***
Лёша вернулся в свой кабинет. Все ушли на обед, окна были открыты настежь, и полуденный ветерок качал длинные полосы жалюзи. Лёша осел в кресло так грузно, словно у него подломились ноги. В груди что-то давило. Школьная записочка о несчастной любви… Письмо Татьяны Лариной… Что ж он раньше-то не спросил? Был так погружён в собственную любовь, что не заметил чужую? Он набрал номер Дениса, тот ответил не сразу — после пятнадцатого гудка: — Лёш, я на работе, у меня есть три минуты. — Денис, всего один вопрос. Этот человек, которому ты написал письмо… — горло перехватило, — это Сергей Комаров? Молчание было таким тотальным, словно Денис умер на том конце провода. Потом он хрипло спросил: — Откуда… С чего ты взял? — Да или нет?! — Давай поговорим после смены, мне сейчас некогда. Лёшу охватило предчувствие катастрофы. В мозгу роились обрывки старых разговоров и признаний, звучали, переплетаясь, голоса Дениса, Сергея, Насти, Надежды Николаевны. В этом хаосе Лёша не мог поймать ускользающую мысль, нужное слово, но знал — это что-то страшное, чудовищное. «В старших классах я обожал отцовских друзей, восхищался ими». «Они меня не воспринимали». «Комарова я никогда не интересовал». «Будь к нему добрее, ладно? Я уверена, он не со зла разболтал твой секрет. Может, у него была причина так поступить?». «Ты на него запал, да? Бесполезно, он натурал, можешь мне поверить». «Я с детства был трусом, просчитывал каждый шаг». «Кроме меня и Феди, никто не знал о причине конфликта». «У меня есть бинокль, я вижу, чем занимаются пилоты». «Я его наказал». «За его равнодушие ко мне». — Что ты сделал, Денис?! Как ты его наказал?! — Извини, у меня самолёт входит в зону. Я тебе перезвоню.***
Голова гудела. Лёша сжал её руками и уставился в окно. Между полосками жалюзи мелькали люди с чемоданами и жёлтые такси. Лето. Рейсов много. Диспетчеры работают круглосуточно. Комаров рассказал о событии, перевернувшем его жизнь, всё, что знал. Денис — всё, что посчитал нужным. Настя и Надежда Николаевна — всё, что слышали. Кого ещё можно спросить? Есть один человек… Лёша рванул к кабинету директора. Настя сидела в приёмной. В одной руке она держала бутылку кефира, а другой раскладывала пасьянс на компьютере. На салфетке перед ней лежал пирожок из аэропортовского буфета, пахло мясом и луком. — Что, тоже без обеда? — спросила Настя. — Могу поделиться пирожком. Лёша подошёл к столу, вытащил из стопки коричневый конверт и прижал к груди. Настя удивлённо подняла брови. — Скажи мне его адрес, я отвезу ему справку. — Лёш, ты чего? — Она поставила бутылку на стол. — Не надо ничего отвозить, он звонил кадровичке и обещал зайти завтра. — Мне нужно с ним поговорить. — Мне тоже! — воскликнула Настя. — Ну, давай я тебе телефон дам? — Лично! Мне нужно лично с ним поговорить. А справка нужна в качестве страховки, чтобы он меня сразу не послал. — Да ты охренел! Она смотрела на него так, словно из её приятеля он превратился в неведомого зверя, — возможно, опасного. — Настя, это вопрос… — он хотел сказать «жизни и смерти», но запнулся. — Если не дашь адрес, я у главбуха спрошу, она наверняка знает. Лицо Насти вытянулось, а потом сморщилось, словно она собиралась заплакать. — Лёша, если ты отвезёшь ему справку, я его больше не увижу. Он не придёт сюда, чтобы поговорить со мной. Он даже трубку не берёт, когда я звоню, и во всех сетях забанил. — Блеснули слёзы. — Это мой последний шанс. — Настя, пожалуйста, я тебя умоляю! Скажи мне адрес! Мне правда надо: это связано с той ситуацией, когда он избил Комарова. Я должен кое-что выяснить, от этого многое зависит. Она сползла по спинке кресла, словно Лёша её убил: — Ты всё-таки влюблён в Комарова, да? Я была права. — Ты была права. Она смотрела на него со смесью жалости и восхищения. — Лесная, дом восемнадцать, квартира тридцать семь — это напротив городской библиотеки. Новый кирпичный дом. — Она хлюпнула носом. — Если будешь его бить за Комарова, то и за меня разок двинь, ладно? — Спасибо! — воскликнул Лёша и выскочил за дверь.***
В такси он пытался отрепетировать будущую речь, но мысли разбегались. Почему-то он замечал витрины магазинов, прохожих с колясками, велосипедистов, клумбы на перекрёстках, блики солнца в окнах домов и хоровод белых облаков. Наверное, предполётный брифинг в самом разгаре. Нужный дом и подъезд он нашёл быстро. Нажал кнопки «три» и «семь» на домофоне. — Кто там? — Здравствуйте, это Алексей Томилин из финотдела. Я вам справку привёз. Щёлкнул замок. Лёша поднялся на лифте на четвёртый этаж, где Федя поджидал его у открытой двери. Лёша поздоровался и зашёл в квартиру. Остановился в прихожей, оглядываясь: зеркальные дверцы шкафа сдвинуты в одну сторону и обнажают пустое нутро, в коридоре вдоль стены выстроились картонные коробки с надписями «книги», «зимняя одежда», «рыбалка», «детское». В воздухе летала пыль, пахло бытовой химией — лимонной хлоркой и нашатырём. — Спасибо, что привезли документы, я совсем замотался. Перед отъездом всегда много дел. На Феде были грязные шорты и серая растянутая майка. Рельефная грудь блестела от пота, плечи бугрились мускулами. Лёша отвёл взгляд и протянул конверт. Федя заглянул внутрь, бегло прочёл справку и повторил с прежней интонацией: — Спасибо. Я завтра собирался съездить, но хорошо, что вы привезли. Лёша понял, что надо или прощаться, или что-то сказать. — Вы меня помните? — Помню. Вы расспрашивали Сергея Комарова, как он чуть не угробил пассажиров. Вместе со мной. Лёша посмотрел Феде в глаза и встретил твёрдый уверенный взгляд. Фотографии пилотов с таким взглядом печатают в бортовых журналах — пассажиры в восторге. В Китае белокурого красавца-великана будут носить на руках. — Это хорошо, что вы меня помните… — и замолчал. Федя