20:45, сообщение от Юнги: Если через 15 минут тебя не будет дома, ты больше никогда не увидишь меня.
Прочитав сообщение, Чон схватывается, быстро скидывает с себя фартук и на выходе с кафе бросает: — Босс, я уйду пораньше! Он решает не ждать такси — быстрее будет самому добраться. Чон уже в 5-й раз набирает Мина, но тот не отвечает. Чёрт, чёрт, чёрт! Это ведь уже не впервой, когда Юнги пытается покончить с собой. Поначалу Гук всегда оказывался рядом и предотвращал самоубийство парня, но ведь так будет не всегда и Чонгук очень боялся. Очень боялся не успеть. Младший много раз отговаривал Юнги от бессмысленного самоубийства. Мин был серьёзно болен и, хоть шансы на выживание были слишком малы, надо было бороться, так ему говорил Чон. Но Юнги не слушал. Чон несся по улицам дождливого Сеула. Мокрые капли, сбываемые холодным ветром, застилали взор и холодили кожу. Люди спешили укрыться от дождя, а Чон все бежал и бежал, ни на что не обращая внимания. Ему было плевать, главное — успеть вовремя. У Юнги был рак легких, который возник из-за того, что парень слишком много злоупотреблял табаком. Парни узнали о болезни, когда Мин был уже на 3 стадии. Для Чонгука это стало большим шоком, ведь на планете 7 миллиард человек и курящих из этих 7 не мало, так почему именно Юнги?! Почему Юнги, а не кто-то другой? Парень быстро понял, что надо не сидеть, сложив руки и реветь, а что-то делать. Так как лечение было дорогим и требовалось много денег, Чонгук устроился на подработку и не на одну. Денег не хватало, поэтому пришлось ещё брать и кредит. С того дня начались почти ежедневные походы в больницу. Анализы, лекарства, химиотерапия… Но со временем Мину становилось только хуже. Кровохарканье, анемия, одышка, слишком большая утомляемость, потеря веса — список симптомов был слишком велик. Чонгук винил себя в болезни любимого. Как он не мог заметить раньше, что Мин болен? Как он не мог заметить раньше, что Юнги скрывал это, позже обосновывая это тем, что просто не хотел, чтобы Чон волновался? Мин успокаивал его тем, что Гуки просто был занят учебой и работой, и вины его в болезни Юнги нет, но Чон не слушал. Да, было сложно, очень сложно. Естественно, шансы выжить были не велики, многие врачи даже говорили напрямую, что Юнги не выживет и можно лишь добиваться многолетней ремиссии (остановки болезни), но Чонгук все же надеялся и верил в выздоровление любимого. Ведь надо же хоть кому-то надеяться на хороший исход, правильно? Ведь Мин не верил. Он уже смирился с тем, что умрёт. Для него жизнь теперь — это каждодневные лекарства, химиотерапия и его плачущий, единственный, кто хоть что-то пытается сделать, любимый Чон. Чонгук — вот причина из-за который он все ещё жив. Он — лучик солнца среди кромешной тьмы. Он — кислород для Юнги. Дни летели незаметно: Чонгук все время пропадал на подработках, совсем забив на учебу, так как времени просто не было, а Юнги лежал дома да ходил в больницу. Любимой порой времени для них обоих была ночь. Только ночью они могли расслабиться и отдаться друг другу. Ночью они исцелялись после тяжелого дня и набирались сил для следующего. Ночью Юнги всегда становилось лучше. Как только нежные и умелые пальчики Чона касались его, а сладкие губы, как будто колыхание бабочки, дотрагивались везде, где только возможно — боль уходила, сменяя её легким трепетом во всем теле. Приятным, теплым. С Чонгуком Мин забывал о том, что смертельно болен, забывал о боли. Но однажды Юнги подумал, что он — обуза для Чона. Ему было больно смотреть, как Чонгук каждый день встаёт в 6 утра и возвращается в 9 или 10 вечера. Он понимал, как тому было тяжело, и ещё больнее было видеть, как Чонгук улыбается сквозь слёзы. И Мин решил уйти, дабы не портить жизнь ещё такому юному Чону, у которого вся жизнь была впереди, в отличии от него. Но не вышло: Чонгук, как будто чувствуя, не вовремя зашел домой, как