suicide

Сынван не ожидала увидеть на крыше кого-то ещё. Наверное, потому, что уйти ей хотелось без особых свидетелей: просто шагнуть куда-то за край школьных стен, куда-то в пустоту. Туда, где просто станет лучше, чем сейчас. Девушка перед ней стояла, распахнув объятия солнечным лучам. И от этого сердце невольно сжалось, потому что выглядело, как в лучшей дораме: просто и красиво, без изысков. Тёмные волосы развевались от слабого бриза, а девушка, кажется, улыбалась закату в последний раз. У неё от этого слёзы по щекам текли, и Сон предположила, что они очень горячие. Как пожар внутри, пожирающий медленно, губящий похуже любой болезни или яда. Тем не менее, она улыбалась, даже смеялась периодически, только как-то безнадёжно и без эмоций совсем, цепляясь за одну только возможность смеяться. Сыльги просто смотрела вперёд и понимала, что как бы она сейчас не ненавидела себя, этот мир она очень любит. Она старалась обнять его полностью: каждый дом, закоулочек, каждого человека, птицу, каждый луч в небе, каждое облако. Решение уйти пришло неожиданно резко, но настолько плотно засело в голове, что избавиться он этого можно было только непосредственно действием. Она даже записку написала. Хотела оставить на крыше, чтобы, когда причины её поступка начали искать, то всё стало ясно. Пока она просто хотела в последний раз посмотреть на всё, что было ей знакомо, почувствовать ленивое дуновение ветра, которое охлаждает дорожки от сравнимых с лавой слёз, понежиться в розово-персиковых лучиках, посмеяться, что такая глупая, а вроде «умница дочка» и надежда школы. Кан лишь где-то на уровне подсознания освободилась от цепей своего маленького мира, что, казалось, умещался в ладони, и почувствовала рядом с собой кого-то ещё. Девушка рядом с ней обладала, кажется, тем же взглядом сейчас, что и она сама – потерянно-решительным. Она оглядела её и, кажется, даже почти улыбнулась. А Сынван, тем временем, помялась немного, выдыхая как-то судорожно, будто реально боялась. Ни черта она не боялась, просто не понимала, почему кто-то такой, как Кан, сейчас стоял на краю крыши. - Холодает, да? – отвела взгляд куда-то в сторону, демонстративно грея руки. Действительно похолодало, хотя сейчас это последнее, о чём надо думать, когда хочешь прыгнуть куда-то далеко за края реальности. - Что, прости? - Холодает, говорю. Сейчас бы горячего шоколада с булками. Разговор затянулся сам собой. Уже не ощущается липкого желания отрезать себя от мира, лишь игра и невольная радость от того, как людей может свести судьба. С птичьим щебетанием сейчас смешивался девичий смех и лёгкий шелест листвы. Болтовня ногой, почти в унисон – мурчание двух сердец, неловкое сплетение пальцев. Секунда, другая – решимость и невозможность изменить ход событий. Сон никогда не думала, что сквозь поцелуй можно почувствовать соль и запах корицы. *** Кажется, Кан навсегда останется благодарна Сынван за тот вечер. Теперь её привычная обстановка если не сменилась, то заметно расширилась: парк стал излюбленным местом, помимо своего нового дома где-то в центре Сеула, а булки с корицей стали излюбленным лакомством во время безделия где-то на уровне покрывала и чужой яркой улыбки напротив. А улыбка у Сон действительно невообразимо яркая, как лучики летнего солнца, что даже в тени деревьев умудряются подарить тепло. В Сыльги нет привычных тёмных красок – они сменились желтовато-блондинистыми, как в глазунье по утрам. Решение пришло так же неожиданно, как и в прошлый раз, только теперь сопровождалось озорным смехом девушки, привкусом мёда и предстоящих каникул. Лето на дворе, как-никак, пора вселиться и любить весь мир, потому что впереди старшая школа и надежда на то, что всё будет так же прекрасно, как сейчас. - Знаешь, тебе очень идёт чёлка, Сынван, - Кан перебирала чужие светлые прядки, пахнущие апельсином и едва заметно сигаретами. – Почему ты раньше её не стригла? - Да как-то не до внешности было, когда в голове мысли о самоубийстве, - и вот опять приятная улыбка, которую Сыльги ловит краешком глаза. И которая остаётся