переступил босыми ногами по влажному линолеуму и сказал: — Ни чая, ни кофе у меня нет, могу предложить газированной воды. Хотите? — Да, очень. Они прошли на кухню и сели за стол. Фрамуги были открыты, на подоконнике стояли «Мистер Мускул» и рулон бумажных полотенец. С улицы доносились автомобильные гудки и весёлые крики с детской площадки. Наверное, Федя мыл окна. Лёша выпил залпом стакан холодной газировки и сказал: — Мне Сергей рассказал, почему вы остановили самолёт и ударили его в туалете. — И что? — Мне хочется услышать эту историю от вас. — Зачем? Если Сергей всё вам рассказал, то мне нечего добавить. — Есть одна вещь, которую он не может объяснить. — Какая? — Почему вы так отреагировали на обычное прикосновение? Он же не за жопу вас ущипнул. — Меня особо не ущипнёшь, я и зубы могу выбить. — Федя немного помолчал и добавил: — Не то что шестнадцатилетний пацан. Последний пазл встал на своё место. Как легко! Как будто правда устала скрываться и сама явила себя миру. Не пришлось копаться в подробностях, переводить тему с Комарова на Дениса, взывать к былой дружбе и давить на больные мозоли. — Денис сказал, что Комаров к нему приставал? Федя закусил губу и кивнул. — И вы поверили? — А почему я не должен был поверить? Я Дениса давно знаю. Я очень уважаю его родителей, часто бывал у них дома. Зачем ему врать? — Он прямо перед рейсом вам это рассказал? — Да, перед самым вылетом. Мы встретились на перроне, и он сказал, что Комаров… — Федя кашлянул и сделал большой глоток из бутылки, — не просто так со мной дружит. Что он положил на меня глаз и попытается трахнуть. Денис видел в бинокль, как он меня обхаживал, и решил предупредить, потому что сам побывал в такой ситуации. — Комаров его обхаживал? — Да, втёрся в доверие, а потом предложил секс. Заставил кое-что сделать… Для Дениса это было шоком, он потом лечился у психолога. — Вы дружили с Сергеем много лет и знаете его лучше всех. Вы действительно поверили, что он приставал к сыну своих друзей? К мелкому толстому школьнику? Федя вскинулся: — Да, поверил! А какие у меня были варианты? Сергей сам признался, что хочет меня трахнуть. Вот мерзость! Он столько лет был рядом — и врал мне, лицемерил, изображал настоящего друга. Если он так поступил со мной, то почему с Денисом не мог так поступить? — Он не врал вам и не лицемерил! Он любил вас как друга! И сейчас любит, я знаю. А тогда он… впервые… ощутил влечение к мужчине. Для него это тоже было неожиданностью. — Лёша покачал пустой стакан. — Знаете, не всегда человек понимает это в детстве или юности, некоторым требуется больше времени… какие-то исключительные события, стечение обстоятельств… Ладно, я пойду, спасибо. — А с Денисом? — А Денис в шестнадцать лет признался Сергею в любви, но тот ничего не понял и не ответил. Денис обиделся. Он много лет жил с этой обидой, а потом, наверное, увидел, как вы с Сергеем близки, и решил поломать вашу дружбу. Выбрал самое удачное время — перед взлётом — и слил информацию. И всё у него получилось. Он не только вас поссорил, но и спровоцировал инцидент, а потом — расследование, увольнение, развод. Он сполна отомстил Комарову. Федя задумчиво смотрел в пространство перед собой. По его виску скатилась капля пота. — Я вас не знаю, Алексей, но я вам верю… — Он оторвал от рулона бумажное полотенце и вытер покрасневшую шею, на безымянном пальце сверкнуло тонкое обручальное кольцо. — Я виноват перед Сергеем, нужно было поговорить с ним. Конечно, не во время полёта, а потом. Найти подходящее время, выпить по рюмке и обсудить эту дебильную ситуацию… — Да. Или хотя бы не рассказывать Комиссии, что Сергей вас домогался. — А я и не рассказывал. Я вообще никому не рассказывал о том, что случилось, — только вам, но вы и так всё знаете. Лёша смотрел в голубые глаза и видел, что Федя не лжёт. Денис. Эти слухи пустил Денис. — Я, наверное, не имею права лезть к вам в душу и давать советы, но… — Лёша встал из-за стола, — позвоните Сергею. Он до сих пор переживает. Вы даже не представляете, как. Федя кивнул. Они вышли в прихожую, и, пока Лёша надевал кеды, Федя спросил будничным тоном, словно спрашивал о погоде: — Он правда гей? — Я не знаю. Человек может испытывать какие-то желания, но это не значит, что он гей. Это всего лишь желания. А вот если он полюбит мужчину и захочет быть с ним… жить с ним, спать с ним, всё с ним — тогда да, гей. — Вы его любите? Второй раз за день ему задавали этот вопрос. Лёша улыбнулся: — Да, очень. А почему вы Настю бросили? — Потому что люблю свою жену. У нас были проблемы, и какое-то время мы жили по отдельности, но я всегда хотел её вернуть. Другой женщины для меня не существует. Я не скрывал это от Насти. — Ясно. До свидания, Федя. — Удачи вам, Алексей. Лёша пожал протянутую руку.***
Жёлтое такси везло его в аэропорт. Кондиционер приятно обдувал разгорячённое лицо, и Лёша впервые за последний час вдохнул полной грудью. Теперь, когда всплыла правда, у них появился шанс. Комаров не совершил никакой ошибки, его предали. И это не его вина. Он был искренним и верным другом и не сделал ничего дурного. Ошибки не было. В кармане зазвонил телефон. Лёша достал его и увидел, что звонит Денис Журавский. Нажал на отбой. Тут же пришло смс: «Нам надо поговорить». Лёша ответил: «Тебе надо лечиться, ты больной». Снова раздался звонок, и Лёша написал ещё одно сообщение: «Я встречался с Федей, я всё знаю, не звони мне больше никогда». Телефон умолк. Опять звонок. Лёша занёс палец, чтобы сбросить вызов, но вовремя заметил, что звонит Надежда Николаевна: — Алексей, ты где? Обеденный перерыв закончился пятнадцать минут назад. Наш самолёт отказываются заправлять в Кольцово, говорят, мы за обслуживание не заплатили. Это правда? — Ох, — вспомнил