только Мин собирался затянуть петлю у себя на шее. В тот вечер Чонгук выплакал, наверное, свой пожизненный запас слёз. Он кричал на Юнги, спрашивал, как тот мог так поступить, когда он так много старается ради самого же Мина. Юнги и сам пустил слезу, казалось, он полюбил Чонгука ещё сильнее. Но куда ж сильнее?! Он уже и так был готов жизнь отдать за Чона. После первой попытки последовало ещё несколько, но всё они выходили неудачными. Чонгук всегда оказывался рядом и вовремя останавливал Юнги, а потом снова плакал. Чонгук устал. Не от работы, нет. Он устал от попыток Юнги убить себя. Почему Мин так поступал с ним? Неужели он не понимал, как важен для Чонгука? Неужели не понимал, что лишь из-за него Чонгук и существует? Лишь из-за его улыбки, которая прогоняла все тревоги, которые терзали Чона день ото дня, лишь из-за сладких губ, которые дарили просто неземное наслаждение, лишь из-за глаз, которые были как чистые омуты, в которые, опускаясь, чувствуешь себя так хорошо, как будто ты под кайфом, лишь из-за его такого нежного, родного и податливого тела, которое на ощупь было словно шелк… На часах ровно 21, когда Чон влетает в их совместную с Юнги однокомнатную квартирку. Та обставлена по-скромному: дешевая двуспальная кровать, возле которой стоит тумбочка со сломанной лампой и смазкой (чтобы далеко не лезть), прямо посередине комнатушки находится маленький телевизор и старый, дряхлый диванчик с придиванным деревянным столиком, на котором валяются сигареты, ваза с уже завялыми цветами и два потушенных окурка. Прямо в комнате, в левом углу стоят четыри кухонные тумбочки, духовка и маленький холодильник, который еле работает. В той же части комнаты стоит маленький круглый стол, на котором лежит ноутбук и два стула, из которых один с поломанной ножкой. В комнате стоит стойкий запах табака, свет не горит. Телевизор включен, но Чон знает, что Юнги не смотрит его. Мин всегда включал его лишь для фонового шума, чтобы не сидеть в тишине. Эта тишина пугала Юнги. Окутанный нею, ему казалось, как будто он оставался один в целом мире… Юнги сидел на диване. Он был одет в уже довольно потрепанную белую майку и короткие свободные шорты. В одной руке таблетки, а во второй — упаковка от них. Неужели на этот раз он хотел наглотаться таблеток?.. У Чонгука вся жизнь перед глазами пролетела. Господи, он так боялся не успеть… Чон налетает на Юнги, при этом выбивая из его рук таблетки. Вместе они падают на диван. — Ты чего творишь, а?.. Я ведь просил тебя не делать так больше! Почему ты не можешь жить хотя бы ради меня?.. — и Чонгук захлебывается в слезах. Он еле успел… Юнги недоуменно смотрит на него. — Ты чего, Гукки? Это просто витамины. Чон так же озадаченно смотрит на него и следом, наклоняясь, подбирает упаковку таблеток, или же витаминов, которые выбил из рук любимого. И правда, просто витамины, которые врач прописал ежедневно пить Юнги. — В-витамины?… А как… Ты разве не хотел… Стоп. Ты разве не прислал мне сообщение? Юнги виновато опускает глаза. Свет от телевизора рассекает кромешную тьму комнаты, позволяя увидеть хоть что-то. Юнги, освещаемый светом от телевизора, становится ещё бледнее, чем есть на самом деле. Мягкие на ощупь белокурые волосы, заслоняют без единого изъяна гладкий лоб и немного прикрывают опущенные глаза, густые ресницы отбрасывают легкие тени на бледные щеки, а тонкие губы сжаты в прямую линию. — Да, присылал. Прости меня, я просто очень захотел увидеть тебя… Обнять… Чонгук удивленно смотрит на Мина, а следом, резко подрывается с распластавшегося под ним Юнги и на повышенных тонах выкрикивает: — Так ты… подшутил надо мной?… Ты в своем уме?!… — начинает Чон и следом, тяжело дыша, продолжает: — Я, значит, работаю, пытаюсь заработать денег на твои лекарства и лечение, а ты со мной шутки шутишь?! Да не какие-нибудь… Ты хоть понимаешь, как я переживал?! Я несся домой как ненормальный, лишь бы успеть не дать сделать тебе очередной глупости! Чонгук тяжело дышит, переводит взгляд со ставшего ещё бледнее Мина на столик, где лежат окурки сигарет и показывает на них пальцем. — Чёрт возьми, а это что?!