеры — но это легко будет изменить.       Хелсет прикасается к легкому вину, чтобы промочить горло.       — На этом внешняя политика практически заканчивается — пожалуй, остается лишь договориться с Даггерфоллом о нескольких спорных территориях. Зато внутренняя политика… о, здесь все гораздо интереснее! Приобретенные с помощью Чуда Мира земли, торговые принцы… Не сомневаюсь, что все они уже сейчас требуют от вас крепкой руки. И рука женщины, даже если она — вторая Потема, не кажется им достаточно крепкой.       Хелсет смотрит на нее прямо, пронзает взглядом. Элисана остается невозмутима: не подтверждает, но и не опровергает.       — Реальность в том, моя королева, — продолжает меж тем Хелсет, так и не дождавшись ответа, — что любая кандидатура мужа, которую вам смогут предложить, будет уступать вам по всем параметрам. Наверное, все уже понимают, что он будет кронпринцем — куклой, производителем — но не ровней. И вам, насколько я знаю вас, моя дорогая, он быстро наскучит.       Элисана не может сдержать раздосадованную улыбку. Даже Хелсет, доверенный в недоверии, не может удержаться от упоминания этого факта. Даже в день их последней встречи.       — Но, милая моя, дорогая Элисана, — не замолкает он, — у вас есть альтернатива. Я.       Я. Это короткое слово пронзает Элисану, как молния, выбивает из колеи. Это предложение… даже сама мысль об этом предложении нагла и кощунственна, потому что Хелсет — бесчестная данмерская крыса, с Хелсетом она словом и пером сражалась с самого отрочества, Хелсет — это представитель одного из самых древних родов Тамриэля, Мораэлином связанного с Хай Роком, Хелсет — это…       Никем, даже ей, не учтенный вариант.       — Мы не являемся кровными родственниками, — меж тем беззастенчиво пользуется ее замешательством Раʼатим, — и потому церковь Девяти не будет против. Я не бездомный щенок: мой двоюродный дед — король Морровинда, а в нынешнем поколении знати Хай Рока, силами моей матери, ценят его блага, и торговому договору с ним не сможет не радоваться любой из купцов Вэйреста. Я могу стать гарантом существования союзника, неблизкого, но невероятно могущественного — такого, что и Даггерфолл, и Сентинель, и Нортпойнт подожмут хвосты, подумают дважды, прежде чем показывать зубы. Я…       — Вы думаете, брат, — холодно обрывает его Элисана, — я настолько тупа, что могу пустить в свою постель ядовитую крысу?       Взгляд, которым награждает ее Хелсет, действительно какой-то недобрый, крысиный. Однако оскорбление он все же проглатывает. Лишь говорит более вдумчиво, сосредоточенно, расчетливо:       — Про мою мать кто угодно может сказать много чего — но никто в здравом уме и твердой памяти не заявит, что она сознательно приносила вред Септимам. Напротив — она была их верной рабой и слугой, со времен Тайбера и во времена Симулякра и Деформации. Меня, — Хелсет дарит ей горящий взгляд, — она воспитала так же. Она была верна моему отцу, Симмаху, до самого его конца, поддавшись лишь невероятной силы чарам Джагара Тарна — несмотря на то, как началось их знакомство. Но общее дело, общие помыслы сплотили их — так не могут ли они сплотить и нас, Элисана, при том, что за годы схваток мы узнали силы и слабости друг друга, и потому можем быть подспорьем и защитой? А еще, — продолжает он, и глаза его горят, — ни один безумец не сможет сказать, что мать не думала о своих детях. Напротив, она любит нас, оберегает нас. Она…       — Она уже подготовила для вас Морровинд, милый брат, — уже не так уверенно скалится Элисана.       Хелсет отзывается долгим, немного истеричным хохотом.       — Что мне этот Морровинд? — отвечает он ей, отсмеявшись. — Я помню его ненависть, его разруху. Я помню, что там погиб отец. Морровинд — чужой, дикий и полон интриг ядовитых змей, которые древнее драконов — так скажи, Элисана, зачем мне, если я крыса, туда соваться?! Меня не волнует честь прошлого, мне отвратительны их варварские законы, потому что я всем сердцем люблю Вэйрест. Люблю тебя, Элисана.       