где-то на дне её коробки с надписью: «то, что люблю». И опять разговоры обо всём и ни о чём, ребячество, сравнимое если не с двумя лучшими подругами, то с двумя влюблёнными. И не важно во что: в мир, в свой родной дом, в кота, в известного айдола или в девушку, что напротив – это просто окрыляет и придаёт сил идти дальше с улыбкой на лице и ощущением чего-то щекочущего. Сон думает, что нет ничего приятнее, чем ощущение ветра в лицо, адреналина из-за набранной скорости и Кан Сыльги рядом. Сынван считает, что у неё просто потрясающие глаза, а ещё самый шикарный голос, которым только может обладать человек. Она искренне поражается такому завидному желанию жить дальше, несмотря на всю грязь, что порой происходит. И, кажется, Сынван знает всё о своей подруге: что она морщит носик, когда ей что-то очень сильно нравится или раздражает, что она теребит майку или кофту, когда волнуется, хотя внешне выглядит совершенно спокойно и даже уверенно. Она ругает Сон, когда та курит, говоря, что это медленно смывает её запах, что его труднее отыскать. И курить перестаёт почти совсем. Иногда только можно уловить нотки этого горького дыма, разъедающего лёгкие. Кажется, для них дни летят совсем уж незаметно – слишком хороша жизнь вдвоём, особенно, после взаимного спасения и поддержки. Мороженое пачкает носы, а так же кое-где и щёчки, но это их не волнует – качели ведь ждут. И, кажется, Сыльги сама не поняла, когда начала снимать их совместные будни и выходные. Вот запись, где Сон читает книгу и делает пометки, потому что уж очень интересно. Вот они отправились за город на велосипедах. Тогда их ещё, кажется, застал дождь. А вот Кан готовит пирог в честь дня рождения бабушки. И Сынван отмечает, что, перепачканная в муке, она выглядит ещё лучше. Одна запись обрывается на моменте, где Сон поворачивается на камеру и довольно улыбается, хоть и немного смущённо. Потому что потом они просто любовались на звёздное небо, кусочек которого попал в камеру и, кажется, куда-то под рёбра. Потому что тогда Сон в первый-второй раз поцеловала Кан. А дождливыми вечерами они ночевали друг у друга, коротая время за просмотрами сопливых дорам, попивая горячий шоколад на балконе многоэтажки, выдыхая тёплый воздух из лёгких, а затем делясь приятным сладостным вкусом друг с другом. Наутро Сыльги любила заставать свою подругу с растрёпанными волосами, немного смешную, но до чёртиков милую и такую родную, что хотелось никому не отдавать такое маленькое чудо. Август. Наверное, один из самых ненавистных Сынван месяцев. В частности потому, что она знает то, о чём должна молчать, чтобы не сделать больно близкому ей человеку. Наверное, поэтому она старается как можно больше времени провести вместе с Кан, ловя каждое её движение своими карими омутами глаз, которые больше превратились в чёрные, нежели цвета варёного кофе. Да и пряди утратили свой цвет спелой пшеницы – стали больше похожими на серо-русый. Но эти постепенные перемены нравились Тэдди, как её называла сама Сон, потому что иногда Кан по-настоящему была похожа на маленького медвежонка, которого хотелось трогать за щёчки, бока и кормить мёдом. - Куда мы идём? – терпению этого ребёнка нет предела, но Сыльги действительно очень интересно. Потому что её ведет Сынван. И, кажется, она её любит. - Пришли. Глаза были послушно распахнуты, но, кажется, тут же налились слезами, потому что слишком красиво горят свечи на открытом воздухе и вокруг покрывала, на котором небольшой букет полевых цветов, плюшевый мишка и, кажется, даже лёгкий ужин. И сейчас Кан как никогда стыдно, потому что пришла она в неподобающем виде, да и реакция у неё, кажется, странная. У неё ощущение, что с ней прощаются. - Я не знала, как ещё можно выразить свою благодарность за то, что ты рядом, Сыльги. Я честно старалась донести это всё лето, но, кажется, не умею этого делать… - она переминулась с ноги на ногу и посмотрела в глаза напротив. – Но я действительно влюблена. Я по самые кончики волос влюблена в тебя, и я готова кричать об этом на весь Сеул, чтобы все знали, что