… — крича, Чонгук со злостью опрокидывает столик, с вместе находящимися на нем сигаретами и вазой; ваза же, падая, звонко разлетается на кусочки, — Юнги, милый, — продолжает Чон, —врач же строго-настрого запретил сигареты… Неужели так трудно воздержаться? Мы ведь даже покупаем тебе никотиновые спреи и ингаляторы, на которые денег-то почти и нет… Неужели так сложно потерпеть? Слезы начинают течь из глаз Чонгука, он опадает на пол. Он так устал, ему уже не хочется ничего. Он так устал бороться за двоих. Почему Юнги не может верить вместе с ним? Бороться вместе с ним? Чон прекрасно понимал, что его любимый не верит в себя, не верит, что может выздороветь, и это убивало его. Он ходил на химиотерапию, принимал лекарства лишь потому, что Чонгук заставлял его, и это убивало Чона. Как они смогут победить болезнь, если сам больной того не хочет? И не хочет не по тому, что «не хочет», а просто не верит, что может выздороветь. Юнги тихо поднимается с дивана, подойдя к Чонгуку, опускается на колени и обнимает Чона спереди. С его глаз тоже текут слезы. — Прости меня, Гукки. Прости, что делаю больно тебе. Прости, что мучаю и обременяю тебя. Ты ведь можешь уйти, начать свою жизнь заново, с другим… У тебе же всё ещё впереди… Чонгук, сквозь все непрекращающиеся литься слезы, смотрит на Мина. — Ты что, дурак?!… Мне никто, кроме тебя не нужен! Мне не нужна другая жизнь, не нужен кто-то другой. Моя жизнь бессмысленна без тебя. Нет тебя — нет и меня, поэтому прекращай говорить и делать такие глупые вещи. Мы обязательно победим твою болезнь, вместе… Чонгук утирает слезы Юнги. Мин выглядит прекрасно. Все тот же легкий беспорядок на голове, искрящиеся из-за всё ещё стоячих в них слезах глаза, раскрасневшиеся нос и щеки, покусанные пухлые губы, которые так и манили к себе… Чонгук, завлечённый зовом любимых губ, нежно касается зовущих. Юнги издает легкий стон и углубляет поцелуй, обвивая шею Чона. В ответ Чонгук берет любимого на руки и, поднимаясь, несет его на кровать. Нежно кладя Мина на покрывало, он разрывает поцелуй, дабы вздохнуть немного воздуха и попутно снимая майку и шорты с боксерами с протестующего. Но все же, Юнги нехотя помогает Чону. Он всегда почему-то стеснялся своей наготы, в отличии от Чонгука. Он-то всегда любил смотреть на полностью раздетого Мина. Он осматривает тело любимого. Такое худое… Выпирающие ключицы, проступающие ребра, тонкая талия, запястья и руки… На все это было больно смотреть. И главное, сколько бы Гук его не кормил, ничего не помогало. Съеденные калории просто расщеплялись в воздухе. Чон всегда вел себя с Юнги, как с фарфоровой куклой. Особенно, в постели. Медленные, нежные и ласковые движения… Он по максимуму сдерживал себя и свои, иногда, «дикие» порывы, потому что боялся, что сломает его... Ведь Мин такой хрупкий. Юнги же, наоборот, требовал большего, требовал "дикого" Чонгука. Почти ежедневно Мин уверял Чона, что он не хрустальный — не развалится, но Гук упирался. И беседы их длились долго: Чонгук никак не хотел верить Юнги и все стоял на своем, пока Мин не придумал одно правило: если Юнги становится слишком больно или плохо, он просто должен был сказать «Хватит» и Чонгук бы прекращал. Чон долго не соглашался на это его предложение, но под постоянным напором щенячьих глаз Юнги все же сдавался. На глазах выступают слезы, но парень быстро смаргивает их. «Всё будет хорошо, я обязательно вылечу тебя» — успокаивает себя Чон и переключается на нагого Мина. — Не стесняйся, Юнги… Ты прекрасен… — томно выдыхает Гук, проведя по груди Мина и до его пениса. Как только Чон касается последнего, Юнги вздрагивает и выгибается навстречу ласковой