Взлетая, мы падаем

      Утром он опять просыпается не на своей половине кровати, до жути холодной и тоскливой. Снова один, вот уже третью неделю. Но ему не нравится слово «один», ему больше нравится «независимый». Веки устало поднимаются, устремляя свой взгляд на экран так и не выключенного вечером телевизора. Пятница, половина седьмого утра. Дежавю? Вряд ли. Просто вчерашний день. И позавчерашний тоже.       Слишком горький кофе, слишком серое небо и слишком холодный пол. Слишком паршивая жизнь, одним словом. Снова нет горячей воды, рубашки опять валяются мятой кучей в углу, а грязные ботинки стоят на середине коридора. Он по натуре свинья, но раньше это не так сильно бросалось в глаза. Раньше, когда он еще не был один.       Горькая тоска и какая-то тупая боль накрывает его по пути на работу. Не в первый раз, но впервые так сильно. Он ловит косые взгляды в метро и не понимает, что не так. Ах, да... Слишком кислая мина для пятницы. В вагоне так сильно укачивает, что он почти засыпает. Когда-то он засыпал в метро. Это были те вечера, когда невозможно было даже доползти до дома. Такие насыщенные и красочные. Он помнил мягкое плечо, на котором так любил засыпать. Неважно где: в метро, в кровати, на скамеечке в парке. Было так тепло, и надежно, и замечательно.       На работе снова ничего интересного. Пожалуй, это единственный аспект в его жизни, который не изменился после того дня. Все как-то скучно и муторно, слишком тихо и слишком громко одновременно. Бумажки, печати, подписи. Скрепить, склеить, снова скрепить. Что за ад...       После работы он заходит в Старбакс. Не потому, что любит кофе, а потому что не хочется возвращаться в холодный дом. Он забирает свой горький американо без сахара, садится на первое попавшееся место и давится кофе. Медленно, растягивая каждый глоток, гипнотизируя свои руки. И в эту секунду он не понимает, что кажется ему более противным: этот кофе или его собственная жизнь.       До дома он решает идти пешком. Плевать, что далеко. Неважно, что начинается дождь.       Он ложится спать мокрый и уставший. Внутри что-то неописуемо сильно тянет вниз, сжимается и завязывается в узел. В глазах начинает пощипывать, как только голова касается подушки. И вроде уже взрослый и черствый, но все так сильно ноет, что он разрешает себе минутную слабость. Зарываясь носом поглубже в подушку и даже не моргая. Они сами капают. Часто и много. И долго. Он не должен, но ему так сильно нужно.       Он больше так не может. Не хочет. И не будет. Медленно поднимаясь с кровати, он берет подушку с другой стороны кровати. Она все еще пахнет каким-то особенным запахом, который заставляет его легкие снова дышать. Мята. Чай с мятой, мятная жвачка и даже мятный гель для душа. Мята со вкусом слез и боли.       Через открытое окно в квартиру попадает холодный ветер. Он стоит перед окном, сжимая в руках мятно-слезную подушку. Они ведь были счастливы. Но счастье никогда не длится вечно. Он не знал почему и как. Его не было рядом. В ту ночь он проснулся из-за кошмара. И попал в еще более ужасный кошмар.       Та ночь запомнилась холодом, пустой кроватью и тонной слез. Когда он закрывал окно, он не был готов увидеть внизу тело. Тело, засыпавшее рядом с ним всего несколько часов назад.       А сейчас перед этим окном он сам и он так и не знает что произошло. Был это суицид или еще что-то. Но это было неважно. Важным было то, что другой половины его больше нет. Нет этого мягкого тепла, этого маленького урагана всей его жизни.       И он сделал шаг туда, откуда уже не возвращаются. Ускользающими и последними мыслями были какие-то странные домыслы о том, что он так и не вырос. Он был сильным и слабым. Уверенным и нерешительным. Он был по своей сути подростком, который так сильно и сумасшедше любил.       Они оба ими были.       Они оба мечтали взлететь.