ты, Кан Сыльги, - самая потрясающая девушка на свете. И я готова… - Сынван. - … хоть на край света пойти с тобой. Вместе и до конца… Её губ мягко коснулись, притягивая к себе как можно ближе, будто пытаясь удержать воздух или песочную фигуру, которую вот-вот размоет волной. И вот так, под звёздами, при мягком свете свечей и с одним ритмом сердца на двоих, сливаются сейчас в унисон томные вздохи и иногда слишком пошлые причмокивания губ, то и дело сливающихся в поцелуе. Им не важно, что одежда летит куда-то в сторону, потому что обе опьянены желанием. Кан мягко оглаживает упругие бёдра девушки, которую до безумия полюбила ещё с той самой встречи на крыше, помогая ей стянуть джинсовую ткань с тонких гладких ног. Она придерживает её, выцеловывая каждый миллиметр сладкой, похожей на ваниль, коже, оставляя едва заметные розоватые отметины. Полосует спину ноготками, когда Сон прикусывает мочку нетронутого железом уха и едва слышно постанывает, когда родные пальцы пробираются под ткань бюстгальтера, слегка сжимая соски. Губы терзают, то покусывая их, то, извиняясь, нежно целуют, и Сыльги кажется, что это может продолжаться вечно, потому что слишком хорошо и на седьмом небе. Она шагнула за свой край. Когда два пальчика вошли внутрь, было почти не больно, хотя ощущение чего-то непонятного, доставляющего дискомфорт, было. Однако вытеснилось оно в тот момент, когда Сон начала двигаться внутрь, сначала медленно, давая привыкнуть, а затем с чувством толкаясь внутрь, при этом целуя почти пьяно и жадно, не давая опомниться. А стоны уносились куда-то к звёздам, которых в глазах Сыльги было бесчисленное множество. Ощущать привычный запах апельсина вперемешку с терпким сигаретным, при этом плавиться под чужим теплом, выдыхая то медленно, пытаясь успокоиться, то шумно и быстро, пытаясь не свихнуться, пока внутрь неё проходило три пальца на любимой руке, которую она готова целовать до посинения, пусть это и похоже на манию. Она заходит судорогой, когда Сон, кажется, резко разогналась от медленно-приятного до удушающего удовольствием. Сынван наклоняется над своим извивающимся медвежонком и не может оторвать от неё глаз: она слишком прекрасна, когда её грудь шумно вздымается, а сама она покрыта лёгкой испариной. Она облизывает пальчики, покрытые её соком, посасывая их, отчего у Сон мурашки по всему телу и непреодолимое желание вот так навсегда. Кан аккуратно раздвигает ножки и целует где-то рядом с заметным местом, очень заводя при этом свою возлюбленную, в конечном итоге аккуратно проводя кончиком язычка по лону. Немного надавила на клитор, затем проникая внутрь, отчего слышится сладостный стон, а тело будто надламывается в области спины. Бёдра поцарапывают, дотягиваясь до груди и медленно сжимая соски, позже покручивая их, в то время как внизу готов взорваться вулкан от скрытого таланта Сыльги к оральному сексу. И Сынван понадобилось чуть меньше, чем Кан, чтобы затеряться в собственных стонах о звёздах в небе. Кажется, это было чуть меньше, чем божественно, и чуть больше, чем восхитительно, чтобы вот такое тепло и ощущение, что все беды навсегда исчезли. - Кан Сыльги. - Да? - Я очень сильно тебя люблю. Только они летали, чтобы в конечном счёте разбиться. 28 августа Сон Сынван улетела учиться в другую страну. Канада, кажется. Она снова начала курить. *** Сыльги честно пыталась держать себя в руках последние три года, что пролетели, точнее, проползли после перелёта Сон в другую страну. Она не переставала чувствовать себя любимой, только ко всему этому добавилось ощущение брошенного щенка на обочине, с которым поигрались, а затем он надоел. Она понимала, что это не так, но чувство настолько глубоко въелось куда-то под кожу, что его нельзя было вывести, как грязь из старого и пыльного ковра, что лежит в качестве того, чтобы заполнять пустоту в комнате дома. Свой «ковер» Сынван выкинула. Они иногда разговаривали по телефону холодными осенними вечерами. И Сынван, нет, теперь Венди Сон, действительно было интересно, как там жизнь у её любимой: как учёба в институте и нашла ли