руке. — Что, неужели так быстро? Уже хочешь меня? — ухмыляется Чон и легонько сжимает член Мина. Тот, тяжело дыша, отвечает: — Что ты, нет… Просто… В комнате… прохладно… Чон, все ещё ухмыляясь, наклоняется и целует головку, параллельно массируя член любимого. Юнги издает протяжный стон. Ох, этот звук! Услада для чонгуковых ушей. Чего только он не сделает, лишь бы услышать этот стон… Все ещё массируя член Мина, Чонгук медленно поднимается к лицу и целует нежные губы: проводит языком, прикусывает, исследует внутри. Юнги одновременно горький и сладкий: сладость самого Мина с легкой примесью табака. Неожиданно Юнги разрывает поцелуй. — Я хочу… раздеть тебя, — отвечает он на недоуменный взгляд Гука и продолжает: — Так нечестно: я раздетый, а ты – нет… Чон усмехается и дает Юнги сесть сверху. Тот, быстро забравшись, неторопливо расстегивает чонгуковую рубашку и штаны, наслаждаясь процессом. А вот у самого Гука терпение быстро иссякает, и он начинает торопливо помогать Мину в этом непростом деле. Когда же с раздеванием было закончено, Гук лукаво предложил: — Не хочешь немного побыть моим наездником?… У Юнги загорелись глаза. Поруководить Гуком и видеть, как он стонет под ним — это была редкость, так как чаще всего Чон сверху. Радостно закивав, Мин взял смазку и презерватив, которые лежали рядом на тумбочке. Одев резинку, а так же выдавив немного скользкой жидкости себе на пальцы, он медленно размазал содержимое по головке чонгукового члена. Следом, немного поерзав, он направил орган в свою дырочку, но увы, попасть с первого раза не смог. Чонгук, сжав в кулаках простыни, шумно пыхтел. Господи, что же за пытка-то?! Он хотел немедленно перевернуть любимого и грубо взять, но терпел. Понимал, что Мину это нужно. Еще немного поерзав, Юнги наконец-то попал в цель. Он начал медленно двигаться, а уже через минуту чуть ли не скакал. Наверно, его тело уже давно приспособилось к размеру Гука и с легкостью впускало в себя. Чон слабо постанывал, что не могло не радовать Мина. Ничто не могло быть лучше сладких стонов его Гуки… Первым разрядку получил Чон, а следом и Юнги, при этом запачкав простыни и живот Гука, чем непременно и воспользовался. Проводя рукой по животу Гука и попутно собирая немного спермы, он отчетливо ощущал кубики пресса. Хоть Чонгук уже больше года не посещал тренировочный зал, он все ещё имел натренированное тело, бицепсы и хороший пресс, что не могло не удивлять Мина. Отняв руки от живота, он поднёс руку, на которой было немного спермы к рту Чонгука и усмехнувшись, предложил: — Не хочешь соснуть? Чонгук, гортанно засмеявшись, с придыханием ответил: — С радостью, — и обхватил губами пальцы Мина. Чем-чем, а вот ртом Чон хорошо работал. Сначала он взял в рот один палец и с верху донизу медленно облизал его, при этом прикусывая. Следом пошел второй, а следом они оба. Юнги сладостно постанывал, чем мотивировал Чонгука работать усерднее. Но вот через несколько мгновений Юнги уже стоял на четвереньках, а Гук яростно вонзался в него. Стеночки любимого плотно обхватывали его член, даря несметное удовольствие. Сначала Гук действовал медленно, так как боялся сделать Мину больно, но следом, услышав «Все будет хорошо, Гукки… Давай жестче…» у него как крышу снесло и он начал все сильнее врываться в уже хорошо растянувшуюся дырочку. Марафон продлился минут пять, после чего они оба без сил забылись в умиротворенном сне. После той ночи все изменилось. Юнги прекратил свои попытки самоубийства, начал часто звонить Гуку на работе /чего раньше не было/, даже готовил еду для него! И, между прочим, получалось довольно неплохо. Конечно, не шедевры корейской кухни, но тоже очень вкусно. Чтобы хоть чем-то занять себя, Юнги начал рисовать и вязать. На день Святого Валентина он даже подарил Чону собственно связанный им шарф! А на День Рождения — портрет Чонгука, нарисованный им же. Оказывается, парень был