Лёша. — Я через пять минут приеду и отправлю им деньги. Совсем обнаглели, я же договаривался об отсрочке… Самолёт-то зачем держать? Он выпрыгнул из такси и побежал ко входу в здание, когда кто-то схватил его сзади и потащил в липовый скверик. Там на скамейке сидел смутно знакомый дед в клетчатом пиджаке и читал спортивную газету. Лёша раздражённо обернулся и увидел Дениса. — Отпусти меня! — зашипел он. — Зачем ты пришёл? Я не хочу с тобой говорить. — Лёша, объясни, что случилось! В пятницу ты меня бросил, а сегодня задаёшь странные вопросы и называешь больным. Он вцепился в подвёрнутый рукав рубашки и явно не собирался отпускать. Лицо его блестело от пота и покраснело — то ли от пребывания на солнце, то ли от напряжения. Рыжий вихор прилип ко лбу. — Я разговаривал с Комаровым, а потом с Федей. Это ты подстроил то происшествие! Ты сказал Феде, что Комаров приставал к тебе, когда ты был маленьким. Из-за этого Федя его избил. — А тебе-то что? Это было сто лет назад! — Ты мог их угробить! Они чуть не выкатились за полосу — с полными баками, с кучей пассажиров! Комарову пришлось уволиться, его бросила жена, он начал бухать. И всё из-за того, что он не обратил внимания на твои детские чувства. Ты говорил «блядство в небе», а это какое-то «блядство в голове». — Я этого не хотел! Я думал, они поссорятся, и всё. Мне надоело наблюдать их нежную гетеросексуальную дружбу, они мешали мне работать! Смеются, обнимаются, слушают музыку из одного наушника… — Денис, это ненормально, — Лёша попытался оторвать пальцы Дениса от своего рукава. — Нет, Лёшенька, желание наказать человека, который причинил тебе боль, — нормально. Спроси у любого психолога. Ненормально, что ты так волнуешься за Комарова. Кто он тебе? Просто добрый начальник? Если желание наказать того, кто сделал тебе больно, — нормально, то желание наказать того, кто сделал больно твоему любимому, — нормально вдвойне. — Он мой любовник. Денис улыбнулся и отпустил рукав. — Глупая шутка. Комаров — натурал. Лёша молча смотрел на Дениса, замечая малейшие нюансы его мимики: между бровей прорезалась морщинка, уголки губ опустились, глаза недоуменно расширились. Никаких больше озорных ямочек на тугих щеках, никаких улыбочек. Лёша молчал, пока по лицу Дениса не разлилась бледность. Губы казались голубовато-стёртыми, как у мертвеца. — Если мужчина на тебя не клюнул, это не значит, что он натурал, — сказал Лёша. — Первый раз мы занимались сексом в марте, когда летали на Ямал. Я его соблазнил. Я зашёл в душ, когда он мылся, и сказал, что люблю его. — Ты же никогда никого не любил… — выдохнул Денис. — Я соврал. Я влюбился в него ещё до того, как с тобой переспал. Влюбился до помутнения рассудка. Помнишь, ты спрашивал? — А зачем… тогда… со мной? — Ты был доступен, и я воспользовался, — Лёша пожал плечами. — Не надо было подставляться. Денис покачнулся и опёрся на лавочку двумя руками. Минуту назад Лёша подбирал слова, чтобы ранить его больнее, а сейчас вместо злорадства и чувства удовлетворённой мести испытывал острое отвращение к себе. Приступ раскаяния наполнил рот горькой слюной. Он совершил ошибку — грубую, непоправимую. И уже невозможно отмотать назад, что-то исправить, вернуть как было. Денис поднял голову: — А ты и правда такой, как я думал, — смелый и свободный. Берёшь всё, что хочется, никого не боишься, живёшь и радуешься. Ты — счастливый человек, Лёша. А я — трус и неудачник… Если бы он разозлился и полез в драку, Лёша бы даже не защищался, но Денис не испытывал к нему ненависти. Он словно восхищался им и заведомо всё прощал. Он вывел из кустов свой новенький блестящий велосипед и сказал: — Я всё равно тебя люблю. Будь счастлив. — Денис, постой, я наговорил лишнего, я не хотел… — Да я верю, что не хотел, — перебил Денис, — ты такой, какой есть. А вот Комаров… Он же знал про нас, я же сам ему похвастался… Вот дурак… Ладно, Лёш, мне нужно обратно. На его лицо вернулись краски, губы порозовели, и говорил он тихим, но уверенным голосом. — Зачем тебе обратно? Твоя смена закончилась. Денис сел на велосипед и сказал: — Вот отправлю воркутинский рейс, и закончится моя смена.***
Денис уехал, а Лёша рухнул на скамейку и дрожащими руками набрал номер Комарова. Гудок, второй, третий, четвёртый, пятый… Из динамика женский голос напомнил о том, что посадка на рейс КА 212 продолжается. Старик в клетчатом пиджаке сложил газету, засунул в портфель и ушёл. Однажды Денис уже подстроил катастрофу — только из-за того, что ему неприятно было смотреть, как его несостоявшийся возлюбленный общается с близким другом. Что он может натворить, если решит, что Комаров виноват и во второй его любовной драме? Он и с отцом-то тяжело общается по радиосвязи, каждый раз волнуется и боится ошибиться, а как он отреагирует, когда услышит голос Комарова? Что, если он захочет отомстить? В этот раз не за равнодушие, а за то, что Комаров разрушил отношения, которые Денис с таким трудом выстраивал? Лёша побежал к служебному входу, но не успел проскочить рамку, как его поймал дежурный в чёрной форме с бейджиком на груди. Лёша прочитал фамилию — нет, он не знал этого сотрудника. — Молодой человек, предъявите пропуск. Лёша досадливо дёрнул головой: — Да я на минутку, мне нужно сказать пару слов Комарову. Это очень важно. — Сергей Сергеевич запретил пускать посторонних в служебную зону. К тому же он в самолёте, здесь его нет. — Я не посторонний, я заместитель начальника финансового отдела. Мне нужно передать важную информацию. Я сбегаю на перрон и вернусь. — Он меня уволит, если я вас пропущу. Он помешался на безопасности, совсем гайки завернул. Но я могу по рации передать сообщение. — Дежурный достал из-за пояса рацию, но Лёше не протянул, так и держал в руке, ожидая Лёшиного