Paint it black

AU. Елена видит сны, в которых фигурируют темноволосый мужчина и её двойник. /Образы-образы-образы/ У Елены сдвиг по фазе на почве снов. Лица безумной каруселью кружат голову, вечно сменяющиеся сцены балов и лесов в тумане попеременно сводят с ума. Ночь за ночью у неё всё меньше желания засыпать, но усталость всегда срубает её под утро, застаёт на диване в гостиной или под пледом в кровати. Елена на полном серьёзе пробовала не спать (её предел умещается в трое суток — потом перед глазами прыгают цветные пятна и темнота обморока накрывает с головой). /Образы-образы-образы/ В снах неизменно появляются образы девушки в старинном платье, похожей на неё как две капли воды, и красивого мужчины, глядящего на неё с нежностью и затаённой печалью на дне карих глаз. Кажется, они друг друга любят до содрогания, до сведённых желанием коснуться пальцев. Кажется, им вместе не быть никак (девушка в её снах всегда уходит со светловолосым мужчиной, похожим на самого дьявола, а тот, другой, всё глядит на неё, словно на богиню, вышедшую из морской пены). Елена просыпается резко, садится в постели рывком (в глазах темнеет, но эта темнота рифмуется со спасением — она бы предпочла ослепнуть, только бы не видеть эти чёртовы сны никогда). Ледяная вода струями по рукам и лицу (вся пижама намокает тоже) — Елене плевать, только бы очнуться от чёртового кошмара скорее. У неё, наверное, действительно крыша едет (несётся на скорости), но она однажды встречает мужчину из снов прямо посреди холодного дня в октябре. Элайджа подбирается к ней осторожно, мягкой кошачьей поступью, словно боясь спугнуть недоверчивую птичку. Гилберт такой и кажется — крохотной, хрупкой (тронь — переломится), сердце бьётся тихо, еле гоняя кровь по синим-синим венам. /Тук-тук-тук/ Элайджу этот стук оглушает почти; он понимает, что девушка видела его раньше в тот миг, как только их глаза встречаются: в её карих мелькает испуг и искра узнавания, которую ни с чем не спутать. Её дрожь крупная бьёт, от ужаса в голове не мысли, только вдоль позвоночника мерзкий липкий холод. А он смотрит на неё и никак наглядеться не может: пять сотен лет, а каждая нежная чёрточка всё также бередит душу. У неё желание одно-единственное: бежать, не оглядываясь, только он настигает её в каких-то жалких восемь секунд, ловит за руку (как-то необъяснимо щемяще-нежно) и что-то говорит, пытаясь поймать её взгляд. /Тук-тук-тук/ Набатом в головах у обоих, близко к атрофии коры мозга. Элайджа глядит на неё почти как на ту девушку из снов, только печаль его в этот раз возведена в абсолют, перемешана с неверием и радостью без соблюдений пропорций. У Елены чувство странное, необъяснимое. Она словно бы этим рукам принадлежала всегда, они ей подходят, кажется, идеально. Гилберт с ума сходит, сдвигается по фазе всё дальше, только умирает по его запаху и по рукам. — Знаешь, ты мне снишься иногда. Другой ты, из другой жизни. Он ласков с ней до болезненного, но в ответ молчит, и молчание это выкручивает ей запястья ночами. /Гилберт тайны, если честно, ненавидит. Гилберт из тайн, если честно, состоит./ Все её знания о нём сводятся к насмешливым крохам, вроде того, что он любит перебирать чёрно-белые клавиши рояля дождливыми вечерами. И, наткнувшись однажды на фотографию (реальную вполне) девушки, похожей на неё, как две капли воды, Елена думает, что незнание порой не так и плохо.