очень талантлив, многое ему шло до рук. Жизнь шла своим чередом: Чонгук все так же работал на многих подработках, а Юнги ходил по больницам. По словам Юнги, ему даже становилось лучше: было меньше приступов кашля и кровохарканья, что несметно радовало Гука. Однажды Чон решил сходить в больницу, в которой наблюдался Юнги и узнать состояние любимого. Ему сказали, что уже как полтора года у Юнги констатирована 4 стадия рака легкого и что парню осталось недолго: всего 1-2 месяца. В тот день жизнь Чонгука перевернулась и разбилась на тысячи маленьких осколков... Теперь он не сможет спасти любимого. Он понимал, что в скором времени Юнги оставит его. Ведь на 4 стадии больного невозможно спасти. 4 стадия — это смерть, даже оттянуть время или остановить болезнь практически невозможно. Господи, почему Юнги не сказал ему раньше?! Почему врал и говорил, что ему лучше? А он дурак — верил! Надо было самому в больницу ходить и справляться о его здоровье, так нет же, Чон спрашивал Мина! Вот дурачина, он так слепо верил Юнги… Узнав об этом, он как можно быстрее спешил домой. Ему одновременно хотелось накричать и заковать в объятия и никуда не отпускать любимого. Чонгук решил бросить всё и провести время, которое осталось у Мина, рядом с ним. Эти оставшиеся 1-2 месяца он бы каждый день просыпался рядом с ним, готовил бы ему завтрак, обед и ужин, смотрел фильмы и дорамы, читал бы книги рядом с ним. Добежав домой, он, налепив на лицо подобие «радостной» улыбки, открыл двери и с прохода, разуваясь, позвал Мина: — Эй, Юнги, я дома! Я надеюсь, ты приготовил нам что-то вкусненькое, — протянул Чон. Чонгук решил сделать вид, что не знает о том, что у Мина 4 стадия. Он знал, как Юнги будет волноваться. Чон снова позвал любимого, но никто не ответил. Сердце бешено забилось, ноги и руки дрожали. Ещё не до конца разувшись, Чонгук влетает в квартиру и видит Юнги, распластавшегося на полу. На ватных ногах Чонгук подходит к любимому и опустившись возле него, трясет того за плечи. — Мин, Мин! Ты что, снова прикалываешься, да? — слезы застилают ему глаза, голос хрипит. — Это не смешно, Юнги! Просыпайся давай, открывай глаза! Юнги, чёрт возьми! Нет… нет… Ты не можешь вот так взять и умереть… Нет!!! В тот день жизнь Чонгука перевернулась и разбилась на тысячи маленьких осколков. На тысячи маленьких воспоминаний с ним. Через пять дней состоялись похороны Юнги. Родственники и друзья высказывали соболезнования, обнимали Чона, а некоторые просто молча обходили его. Ему же было все равно. Он не хотел жить. Без его Мина все потеряло краски. Чонгук не мог поверить в смерть любимого. Как так? Всего несколько дней назад Юнги был жив: рисовал новый портрет, готовил им обоим ужин, читал какую-то популярную книгу, а следом, ночью, дарил сладостные стоны и поцелуи, отдавался Чону сполна. А сейчас — его нет. Целых два месяца Чонгук почти не выходил из дому. Ни с кем не общался, наплевал на подработки, на друзей. Он лежал на их с Юнги кровати и предавался воспоминаниям. Чон решил забить на всех и вся, ведь жизнь без Юнги потеряла для него смысл. Он винил себя в смерти любимого. Если бы Чонгук старался больше, Юнги бы остался в живых… Шел третий месяц затворничества Чона. Как-то он решил немного прибраться в комнате, так как воняло знатно. 2 часа уборки и дом как новенький! Убираясь, он все время вспоминал о Мине. Куда не смотрел: везде всплывали воспоминания с ним. Смотрел на их маленькую кухонку и вспоминал, как в первый раз Юнги готовил для него, смотрел на диван и вспоминал, как они вместе в обнимку смотрели фильмы и дорамы, смотрел на диван и вспоминал нагого Мина и его томные стоны… И так он принял решение уйти из жизни. Он последует за любимым. Он умрет и воссоединится с ним — там, на небесах. Они снова будут вместе. В последний раз он включает ноутбук, дабы пересмотреть фотографии с Мином. Перед смертью он хочет четко