решения. Женский голос в динамике пробормотал что-то неразборчивое. Лёша спросил: — А когда вылет? — Минут через десять. Как сформулировать сообщение? Будь осторожен, Денис думает, что ты мой любовник? Я бросил Дениса, и теперь он собирается тебе мстить? Или не собирается, но на всякий случай будь осторожен? Пять лет назад Денис сказал Феде Стародубцеву, что ты его домогался? Лёша застонал от бессилия. Комаров всегда хорошо относился к Денису — и тогда, когда он восхищённо крутился около отцовских друзей, крутых двадцатипятилетних пилотов, и сейчас, когда он вырос и управлял воздушным движением. Придётся потратить время, прежде чем Комаров поверит, что Денис представляет опасность. По рации, в присутствии кучи сотрудников аэропорта, это нереально. Единственный шанс… Лёша бросился на улицу и побежал к пассажирскому терминалу. Женский голос опять что-то говорил, Лёша уловил «заканчивается посадка». Он должен успеть! — Дайте мне посадочный талон на рейс в Воркуту, пожалуйста, — попросил он девушку за стойкой регистрации. — Вы из Управления? — уточнила она. — Командировочное нужно. — Чёрт! — выругался Лёша. — Без него никак? Я потом вам принесу. — Нет, у нас сейчас всё строго. Премии лишат. — Хорошо, я выпишу командировочное и вернусь. Вы можете задержать вылет? — Да, конечно. Лёша через сквер пронёсся к офису и взлетел на третий этаж. Бланки командировочных удостоверений у него были, оставалось только подписать у Надежды Николаевны и поставить печать. Надежда Николаевна оторвалась от телефонного разговора, когда он зашёл с просьбой отпустить его на три часа — слетать в Воркуту. — Алексей, что происходит? Мне пришлось лично договариваться с Кольцово, чтобы наш самолёт заправили. Почему тебя нет на месте? Рабочий день в разгаре, какая Воркута? Лёша глубоко вздохнул и выдал правду: — Надежда Николаевна, тот инцидент с Комаровым и Федей Стародубцевым спровоцировал Денис. Я боюсь, он может устроить что-то похожее на воркутинском рейсе, — не знаю, что именно, но очень боюсь. Надежда Николаевна встала, подошла к Лёше и впилась в него цепким взглядом. Долго смотрела, словно хотела прочитать что-то в его душе, потом спросила: — Даже если и так, чем ты поможешь? — Если я буду в самолёте, ничего плохого не случится. Денис не рискнёт моей жизнью. Он меня любит. Она жёстко сказала: — Кажется, мой сын опять ошибся, раз ты пользуешься его любовью в своих непонятных целях. Сейчас я подпишу командировочное, но вечером, когда ты вернёшься, я подпишу твоё заявление об увольнении. Ты меня понял? — Вы мне не верите? — Я верю своему сыну. Мы только что говорили по телефону, его смена закончилась полчаса назад, он едет домой. — Хорошо, я вас понял. Я вечером напишу заявление.***
Как только он поднялся в самолёт, трап тут же отъехал, не дожидаясь, пока бортпроводники закроют дверь. — Это что, мы тебя ждали? — воскликнула Аллочка. — Я думала, шишку какую-нибудь из администрации, а тут ты. Привет, дорогой! Лёша поцеловал её в подставленную щёку и повернул не направо в салон, а налево — в кокпит. — Ты куда?! В салоне полно свободных мест. — Я поздороваться! В кабине было жарко, солнечно и намного теснее, чем представлял Лёша. Слева сидел Илья Михайлович, румяный и идеально выбритый, справа — Комаров, без форменного кителя, в белой рубашке с короткими рукавами и солнечных очках. Оба обернулись. Илья Михайлович улыбнулся: — О, какой у нас пассажир! Рад тебя видеть, Алёша. — Добрый день, Илья Михайлович. Я тоже рад вас видеть, — ответил Лёша, с удивлением отмечая, что и правда рад видеть и Илью Михайловича, и Аллочку, и всех остальных членов экипажа. Может, бросить бухучёт и выучиться на стюарда? — Сергей Сергеевич, можно я с вами в кабине полечу? Вы мне обещали. — Когда это? — поинтересовался Комаров. — Когда мы возвращались из командировки. — Точно, было такое… А зачем тебе в Воркуту? Вроде ты ещё утром никуда не собирался. — Чего пристал к мальчику? Может, он мечтает увидеть, как с неба олени падают? — хохотнул Илья Михайлович. — Так можно? — Сегодня пилотирую я, — ответил Комаров, — но командир у нас по-прежнему Илья Михайлович. Проси разрешения у него. Лёша повернулся к командиру и состроил жалобную мину. Илья Михайлович окинул его придирчивым взглядом, как будто проводил мысленный фейс-контроль, и важно ответил: — Командир разрешает. — Спасибо большое! Илья Михайлович, а можно сообщить диспетчеру, что Томилин в самолёте? Прямо сейчас. — Хочешь передать привет своему дружку? Ладно, скажу, что ты здесь. Эх, молодость. Лёша сел на откидной стульчик позади КВС, пристегнулся и выдохнул. Когда Денис узнает, что Лёша в самолёте, он откажется от любой дурной затеи. Он слишком сильно его любит, чтобы навредить. Илья Михайлович надел наушники — наискосок, оставив одно ухо свободным, и сказал: — Старт, добрый день, КА 221, у нас тут Алёша Томилин на борту, просит передать вам привет. — КА 221, Старт, вам тоже доброго дня, какой Алёша Томилин? Кому передать привет? — раздалось по радиосвязи. Голос был мужской, но совершенно незнакомый. — Кому передать? — оглянулся Илья Михайлович. Пока Лёша соображал, куда делся Денис, — неужели действительно уехал домой, а угроза в его словах лишь почудилась? — Комаров ответил вместо него: — Денису Журавскому. Видимо, диспетчер услышал его реплику, потому что сразу отозвался: — Смена Дениса закончилась, но я оставлю ему сообщение. Я записал. — Вот и славненько, спасибо, — поблагодарил Илья Михайлович и тут же спросил: — Когда нас отправите? Старт, мы на предварительном, разрешите исполнительный. Диспетчер замолчал. Лёша видел лишь седую макушку командира, зато мог любоваться профилем Комарова, выделявшимся на фоне неба. Высокий лоб, большой, чуть вздёрнутый нос и крепкий