она книгу, которую они вместе искали. Как там поживает её бабушка, завела ли она кота, как хотела, где теперь живёт. Эти вопросы не покидали теперь уже серой головы, застревая где-то между уровнями «очень важно» и « невообразимо стыдно», потому что хотелось видеть всё то, о чём она спрашивала. И Сыльги рассказывала. О том, что бабушка умерла неделю назад, что учёба в академии искусств – тот ещё шлак, и что это не то, о чём она мечтала всю старшую школу. Кота она так и не завела, а книгу нашла, только за бесценок, так что ей в этом несказанно повезло. - Я всё ещё живу с родителями, если тебе интересно. - Не говори так, будто мне плевать на тебя, Сыльги. Я тебя лю… Абонент отключился так же резко, как и появился в жизни почти 4 года назад. До ссор у них никогда не доходило, как и до упоминания об их чувствах. Только тлеющий где-то уголёк, клокочущий, пытающийся не угаснуть в вязком безразличии и слишком большом расстоянии. И Кан не то, чтобы не хотела слышать этих слов, что заставили её окончательно и бесповоротно сойти с ума – просто они были не к месту, да и к чему вообще? Только лишь слова, которые теперь в мире Сыльги не имеют никакой ценности. В её жизнь снова вернулся темный цвет волос. - Как ты назвала мишку, которого я тебе подарила? - Ты будешь смеяться, если я скажу. - Ну говори~, Сыльги, - Сон болтает ногами и бьётся пятками о стену, потому что невыносимо скучно одной в общаге на кровати. - Венди. Сынван ловит удары сердца где-то на десятой секунде молчания, потому что не бывает таких совпадений. Скорее всего, не бывает. - Я дала имя, как только ты уехала. Точнее, когда ушла от меня. - Сыльги, я… - Не оправдывайся. У тебя и правда не было выбора. Я тебя не виню. Просто знай, что в день твоего отлёта я всё-таки была в аэропорту. И опять гудки оповещают о завершении разговора, наполняя комнату хоть какими-то звуками. Потому что эта тишина хуже, чем тонуть в масле или гореть в бензине. Потому что, кажется, Сон придётся снова идти за сигаретами. На звонки Сыльги уже давно не отвечает. Кажется, обиделась окончательно, решив, что пора оставить Венди одну раз и навсегда, ну или просто из принципа не берёт трубку, чтобы сделать как можно больнее кареглазой. И ведь получается, отчего Сынван крушит ближайшую настольную лампу в общественной библиотеке. Подстраиваться под разницу во времени тяжело, но у них, кажется, получалось. Хотя всё когда-нибудь меняется, не в самую лучшую сторону. Дозвониться удаётся, так же Сон уже и нарадоваться не может, потому что наконец-то она услышит родной, всё такой же шикарный голос своей… - Алло? Суён у телефона! – голос совершенно незнакомый, но, кажется, приятный, отчего Венди хочется как можно скорее перестать его слышать, потому что, мать его, бесит. - А Сыльги дома? - Только что вышла в магазин. А это, собственно, кто? - Могу спросить то же самое. Я подруга из Канады. - О, приятно познакомиться. А я девушка Сыльги, - вдох, второй, третий. Кажется, Сон вообще забыла, как дышать. Просто потому что могла и предупредить, чтобы было не так больно. – Так странно, что она о тебе ничего не рассказывала. Телефон полетел в стену, так что разговор точно был окончен. Сынван лишь выбежала на улицу, наспех натягивая кожаную куртку на тоненькую майку и сгребая с собой пачку Malboro. Она продолжает курить, кажется, всю ночь, не замечая, как встаёт солнце. Ещё с месяц проходит после того, как Венди узнала чудовищную новость о том, что её любимая девушка счастлива с другой. И новость не то, чтобы ужасная – она правда рада за Сыльги. Просто это было неожиданно, и если уголёк надежды ещё горел, пусть и едва, то сейчас от него вообще ничего не осталось. Никакой надежды на спасение. Кан, конечно же, о разговоре ничего не знала. Или просто не хотела знать, смирилась с тем, что Сон ей больше не звонит. Этого и стоило ведь ждать – трагичного конца их истории, в которой они уже давно не влюблённая пара, а две куклы, которые по сюжету должны были сломаться в конце. Одна из них сломалась уже давно, просто не могла сказать, что не ждёт больше