видеть образ Юнги. Он считал, что раз он будет четко представлять его, то значит, когда умрёт, тогда сразу к нему и попадет. Может, это было наивно и слегка попахивало сумасшествием, но Чонгук верил в это. Когда ноутбук включается, перед Чоном сразу высвечивается папка «Чонгуку» — прямо по середине рабочего стола. Гук с удивлением нажимает на нее и видит значок с видео, на которое он дважды кликает, дабы то запустилось. Когда оно открывается, Чонгук видит на стоп-кадре его. Мин Юнги. Неужели… это записал Мин? Взор затуманился, руки задрожали. Чонгук быстро нажал «Play» и стал смотреть, не моргая, дабы запомнить каждую черточку любимого лица. «Привет, мой милый Гукки… Если ты смотришь это, значит, меня уже нет в живых. Хотя, ты наверняка посмотришь это, и довольно-таки скоро, так как я чувствую, что долго не протяну. Пожалуйста, не вини себя в моей смерти, ты — не виноват! Виноват лишь я и понимаю это. Несмотря на то, что я прожил недолгую жизнь, я был счастлив. Счастлив вместе с тобой. Знаешь, многие проживают свои жизни и при этом — несчастно. И какой в этом смысл? По мне, так лучше прожить короткую и счастливую жизнь, чем долгую и безрадостную. Думаю, я счастливчик. Если бы я не заболел, то прожил бы долгую и безрадостную жизнь, так как со временем надоел бы тебе, и ты ушел бы от меня, а так – нет. Поэтому, я считаю, что мне был дан лучший вариант. (смеется) Хочу сказать: живи, несмотря ни на что. У меня есть последнее желание, а последнии желания принято исполнять — правильно? (смеется) Даже если я умру, ты должен жить. Не надо следовать за мной, поверь, мы не будем там вместе, потому что «там» — не существует. Рая и небес нет. Ты должен жить и хранить воспоминания обо мне. Ты должен выучиться, найти хорошую работу, свою вторую половинку и создать с ней счастливую семью, не стоит заканчивать свою жизнь на мне. Такое вот мое последнее желание, и я надеюсь, ты исполнишь его. Я люблю тебя и всегда буду любить. Будь счастлив, мой любимый Гукки».***
Спустя 14 лет.
Была самая середина лета. Солнце зверски палило, раскаленная до невозможности земля нагревала воздух и дышать было невероятно тяжело, но несмотря на это, Чон упорно поднимался выше. Волосы и одежда прилипли к телу, но он не обращал на это внимания — ему хотелось быстрее увидеться с ним. Хоть холм был небольшим, но казалось, как будто на Эверест взбираешься. Неся в руках букет цветов Чонгук упорно поднимался всё выше. — Эй, Гукки!.. Фух, подожди немного, я не успеваю. Так тяжело, это ужас, — еле перебирая ногами, кричал какой-то мужчина. — И чего тебе вообще взбрендило на холм этот лезть? Чон, смеясь и уже почти дойдя до вершины, ответил мужчине: — Ну-ну, Тэхён, не ворчи! Ещё немного! Через 5 минут мужчина, то есть Тэхён, добрался до вершины и вставая рядом с возлюбленным, посмотрел на могилу. Каллиграфическая надпись гласила:«Мин Юнги, 1993 — 2018. Ты навсегда в наших сердцах, С любовью: мама, папа и Чонгук»
На могильной плите был изображен парень. Светлые волосы его были уложены на бок и слегка прикрывали высокий лоб, темные глаза, от которых так и веяло холодом, смотрели прямо. На губах играла тень еле заметной улыбки, которая заставляла сердце биться чаще. «Красивый парень», — подумал Тэхён. — Кто это? — задал интересующий его вопрос ТэТэ — так его называл Чон. Чонгук прикрыл глаза и с тяжелым вздохом ответил: — Помнишь, ты хотел узнать о моей первой любви? — Да, — настороженно ответил Тэ, одновременно думая: «Неужели этот красавчик — и есть первая любовь его малыша — Гукки?». — Так вот она... моя первая любовь... Прости, что долго не рассказывал тебе о ней. Я был... не готов. — А сейчас — готов?.. — неуверенно спросил Тэ. Гуки кивнул и Тэхён продолжил: — Но... почему только сейчас?.. И правда, он встречался с Чонгуком уже два года и много раз интересовался о его первой любви, на что Чон отвечал, что его первая