подбородок. Во рту он что-то перекатывал, щёки иногда западали внутрь — наверное, сосёт свою карамельку. Чёрные очки от солнца, наушники, надетые тоже криво, три золотые полоски на погонах, часы на загорелом запястье — чертовски красивый второй пилот. Комаров обернулся, словно почувствовал его взгляд: — Алексей, а мне сегодня Федя Стародубцев звонил. Сказал, что устраивает отвальную, и пригласил меня в гости. — Серьёзно? — У Лёши в груди потеплело, молодец Федя, выполнил обещание. — Отличная новость! Догадывается ли Комаров, что побудило Федю позвонить после стольких лет молчания? — Ещё он сказал, что я могу прийти со своей девушкой. — Комаров сделал выразительную паузу. — Ну, или не с девушкой, ему без разницы. Нет, не догадывается — он точно знает! Федя всё ему рассказал! Лёша сжался, ожидая нагоняя за самоуправство. Они смотрели друг на друга, и тут Лёша начал улыбаться — всё шире и шире. Не потому, что ему стало смешно, а потому, что он видел своё отражение в очках, потому что Дениса нет на вышке, потому что примирение с Федей обнуляет первые грабли, потому что Комаров не злится. — Меня он тоже пригласил, но у меня нет ни жены, ни подруги, — пожаловался Илья Михайлович. — Может, Настеньку позвать? Алёша, как ты считаешь, я слишком старый для неё? Мне всего пятьдесят. Диспетчер наконец ответил: — КА 221, Старт, полоса ноль семь, исполнительный разрешаю. — Занимаю полосу ноль семь, исполнительный, — сказал Комаров и самолёт медленно тронулся. Они прокатились вдоль перрона и повернули на ВПП. Лёша оттянул ремень и привстал со своего стульчика, глядя, как белые стрелки разметки исчезают под носом «боинга». Из кабины наблюдать за движением было интереснее, чем из салона. Комаров выехал на полосу и, не останавливаясь, сообщил диспетчеру: — Старт, КА 221, к взлёту готов. — КА 221, ветер 300 градусов, 5 метров в секунду, взлёт разрешаю. Комаров глянул на Илью Михайловича: — Ну что, взлетаем? — Угу, — кивнул тот. — Старт, КА 221, взлетаем. — Всего доброго. Сердце ёкнуло, Лёша вспомнил сон, в котором Комаров признался, что любит его. Пережитый во сне восторг не забылся, он прятался в глубинах сознания, а теперь вернулся предвкушением счастья. Летать — не страшно. Комаров двинул РУДы, двигатели заревели, и Лёша впечатался затылком и спиной в стену. — Стабилайз. — Шум в кабине заглушал голос Ильи Михайловича. — ТОГА. Скорость растёт. Речевой информатор отчеканил на английском: «Восемьдесят узлов». Скоро тот, кто исполняет функции второго пилота, скажет: «Ви ван», — скорость принятия решения, — и через несколько секунд они оторвутся от земли. — Помеха на полосе, — сказал Илья Михайлович.***
Маленькая фигурка двигалась им навстречу. Она виднелась на горизонте — там, где взлётная полоса растворялась в небе, — но скорость стремительно нарастала, и что-то вдруг блеснуло на солнце. Хромированный руль велосипеда? Ещё через секунду Лёша разглядел ярко-рыжую голову. Припав к раме и бешено крутя педали, Денис мчался навстречу семидесятитонному «боингу» — по осевой линии, словно участвовал в странной индивидуальной велогонке. Лёша мгновенно покрылся липким потом, в висках лихорадочно застучало. — Прерываем взлёт? — спросил Илья Михайлович сквозь гул двигателей. — Если он не свернёт, мы всё равно его собьём. Нет смысла прерывать. — «Ви ван»! Денис приближался слишком быстро. Его силуэт вырастал на полосе, как в кино на ускоренной перемотке: секунду назад он был лишь точкой вдалеке, а теперь Лёша отчётливо видел его лицо — Денис улыбался. Внезапно он выпрямился в седле, бросил руль и театрально раскинул руки, словно хотел обнять самолёт или кого-то, кто в нём находился. Комарова? Кумира своего детства и ненавистного соперника? — Он не свернёт! — крикнул Лёша. — Господи боже, он не свернёт! Столкновение неизбежно. В воображении Лёши «боинг» снёс хрупкое препятствие, вильнул на огромной скорости и затормозил. Визг тормозных колодок, крошащаяся о бетон резина, чёрный дым из-под колёс вперемешку с язычками пламени. Остаток полосы слишком короткий, тяжёлый самолёт не успевает остановиться, и его выносит дальше, дальше, по сухому дёрну и мелкому кустарнику прямо в глубокий овраг, где растут карликовые берёзы, — и носом в землю. Двадцать тонн керосина взрываются. Ревущий огненный вихрь. Невыносимый жар. Кровь, растерзанное тело, искорёженный велосипед на горячем бетоне. — Надо взлетать, — сказал Комаров. — Согласен, но скорости недостаточно. — Взлетаем. — Скорость 145 узлов, ветер 300 градусов боковой, до помехи визуально 25 метров. Комаров рванул штурвал с такой силой, словно хотел затолкать его под рёбра. Лёша видел его напряжённые руки, бликовал на солнце циферблат часов, ревели турбины. Илья Михайлович переключал тумблеры на приборной панели. А потом Лёшу опрокинуло ногами вверх, как на истребителе, грудь сдавила перегрузка, и он увидел небо — самое безопасное место на земле. Ослепительно голубое и… недосягаемое. — Критический угол атаки! Срыв потока! Лёша не разобрал, кто это произнёс. Самолёт начал хаотично трястись, завыла звуковая сигнализация. Они оторвались от полосы, но Лёша знал, что скорость слишком низкая. Он достаточно часто летал на самолётах, чтобы привыкнуть к ощущению тяги и подъёмной силы, которые подбрасывают машину вверх, но в этот раз они не достигли благословенных значений. Денис помешал. Денис, который остался жив и смотрит сейчас, наверное, на кувыркающийся «боинг» с чувством полного удовлетворения. — Сваливание! На несколько мгновений они зависли в воздухе, стоя на хвосте, а потом медленно, но неумолимо начали падать. Лёша ощутил тошнотворную невесомость. Это конец. Обычно сваливание переходит в штопор, но у них нет времени на долгое смертельное вращение, они просто рухнут на