***
POV Курт Что вы знаете о невезении? О, уверен, что ничего. Потому что иногда мне кажется, что все происходящее в моей жизни — напоминание о моей ущербности. Нет, правда, в прошлой жизни я либо ел котят, либо убивал младенцев, иначе, за что мне такие страдания? Ладно, давайте по порядку: Моё имя Курт Хаммел, мне 25 лет и мой любимый камень — янтарь. Хм, больше похоже на знакомство в клубе анонимных алкоголиков, вот только у меня непереносимость алкоголя. Очень жаль, кстати, — курение у меня уже в легких сидит. Ха, какой же я юморист, ей-Богу. Сейчас, когда я стою в курилке аэропорта Ла Гуардия и поганю свое здоровье, я понимаю, что моя жизнь — череда испытаний, которые я должен преодолевать в одиночку. Ведь никто не хочет общаться с геем, как будто это болезнь, которая передается через рукопожатие, так что будьте осторожны. Когда мне было восемь, моя мама погибла в автокатастрофе. Это был её юбилей — тридцатипятилетие — и она ехала на праздник, организованный папой, но веселья не было, как вы уже догадываетесь. Буквально в двадцати милях от дома в её машину врезался грузовик. Никто не выжил. Тогда я ещё не понимал, что произошло, и почему мамочки больше нет, а папа закрывался в комнате и не выходил оттуда без необходимости. Как мне сказала тётя Анджела, мама ушла далеко-далеко и больше никогда не вернется, а я каждый день просил Бога, чтобы мама всё-таки вернулась и забрала меня с собой. Не помогло. С тех пор я понял, что Христианство — наёб. А потом мой отец начал пить. Каждый день в нашей квартире собирались странные люди: они валялись на полу, блевали в туалете, кричали и били окна, — а я в это время прятался в своей маленькой комнатке и просил Аллаха о помощи. Ха, он тоже мне не помог: за день до моего четырнадцатилетия отец скончался, печень не выдержала. А я даже не расстроился, знаете? Даже похлопал в ладоши и выкурил свою первую сигарету. Как сейчас помню, это был Бонд красный. Что же, двигаемся дальше? В шестнадцать я понял, что гей. Но в детдоме к таким отношение было всегда одинаковое: избивать и гнобить. Так что с каминг-аутом я повременил. В детском доме у меня появился первый=единственный друг — Финн Хадсон, мой ровесник и сосед по комнате. Он стал мне братом, которого у меня не было, моей защитой и опорой. Жаль лишь, что в двадцать два он скончался от передоза. В то время я был буддистом, думал, что смогу очиститься и тому подобная ересь. Зато смерть друга помогла мне понять, что геям Бог не помогает, поэтому я со спокойной душой выкинул кресты, иконы, издания Корана и Трипитаки, пару статуэток Будды и стал атеистом. Ну, как вам? Весёленькая жизнь, да? Почему-то я ещё не сломался, хоть глубоко в душе давно мёртв. И вряд ли смогу воскреснуть как феникс. Так что я лечу обратно, в Лайму, чтобы, наконец, покончить со всем этим дерьмом. Все, кто хоть как-то повлияли на мою жизнь, отбросили копыта в Лайме, продолжу традицию, не буду разочаровывать людей. О, а вот и объявление на посадку, пожелаете мне удачи?***
Юноша сделал последнюю затяжку и, затушив окурок, вышел из курилки. Пройдя по, так называемому, рукаву, Курт нашёл свое место и сел, уставившись в окно. Неожиданно кто-то потряс его за руку. Курт обернулся и застыл: парень, примерно такого же возраста, как и сам Курт, кудрявый брюнет, одетый в красное поло и черные джинсы, широко ему улыбался и что-то говорил. — Прости, что ты сказал? — Курт, отошедший от минутного шока, понял, что этот парень — его сосед на ближайшие два часа. — Меня зовут Блейн, а тебя как? Понимаю, что это глупо, но я очень боюсь самолетов, поэтому могу ли я держать тебя за руку, пока мы взлетаем, пожалуйста? — и брюнет снова улыбнулся этой своей улыбкой. Такое чувство, что все в его жизни — счастливое и радужное. — Эмм, да, если это поможет тебе молчать, и ты отстанешь от меня, то делай всё, что тебе угодно, — ответил Курт, протянул соседу руку и отвернулся. — Спасибо, — Блейн взял протянутую ему руку и тяжело вздохнул, — ты не настроен на разговор, да? Просто ты очень милый и так одет, ещё и сидишь рядом со мной, я подумал, что было бы неплохо, если… — Слушай, Блейн, не знаю, о чем ты там думал, но мне и без тебя тошно, просто сиди и жди прилета в Огайо, ладно? — Не знаю, как к тебе обратиться, ты не представился, но если тебя что-то беспокоит, то просто расскажи мне, хорошо? — брюнет крепче сжал руку парня и заглянул ему в глаза. «Да что этот выскочка себе позволяет?» — пронеслось в голове Курта. Он уже пожалел, что не может просто выйти из самолета. — Я что, на приеме у психолога? — Мерлин, какие же у него глаза, янтарные — Если тебе действительно хочется знать, то мне два шага до могилы, я дико заебался, и всё, что мне остается, так это слушать левого назойливого парня. — Это было грубо, — Блейн надул губы, и боль буквально отразилась в его глазах, которые тут же потухли. Следующие полчаса прошли в полнейшей тишине, прерываемой лишь мерным жужжанием турбин. Курт по-прежнему смотрел в окно, а Блейн читал книгу. Внезапно в салоне раздался голос пилота, предупреждавший о зоне турбулентности, и табло «пристегните ремни» засветилось красным светом. Курт пристегнулся, и, услышав всхлип, взглянул на соседа: тот дрожащими руками пытался застегнуть ремень, изредка всхлипывая и вытирая ладонью уже влажные глаза. — Давай-ка я тебе помогу, — Курт пристегнул Блейна и взял того за руку, — не бойся, все будет хорошо, слышишь? — Мне так страшно, эм… — Курт. — Курт. У тебя красивое имя, оно подходит тебе. Понимаешь, мои родители и старший брат погибли в авиакатастрофе и, — парень снова всхлипнул, — я так боюсь. Даже не за себя, просто боюсь, что хоть кому-то придется пережить то же, что и мне. И тут Хаммел понял, что он не один, что не только ему было больно и страшно, что он не самый бедный и несчастный, что и у других бывают беды, но они не сдаются, справляются и добиваются своих целей. Этот парень, Блейн, сам того не подозревая, открыл Курту глаза на мир, вселил в него желание жить. «Если мы приземлимся, то я приглашу его на кофе, нужно же его как-то отблагодарить» — подумал Блейн. «Когда мы приземлимся, я позову его выпить кофе, может, у нас что-то получится» — подумал Курт. Час спустя они сидели в небольшой кафешке в аэропорту Колумбуса, пили кофе, улыбались друг другу и, наконец-то, позволяли себе строить планы на будущее.