любовь очень важный и дорогой его сердцу человек и это всё, что Тэхёну пока надо знать, остальное он узнает позже. Это очень злило Тэ, но он понимал, что это что-то серьезное, поэтому смиренно ждал, не задавая больше вопросов. — Я наконец-то понял, как много ты значишь для меня, Тэ. Понял, что люблю тебя так же сильно, как и его. Глаза защипало и по лицу Тэхёна покатилось две маленьких слёзинки. Господи, как же долго он ждал этих слов.. — Я тоже очень сильно люблю тебя, Гукки, — подойдя и обняв Чона, Тэ склонился к нему и трепетно коснулся губ младшего. Тот, улыбнувшись, ответил на поцелуй, одновременно немного прикусив Тэхёна за губу и следом, отстранившись, присел возле могилы и подозвал Тэ присесть возле него. — Привет, Юнги. Как ты поживаешь? Я надеюсь, у тебя все хорошо, как и у меня. Познакомься, это — Тэхён, мой будущий муж. Помнишь, я ещё много чего о нем рассказывал? Представляешь, он неделю назад сделал мне предложение! Я так счастлив! Как и обещал — наконец-то знакомлю тебя с ним. Надеюсь, тебе он понравится, — с еле заметной улыбкой на губах произнес Чонгук и отдав букет Тэ, указал на могилку. Тот, округлив глаза, взял букет и одними губами молча спросил: «Я?», на что Чон кивнул и подтолкнул Тэ поближе, а сам немного отошел назад. Тэ глубоко вздохнул и присел возле могилы. Было немного страшновато, что же ему сказать? На удивление, слова нашлись сами: — Привет, Юнги... Я — Тэхён, рад знакомству. Я мало знаю о тебе. Мне известно лишь то, что ты много значишь для Гукки. Но мне и этого хватит, чтобы считать тебя хорошим человеком, так как Чонгук с гнилыми людьми якшаться не будет, я-то знаю. Хочу сказать, что я очень сильно люблю его. Гуки для меня — всё. Он — мой кислород, и я сделаю всё, чтобы сделать его счастливым. В общем, это всё... Надеюсь, ты позаботишься обо мне, — «поприветствовал» он Юнги и следом положил цветы на могилу. Сердце трепыхалось, как запертая в клетку птица. Тэ очень волновался, он чувствовал: этот момент очень важен. Он как будто благословение на свадьбу получал... И наверное, так и было. Чонгук видел, как Тэ волновался, и чтобы хоть как-то поддержать его, он тихонько подошел сзади и положил руку на плечо Тэхёна. — Ты молодец, Тэ, думаю, ты понравился Юнги, — искренне сказал Чон. Тот, поднявшись, неуверенно посмотрел на младшего: — Ты так думаешь?.. А то мне что-то так не кажется... Чон, усмехнувшись, и быстро чмокнув Тэхёна в губы, заверил его: — Не переживай, я уверен в этом. Ты можешь уже спускаться, а я сейчас кое-что скажу Мину и тоже присоединюсь к тебе, — улыбнувшись, сказал Чон. Подождав, пока Тэ спустится, Чонгук, развернувшись к Юнги, приседает и целует надгробный портрет. А следом, отстранившись, тихо говорит: — Хочу сказать тебе спасибо, любимый. Благодаря тебе, я нашел его — Тэхёна. Если бы не то твое видео, я бы… Надеюсь, у тебя все и правда хорошо. Как видишь, я начал новую жизнь. Недавно, вот, нашел хорошую работу и к тому же, дополнительно ещё рисую на заказ. Не поверишь, но, оказывается, и во мне сидел художник! Мне нравится рисовать: так я чувствую связь с тобой, чувствую, что ты рядом... И да, надеюсь, я не надоедаю тебе своими ежемесячными посещениями и рассказами, — смеясь, рассказывает Чон. — Хэй! Гуки, ты там скоро? — прерывая Чонгука, отдаленно кричит Тэ. — Уже иду!.. — смеясь, отвечает Чон и следом, снова повернувшись к Юнги, тихо произносит: — Хех, тут уже зовут меня... Будем прощаться. Надеюсь, теперь ты спокоен: наконец-таки я исполнил твое желание, любимый... — и поцеловав могильный портрет на прощанье, развернувшись, тихо уходит.***
Лишь внимательно присмотревшись можно было увидеть, как в момент слабых переливов солнечных лучей надгробие изменялось — с него на вас смотрело лицо без единых тревог, расслабленное и умиротворённое…. Счастливое… Наконец-то его главная тревога рассеялась — Чон обрёл свое счастье…