землю, как камень. Через десять секунд, не позже. Девять… — От себя штурвал! От себя! Восемь… семь… — Убери шасси! Следи за углом! Шесть… пять… — Двадцать восемь градусов. Двадцать шесть. Отжимай, Серёжа! Что ты делаешь?! Четыре… Затошнило так, что Лёша прижал руку ко рту. Перед глазами всё плясало, он не мог остановить взгляд ни на чём. Хотелось посмотреть на Комарова, запечатлеть его в своих зрачках навсегда — эти сильные руки, эту стриженую башку в солнечном ореоле и сверкающие погоны, но сознание уплывало. И к лучшему, пускай. Тело сотрясали толчки, сигнализация ревела, включился речевой информатор. Механический голос твердил: «Террейн! Террейн! Террейн!». Обычно это последнее, что слышат пилоты. Земля. Земля. Земля. Три… Два… Он очнулся, когда его положило на левый бок. Ремень врезался в живот, и ощущение падения прекратилось. Двигатели всё ещё работали во взлётном режиме, но сигнализация умолкла, и Лёша ощущал земное притяжение в правильном месте — в заднице. Они летят горизонтально! Пусть с сильным левым креном, но их тащит вперёд и вверх, а не вниз и назад! Лёша посмотрел в окно и ахнул: они развернулись и проносились над взлётной полосой в обратном направлении, в десятке метров от земли, постепенно набирая скорость и высоту. — По встречному ветру пошёл! Хорошо. Не торопись, не торопись… — Илья, убирай закрылки. Подъёмная сила подхватила их и потащила в небо. Уверенно и сильно. Крен выровнялся. Двигатели сбавили обороты и перешли в номинал. Просадка. — Включаю автопилот, — сказал Комаров и перещёлкнул две кнопки на узкой центральной панели. И устало уронил руки на колени. Повернулся боком в кресле, снял очки и прислонился виском к подголовнику. Посмотрел на Илью Михайловича. Лёша ждал, что Комаров что-нибудь скажет, но первым отозвался командир: — Ну, нормально ты так взлетел… Респект… — Он включил радио и настроил нужную частоту: — Круг, добрый день, КА 221, взлёт произвёл. — КА 221, Круг, набирайте эшелон 50, курс влево 180. — Понял, 50, влево 180. — Как у вас там? Всё в порядке? Мы видели, как вы взлетали. Охуеть, блядь. — Всё нормально, продолжаем полёт в штатном режиме. Как он? — Его уже задержали. Счастливого пути, ребята!***
Комаров перевёл взгляд на Лёшу: — Это тебя он хотел прикончить? — Нет, не меня! Он даже не знал, что я в самолёте! — А кого же тогда? Адреналин бушевал в крови, внутри всё дрожало, а колени ходили ходуном. — А вот как раз… …тебя он хотел прикончить. За то, что ты украл у него любимого человека. За то, что безжалостно разрушил его отношения. За то, что опять проявил запредельное, убийственное равнодушие к его драгоценным чувствам. Но сказать этого Лёша не мог, потому что всё это было ложью. Ничего из этого обвинительного списка Комаров не делал: не крал, не разрушал, не проявлял. Он вообще ничего не знал. Для него Денис был сыном друзей, улыбчивым мальчишкой, младшим коллегой по работе. А Лёша — симпатичным подчинённым, который однажды поймал его в душе и рухнул на колени, цепляясь за бёдра. Ничего более. Из глаз заструились слёзы. — Господи, Сергей, это я во всём виноват! Я один! Я перед всеми виноват: перед тобой, перед Денисом, перед Надеждой Николаевной, перед Ильёй Михайловичем, перед всеми этими людьми, которых мы везём! — Алёшенька, ты не в церкви на исповеди, — сказал Илья Михайлович. — Ты в кабине самолёта, тут люди работают. Серёжа, уведи его куда-нибудь, успокой. И проверь пассажиров, боюсь, они немного напуганы. — Вы не понимаете! — вскрикнул Лёша. — Я всех вас подставил, я никогда не искуплю эту ошибку… Крепкая ладонь зажала ему рот. Комаров прошептал в ухо: «Заткнись, Томилин, все разговоры записываются», — и громко добавил: — Пойдём, я дам тебе валерьянки. Лёша подавился невысказанными словами. Да и что сказать? С чего начать? С того, что он наврал Денису о том, что спит с Комаровым? Или с того, что сделал это потому, что Денис наврал Феде, что Комаров к нему приставал? Или с того, что Денис написал любовную записочку в свои шестнадцать лет, а кое-кто не оценил? Он словно тащил из реки бесконечную цепь, звено за звеном, рассчитывая найти на конце сокровище или хотя бы любопытную безделушку, а нашёл гигантский ржавый узел — переплетение человеческих судеб. И за какое звено ни возьмись, отдаёт болью и стыдом. И что теперь делать с этой цепью — непонятно. За дверью кокпита их встретила Аллочка. Бледная, с дрожащими губами, но вполне собранная, учитывая ситуацию: — Паники нет, мы сказали, что это воздушная яма. Предложили бесплатные напитки, открыли две бутылки коньяка. Ты не против? — Нет, вы всё правильно сделали. Молодцы. — Мне жаль, что на твоём рейсе опять инцидент. — Ну, в этот раз я не имею к этому отношения. Неприятно, конечно, но Комиссия разберётся. Не думаю, что у меня будут проблемы. Лёша представил, как в причинах инцидента будет разбираться Комиссия, и завыл в голос. Очередной «голубой» скандал, связанный с Комаровым. Снова будут трепать его имя, обязательно вытащат и старую историю: Денису терять нечего, он выложит всю правду без купюр. Их с Комаровым уволят, а Дениса посадят на двадцать лет. В «Московском комсомольце» напечатают статью о том, как три пидора чуть не уронили самолёт с сотней пассажиров. Комаров никогда не вернётся в авиацию. Рыдания теснились в горле, и Лёша сжал его так, что в глазах заплясали красные круги. Алла посмотрела на Лёшу: — Его нельзя в салон, гляди, он пытается себя задушить. — Я им займусь. А ты накапай валерьянки, или что у вас есть в аптечке? Он взял Лёшу за плечо и втолкнул в туалет, сам протиснулся следом и запер дверь. — Раздевайся. — Что?! — Снимай рубашку, брюки, трусы, — пояснил Комаров и потянулся к его галстуку. Лёша отбросил руки от своего горла. — Ты что, не понимаешь?! Мы