ничего взамен, потому что слишком сильно любит, чтобы быть с кем-то другим и умереть легче, чем изменять, даже морально. Сыльги привычно кутает плечи в свой любимый жёлтый свитер и сидит на кухоньке, потягивая из кружки, которую Сынван подарила на день рождения, мятный чай. Не хватает только тепла и самой Сынван. А ещё Сыльги курит. Только не так, как привыкла Сон, потому что не до одурения, до почти не оставляя ничего и от фильтра, втягивая поглубже всю горечь, что была не только сигаретой, но и чувствами. Она пьёт кофе без сахара и очень крепкий, потому что почти не спит, а это, вроде как, спасает. И она больше не поёт и почти не улыбается. В её жизни появилось немножечко счастья после знакомства с Пак Суён – веселой девочкой, в которой она видела если не подругу и уж тем более девушку, то спасительный огонек, что мог не дать окончательно зайтись в истериках и затеряться где-то среди ночных переулков Сеула. С ней Кан, кажется, вновь обрела способность спать и нормально жить, чего ей не хватало после разрыва с Сынван. Потому что она не одна со своим горем, по крайней мере, не одна иногда пьёт чай и слушает Joy Division. Который тоже подарила Сынван. *** Два года проходят почти незаметно, если не считать количество бутылок из под коньяка, что скопились на кухне после очередной попивушки. Венди честно пыталась ничего не пить, но соблазн был выше, да и как тут откажешь? Женское общество брошенок сподвигает на тёмную сторону, так что Сон кажется, что она не одна такая дура, что до сих пор страдает из-за… Сыльги, кажется. За окном - вечер и ночные сеульские улицы, которых она так давно не видела в неоновом свете вывесок и с вечно кипящими жизнью дорогами. И кажется, что сейчас совсем не осень, что всё ещё лето, почти такое же, как 5 лет тому назад. Если забыть о том, что это всего лишь воспоминание. Она не помнит, как накинула на себя теплый свитер, как пробралась в школу на ту самую крышу с маленькой бутылкой водки и не присела на край, свесив ноги вниз, куда хотела прыгнуть когда-то. Телефон быстро нашёл старый номер. - Алло? – от этого голоса у Венди навернулись слёзы. - Хэй, Сыльги. А знаешь, я сейчас на крыше. - Что? Хэй, нет, ничего не делай только! - Я на нашей крыше, и мне так херово сейчас, если честно, - она открыла бутылку и сделала небольшой глоток. Жгучая жидкость потекла вниз по пищеводу. - Я сейчас, жди. Опять гудки. Опять безмолвная тишина, разрушаемая только шелестом листьев и щебетанием птиц. Кажется, что где-то Сынван уже видела подобный пейзаж. Она встала на ноги, раскрыла объятия, пытаясь поймать каждый лучик рыже-розового солнца, чтобы хоть чуть-чуть согреться изнутри. Кан действительно летела на всех парах к той самой крыше, нет, к той самой Сон Сынван, которая спасла её когда-то от суицида. И, кажется, пришёл её черёд платить. Она быстро перемахнула через ограду и поднялась по лестнице вверх. Она действительно почти забыла Сон и её вечно тёплым смехом и невыносимыми нотками добра, которые она вкладывала каждый раз в их совместные разговоры. Ей было больно, от того, что они всё потеряли, что больше ничего не стало после их разошедшихся путей. Они даже не попытались соединить их, о чём жалеет, кажется, больше всего Сыльги. Она медленно подходит к краю крыши и почти не плачет: только ресницы иногда подрагивают от проснувшихся внутри угольков. Сон не слышит, нет – она чувствует запах корицы, такой родной и согревающий даже после стольких лет разлуки. И ей сейчас настолько хорошо, что хочется поскорее умереть. Чтобы это не заканчивалось. - Холодает, да? - Ага. - Сынван. - Почему? - Я не смогла тебя забыть, - она глядит вниз, стоя на одной ноге. – Не поверишь, но я до сих пор тебя люблю. - Я тоже. Боже, да как тебя можно забыть, скажи мне?! Серая голова резко метнулась навстречу каштановым прядям. Кажется, за это время они обе разучились целоваться, потому что вышло неуклюже и больно носом к носу. Но зато приятно, и всё так же солёно от слёз. Они шагнули за край, держась за руки, с улыбкой на лице и теплом где-то в районе сердца.