Он смотрит прямо ей в глаза — а она закрывается от него бокалом вина, надеясь хоть как-то скрыть свое смятение.       — Пусть моя мать уезжает — это ее дом, ее история, не моя. Свою я, эльф-человек, эльф, по-человечески подрезавший уши, хочу творить сам, без чужой властной руки. Я знаю тебя, Элисана, знаю достаточно давно, чтобы понимать — ты такая же. И я для тебя, как и ты для меня — разрушение чужой игры без нарушения правил, возможность переиграть весь мир — и создать свою историю, стать не второй Потемой, но лучше, чем Потема, подчинить себе Вэйрест, орков, Хай Рок, Илиак… Только решись!       Хелсет говорит уверенно, с жаром, и Элисане хочется верить.       Но если ее отец все-таки привез Барензию ко двору не потому, что обезумел от любви, такая простая капитуляция станет неоправданной растратой всех его усилий. И потому Элисана делает единственное, что только может сделать в этой ситуации: тонко улыбается сводному брату и просто говорит:       — Я догадывалась, что вы предложите это, Хелсет.       Тот замирает на полуслове, вглядывается недоверчиво.       — Для меня подобный выход был очевиден, — продолжает она, стараясь быть невозмутимой. — Вопросом для меня было лишь то, когда вы сами придете к этому выводу, и то, хватит ли вам храбрости прийти ко мне с этим предложением…       Хелсет открывает рот.       — Хотя я, собственно, не слишком сомневалась, — поправляет себя Элисана. — И именно потому поручила лучшим из подконтрольных мне мистиков безотрывно следить за вами. За вашими контактами, вашими аудиенциями, порою даже вашим сном… Вы ведь чувствовали это?       — …чувствовал, — признается Хелсет, и пальцы его подрагивают.       Элисана удовлетворенно улыбается.       — Тогда — ешьте здесь, Хелсет. Пока можете.       Он чувствует в этих словах угрозу, и потому медленно отодвигает приборы. Затем принюхивается…       — Яд?       — А как вы думаете, Хелсет? — усмехается Элисана. — Мою честность знают во всем Хай Роке. Я ценю правдивых людей и не ценю ложь. Вашу я, знаете ли, уже попробовала — и на вкус она, как крысиный яд.       Хелсет сидит неподвижно. Смертельно бледен.       — Ну, ну, мой дорогой практически муж, — успокаивает она издевательски. — Я не помню, добавила ли я яд в вино… Вернее, не скажу. Думайте сами. Единственное, что я помню — я была увлечена докладами мистиков. И скажем так: если в них скрывалась информация о том, что вы опять готовите заговор, я была очень, очень огорчена…       — Вы не могли поступить столь опрометчиво, — пытается успокоиться Хелсет. — Отравить чужого не слугу, наследника…       — Помилуйте, брат, — удивленно изгибает Элисана прекрасные брови, — а я ли известна в Вэйресте, как первоклассный отравитель? А бокалы, тарелки… всегда можно сказать, что я ухитрилась поменять их местами в момент, когда вы отвернулись.       Хелсету становится плохо. Элисана видит по глазам: он считает, что это — действие яда.       — У вас осталась последняя минута, Хелсет, — лениво заключает она, прикрывая глаза, — дальше вас не спасет уже ничто.       Хелсет думает еще мгновение — а затем падает перед ней на колени.       — Элисана, сестра моя… дайте противоядие.       — У меня его нет, — отрезает Элисана. — Равно как и яда в вашем стакане.       Хелсет поднимается с колен, отступает, не веря.       — Вы только что показали, насколько не нужны мне, дорогой брат. — Слова даются Элисане без труда, падают, чеканятся сами. — Вы так же доверчивы, как ваша мать в худшие моменты своей жизни, раз правда решили, что эта сказка про мистиков — правда.       