чуть не разбились! Это я спровоцировал Дениса, я один во всём виноват! Ты говорил про ошибку, которую невозможно исправить, — и вот, я её сделал! Я всё разрушил: твою жизнь, свою, жизнь Дениса… Комаров схватил его за затылок и подтащил к себе. Они стукнулись лбами. — Дениса могло спровоцировать всё что угодно! Федя мне рассказал, о чём вы говорили. Так что хватит истерить, ничего ты не разрушил. Мы ещё поборемся, слышишь? Мы живы, у нас есть шанс — это главное. Лёша хотел сказать, что Комаров многого не знает, но язык не слушался, мысли путались. Пол уплывал из-под ног, как ненадёжные мартовские льдины, Лёша проваливался и тонул в тёмных глазах Комарова. Сердце стучало громче гула турбин. — Шанс? У нас? — прошептал он одними губами. — Знаешь, о чём я думал, когда мы падали? «Как жаль, что я не трахнул Томилина!». Так что да, у нас есть шанс. — Ты хочешь меня трахнуть?! Кто-то когда-то задавал этот вопрос, но Лёша забыл, кто. Растерянный, испуганный и окончательно дезориентированный, он оглядывался в тесном туалете, беспомощно скользя глазами по белоснежным пластиковым стенам, пока не наткнулся на твёрдый взгляд Комарова. Уцепился за него, как за спасательный трос, и спросил ещё раз, но другими словами — не чужими и затёртыми, а настоящими, правильными: — Ты меня любишь? — Да, я тебя люблю, — сказал Комаров. — И да, я тебя хочу — с тех пор, как ты сидел у меня на кухне и пил «Силу жизни». Что-нибудь ещё? Или этого достаточно? Наверное, все его чувства отразились на лице, ответ Комарову был не нужен. Лёша не успел поднять голову, как его губы накрыл влажный, горячий ищущий рот. Сладкий от леденцов язык скользнул внутрь, жадно и бесстыдно вылизывая нёбо, зубы и дёсны. Ноги Лёши подкосились. Комаров не целовал, он выпивал его, высасывал, сжимая до боли затылок, налегая бёдрами и вдавливая в умывальник. Сквозь тонкую ткань брюк Лёша чувствовал, как их члены соприкасаются, пах скрутило в предоргазменной судороге. Когда у него успел встать? Почему он этого не заметил? И как теперь не кончить прямо в трусы? Комаров расстёгивал его рубашку и покрывал быстрыми требовательными поцелуями шею, плечи и грудь — всё, до чего мог дотянуться. Зацелованный и одурманенный, Лёша не успевал отвечать, он положил руки на широкую спину — господи, рубашка мокрая, — потом на поджатые ягодицы, пока наконец не догадался. Схватился за ремень Комарова, раздёргивая тугую пряжку и ощущая, как торопливые пальцы тянут язычок молнии на его собственной ширинке. Их брюки упали на пол одновременно. Они стояли лицом к лицу в мятых распахнутых рубашках, со сбитыми набок галстуками, без белья, прижимаясь бёдрами. В тесноте туалета они не смогли бы разойтись, даже если бы хотели. Комаров поймал и сжал в кулаке две головки — бережно, почти невесомо. Он ничего не говорил и просто смотрел на Лёшу, словно ждал от него помощи или какого-нибудь сигнала. «У меня не было секса с мужчинами». «Я не уверен, что я гей». «Я тебя люблю». Обмирая от безграничности нахлынувшего счастья, Лёша повернулся к зеркалу и увидел свои глаза с расширенными дикими зрачками. Увидел глаза Комарова, такие же сумасшедшие. Увидел их тела — напряжённые, горячие, живые. Он выдавил на пальцы немного жидкого мыла из дозатора и смазал между ягодиц. Отвёл в сторону одну половинку, прогибаясь и открываясь для Комарова. Прижался щекой к прохладному зеркалу. Он мычал сквозь зубы, когда Комаров в него входил. Скользил щекой по запотевшему стеклу, когда Комаров глубоко и размашисто его трахал. Вскрикивал, когда Комаров попадал в самое чувствительное место. Но когда Комаров ткнулся лбом между лопаток, содрогаясь и шепча что-то невыносимо нежное и бессмысленное, Лёша сжал член и тут же начал спускать — так долго и обильно, словно он мочился, а не кончал.***
Когда Комаров ушёл, Лёша израсходовал полпачки бумажных полотенец и полбака воды, чтобы избавиться от мыльных пузырей. Безумно хотелось курить, но без разрешения командира он не рискнул: сработает датчик, начнутся разборки. Он вышел из туалета и столкнулся с Аллочкой. — Ну что, накапать тебе валерьянки или ты уже успокоился? — Спасибо, не надо, я успокоился. — Эх, жаль, что я не истеричка, а то Сергей Сергеевич тоже бы меня в туалете успокаивал, — она улыбнулась. — Ну ты и кричал. В её тоне не было осуждения. Лёша смутился: — А коньяка можно? — Нет, он ещё в прошлый раз запретил тебе алкоголь. — А еды? — Вообще-то не положено, рейс короткий, но кое-что я тебе найду. Специфический запах щекотал ноздри: раньше ему казалось, что в самолётах пахнет пластиком и отработанным керосином, а сейчас он понял, что так пахнет ультрафиолет. Запах неба. Он шёл по проходу, держа в руках подогретую касалетку с рисом и курицей. В хвосте зияли свободные ряды, и он медленно продвигался, не в силах отвести взгляд от пассажиров. Как много детей — и совсем маленьких, и подростков. Красивые женщины в летних платьях, мужчины с суровыми лицами. Человек сто двадцать, наверное… Последним сидел колоритный дед в клетчатом пиджаке. Леша вспомнил, где его видел: в самолёте на Ямал. И сегодня — в липовом сквере. Очевидно, у пожилого человека насыщенная перелётами жизнь. Дед выглянул в проход и радостно спросил: — О, нас будут кормить? Какой замечательный сервис! Спасибо большое, — и протянул руки. — Приятного аппетита, — улыбнулся Лёша и отдал ему касалетку.***
