Досчитаем до сорока

и сидим вот так; уже без минуты пять ты дрожишь и злишься: «я должен его распять!» никаких «прошу» и «пойми» — обязан понять даже если не понимаю я курю натощак — раскалывается голова, так же было всегда, к чему же теперь слова: ты куда-то бежишь, преследует цифра «два», оступаешься — поднимаю и опять: «послушай, Мэтт, у меня есть план, это мой единственный шанс и другой не дан» жарко дышишь в шею, тихо скрипит диван, ночь опутывает, не тает… ты же все решил — остался последний штрих, эта комната словно сжалась до нас двоих, и твои глаза — вот так, напротив моих, — просят, требуют, умоляют взгляд в тени, под челкой — они тебя выдают, и почти спокойно: «да, нас завтра убьют», я молчу; вспоминаю лето и наш приют, как сбегали — и до утра… ты ведь даже тогда все точно знал наперед, твоя жизнь — инерция, взрыв и рисковый ход, а моя — электронный импульс, двоичный код, неоконченная игра… ты ушел — ни словом, ни взглядом, — пока я спал, я искал тебя слишком долго, Мелл… я устал. посмотри и скажи мне, слышишь, — ну кем я стал? и кому теперь эта «дружба»? а слова на ветер — тают как горький дым я всегда вот думал: подохнуть бы молодым это кажется романтичным, по-голливудски крутым и почти что верным и нужным… ...сигареты кончаются, гаснут мутные фонари, да не надо, не объясняй ты все это, не говори ничего, совсем, помолчи… пустота внутри, но в руке не дрожит рука горизонт кренится, расплескивая рассвет, ты ведь знаешь все — и правду, и мой ответ и я молча киваю, ты выключаешь свет… досчитаем до сорока.