Хелсет открывает рот — и Элисана чувствует, что сейчас он скажет о том, что не было никаких заговоров, что он всего лишь испугался ее подозрительности, и потому начинает первой:       — А то, были ли ваши слова искренними, меня нисколько не интересует. Потому что если это было так — тряпка, не способная оправдаться и защитить свою точку зрения, мне не нужна. Равно не нужен мне и лжец, который лжет настолько неумело. И отравитель, которого можно отравить простыми словами.       Она вдыхает, набираясь сил для последних слов.       — Уходите, Хелсет. Уезжайте со своей крысой-мамашей на восток, в Морнхолд. Он давно уже ждет нового короля.       Хелсет стоит, будто пораженный громом. Потом — Элисане слышится тихое «переиграла», — берет в руку бокал с кристально чистым вином — и глядя в ее глаза, провозглашает:       — Да здравствует Элисана Септим, дочь Эдвира, достойная королева Вэйреста!       Он выпивает бокал одним глотком, а после — бросает его в дальнюю стену, так, чтобы изящное стекло разлетелось на тысячу осколков.       Элисана взглядом провожает его упрямо прямую спину до самой двери.       Она решает, что обязана присутствовать на прощании с мачехой и братом, внезапно для себя.       Они такие же, как обычно. Сияющие в шелках серые крысы. Но в этот раз — сияющие особенно, по-дорожному.       Безупречная Барензия окидывает всю ее насмешливым взглядом, замечая, наверное, все: легкие круги под глазами, несколько выбившихся прядей, неаккуратно легшее кружево.       — Как досадно, — тягучим, мускусным голосом сетует она, — что у второй Потемы от Потемы одно название. Солитьюдская Септим с врагами себя вела умнее.       Элисана проглатывает оскорбление — лишь зорко следит, кто из сопровождающей знати позволит себе хотя бы тень ухмылки. И в ближайшее время им лучше будет вовсе уехать из столицы.       — Не бойтесь, матушка, — мягко шуршит она несмелым предрассветным соловьем. — Просто иногда у волчиц есть более важные дела, чем охота за крысами.       Элисана по непроницаемым обычно красным глазам видит, как трудно Барензии сохранять невозмутимость, и переводит взгляд на Хелсета.       — Переиграю, — шепчет он одними губами. Шепчет лично ей.       Дальнейшая церемония проходит гладко и чинно — никто больше не состязается в остроумии и не оставляет вызовов — и через несколько минут карета вместе с эскортом-конвоем трогается.       Лишь тогда, когда Хелсет точно не услышит, Элисана позволяет себе прошептать в ответ:       — Попробуй.       Через два года секретарь, опасающаяся перепадов ее настроения, аккуратно спрашивает: что ей следует делать с подозрительной посылкой, на которой стоит незнакомая печать?       Элисана раздраженно просит принести подозрительную вещь. И, как она боится и надеется, клеймо — знакомое, но не появляющееся обычно даже на официальной корреспонденции.       Элисана кивком головы отсылает дрожащую служанку — и, поддавшись минутной слабости, тут же вскрывает посылку.       Внутри — книга, на обложке которой красуется надпись «Игра за обедом». На развороте напечатано: «самое тиражируемое произведение современного Морровинда!», а прямо под ним — слова. Знакомым почерком, но незнакомыми, морровиндскими буквами.       Спустя две минуты и приступ тошноты Элисана все же разбирается.       «Переиграл. Переиграем?»       Заинтригованная, она начинает читать.       Закончив, делает пометку в уме — не ждать больше донесений от Бергесса — и снова переворачивает в начало, к незнакомому и долгожданному «Переиграл».       В глазах на секунду — всего на секунду — становится мокро.       — Переиграл… — тихо шепчет Элисана.       Затем наследник Вэйреста нетерпеливо толкается, чувствуя волнение матери — и она кладет руку на живот, успокаивая его.       Ведь Вэйресту, как и предсказывал Хелсет, действительно нужна твердая рука кронпринца, а бретонки, как бы медленно ни старела Элисана, не могут рожать в возрасте четырехсот лет.       И потому королева Элисана, два года назад уже сделавшая свой выбор, практически не жалеет, когда выводит ответ:       «Переиграл. Да только незачем переигрывать.»