В четверг после работы Лёша ждал Комарова около офиса. Тот назначил встречу на шесть ноль-ноль, но сам опаздывал. Лёша ходил по скверику вперёд-назад, оглядываясь на каждый проезжающий автомобиль. Они не виделись с вечера понедельника, когда вернулись из Воркуты и расстались в комнате для брифингов. «Езжай домой, — сказал Комаров, — а у меня ещё дел полно». Понятно, какие дела. К их возвращению МАК уже выпустил приказ о расследовании инцидента. С тяжёлым сердцем Лёша поехал домой. Во вторник Комаров в офисе не появился. Надежды Николаевны тоже не было, и Лёша не знал, нужно ли ему увольняться прямо сейчас. На всякий случай решил работать как обычно. Уволиться никогда не поздно. Надежда Николаевна появилась в среду, распорядилась оплатить некоторые счета и снова уехала. Ничего про увольнение не сказала, но её тон был совершенно обычным, манера общения тоже, и Лёша понял, что остаётся работать, — по крайней мере до тех пор, пока до него не добралась Комиссия по расследованию авиапроисшествия. После этого повезёт, если его просто выкинут из компании, а не заведут уголовное дело за… Доведение до самоубийства? До убийства? Он не знал, существует ли в уголовном кодексе статья за то, что он совершил. По-любому ничего хорошего его не ждёт: один его любовник решил отомстить другому, бросившись под самолёт. Разборки ревнивых педиков. Вот как это будет выглядеть для следствия. Местные газеты и телеканалы уже обсасывали эту историю со всех сторон. Пятнадцатисекундное видео взлёта под названием «Самолёт падает на город!!! Кошмар!!!» попало на ютуб, потом его удалили, потом оно снова появилось. Лёша посмотрел его не меньше ста раз, доведя себя до аритмии. Комментарии читать побоялся. Каждый день он ждал, что его вызовут давать показания. Ещё в Воркуте он спросил Комарова, что ему говорить Комиссии. Комаров ответил, что говорить нужно правду, но только официальным членам. Посторонним лучше ничего не говорить. Даже Насте. К счастью, Настю не интересовали подробности происшествия, её интересовал Федя — что он сказал, когда Лёша к нему заявился, вспоминал ли о ней? Не просил ли чего передать? Лёша придержал правду, готовую слететь с языка: «Он просил передать, что… не забудет тебя никогда». Настя победно улыбнулась. В четверг позвонил Комаров и назначил встречу вечером у офиса. Лёша от волнения выкурил полпачки сигарет. Подъехал «мерседес». Остановился в метре от него и так неожиданно, что Лёша вздрогнул. Он забрался в машину и повернулся к Комарову. Тот сказал: — Извини, задержался. Хочу свозить тебя в одно место. — Привет, — сказал Лёша. Комаров протянул руку и взъерошил волосы на его затылке: — Привет, привет, замотался совсем… — он снова взялся за руль, выворачивая со стоянки. — Как следствие? Что они говорят? — Говорят, что мы с Ильёй Михайловичем не самые плохие пилоты в этой компании. Может, премию дадут. — О-о… — растерялся Лёша. — А меня когда будут допрашивать? — А тебя-то зачем? Что ты можешь рассказать Комиссии, чего они не знают? Считай, тебя там и не было. — Ну как же? Это же из-за меня всё. Это я виноват, что Денису сорвало крышу. — Знаешь, я читал все отчёты… Денис упал в обморок, когда узнал, что ты был в самолёте. Вызвали скорую, отвезли его в больницу. А вчера он добровольно дал показания. Сказал, что случайно выехал на ВПП. Он думал, что едет по рулёжной дорожке, и не заметил, как свернул на полосу. Звук двигателей слышал, но не придал значения: был уставший после смены. Ещё он написал, что раскаивается и готов понести любое наказание. Его коллеги подтвердили, что он действительно отработал две смены подряд. Трагическая случайность. — Но… он же врёт! Он не случайно выехал тебе навстречу. — Да, врёт. Я думаю, он хочет тебя защитить. Лёша сжался на сиденье. Смотрел на проносящееся мимо полотно аэродромного забора и думал о том, каково сейчас Денису. Узнать, что чуть не убил любимого человека. Лёша содрогнулся: — А с ним можно поговорить? Я должен извиниться. — Нет, он не хочет тебя видеть. Меня тоже. Он вообще никого не хочет видеть, кроме матери. Она всё время с ним, бедная Надя… — И что с ним будет? — Я говорил с людьми, они сказали, что Денис получит условный срок. Года четыре. Ну и, конечно, больше не сможет работать диспетчером. Возможно, ему изначально не следовало идти в авиацию. Он слишком… нежный. Таким у нас тяжело. — Ты на него не злишься? — Нет. Я понимаю, что он создал мне кучу проблем, но я не могу на него злиться. И, наверное, не должен. Я мог быть внимательней к нему… — Комаров резко затормозил, вписываясь в узкое пространство между машинами: — Приехали, выходи! Лёша впервые видел здание столовой с лицевой стороны. Они прошли через крыльцо с колоннами и по длинному коридору, увешанному досками почёта, стенгазетами и детскими рисунками, попали в зал. Там за несколькими сдвинутыми столами гудела мужская компания. Лёша мало кого знал по имени, но многих узнавал в лицо. Пахло жареной рыбой и водкой. — О, смотрите, наши герои пришли! — воскликнул Илья Михайлович. — Опоздали-опоздали! Штрафную парням! Федя Стародубцев выбрался из-за стола и подошёл к Лёше. Сказал «Привет!» и коротко поздоровался. Потом повернулся к Комарову и протянул руку. Когда Комаров подал свою ладонь, Федя дёрнул его на себя и стиснул в объятиях, похлопывая по спине. Они стояли так целых пять секунд. Кто-то в компании свистнул, кто-то зааплодировал. Не успели они усесться, как Илья Михайлович продолжил: — Так вот, я реально узнавал у местных оленеводов, они подтверждают: кто спасёт оленя, у того две жизни будет. Звучит как бред, но ведь работает! Ну, хватит ржать! Я и правда думаю, что дело в том олене, которого Серёга и Алёшка вытащили весной из реки… Лёша чувствовал, как щёки начинают гореть. Догадались ли парни из авиаотряда, какие отношения связывают Комарова с его бывшим подчинённым? Он настороженно посматривал по сторонам, но встречал только дружелюбные открытые взгляды. Комаров словно почувствовал его состояние. Наклонился и прошептал, касаясь уха тёплыми губами: — Расслабься, мы ненадолго, скоро поедем домой. Ты ведь поедешь ко мне? Лёша молча кивнул.Конец