За серыми камнями

То были последние дни осени, такие холодные и дождливые, как обычно это бывает. Мы шли по размытой дождями дороге, хлюпая грязными ботинками. Мы шли, молча, нас было четверо. Четверо ребят, которым не суждено вернуться обратно. Изначально нас было около сорока, но нас разделили на группы, в нашей группе было 14 человек, остались только мы. Наше задание — оккупировать лесную полосу и подавить набег врага. В запасе у нас были сутки на отдых, а после, ровно 3 дня на выполнение операции по подавлению приближающейся армии противника. Это наша последняя операция, и если все пройдет должным образом, нас отправят по госпиталям, а там напишут бумажку о том, что мы отстранены от военных действий из-за полученных травм, выдадут ордена за выполнение невозможного задания и отправят домой. Вскоре на горизонте показалась разваленная деревня, где из оставшихся построек были только три дома — два жилых и школа. В черных деревянных домах были выбиты окна и местами разрушена крыша. На ночевку нас приютила сморщенная старуха, которая увидев нас, сначала обомлела, потом расплакалась, а после расцеловала. Старуха впустила нас в свой дом, сказала, где скинуть вещи и припала перед нами на колени. Слезы катились по ее щекам, она ползала по полу и хватая нас за грязные, сбитые в кровь руки целовала. Я чувствовал, как мои скулы становились каменными от слез, а руки дрожали. Ребята закрывали глаза и просили ее встать, но когда старушка подползла к Гоше, мы все вдруг побледнели и замолкли. Гоша зажмурил глаза и, заливаясь слезами, виновато отвернул голову. Старуха подняла на него свои черные, как уголь глаза и, увидев гладкую поверхность кости, покрытую тонкой кожей, вместо ожидаемой смуглой ладони тихо пробормотала — Прости, родненький… Мы все вдруг кинулись к Гоше и уже никто не смог сдержать слез. Четверо семнадцатилетних стариков, чьи руки и зубы безжалостно рвали плоть врага, мы стояли в обнимку и заливались слезами, а старушка, не вставая с колен, тоже плакала причитая: — Простите, родные, уж если бы знала… — Вы мне зашейте рукав, Бабушка, он за ветки цепляется — спокойно сказал Гоша. Старушка накормила нас всем, что у нее было, а еды у нее было на удивление много, взяла нашу одежду чтобы «починить» и отправила нас спать. Мы с Гошей отправились спать за печку, а ребята разместились в зале. В доме все стихло, и мы буквально остались наедине. Я чувствовал, как бешено, бьется мое сердце, Гоша лежал совсем рядом, и я знал, он хочет заговорить, но не может, ибо не знает с чего начать. Я не знал, что именно он хочет сказать, но я ощущал это всем своим сердцем. Я слышал, как билось его сердце, и каким взволнованным было его дыхание. — Артем… — наконец прошептал он — Да? — мы не могли сказать друг другу ничего более, но мы оба понимали, о чем хочет сказать каждый. Я повернулся к нему, лунный свет освещал черты его лица, я заглянул в его глаза и увидел, как они наполняются слезами. Он весь дрожал и закрывал рот рукой, чтобы никто не услышал, как он плачет. Я приподнялся и приблизившись к его лицу прошептал:  — Ты можешь убрать руку, если захочешь… — он медленно убрал руку от своего лица и коснулся ею моей щеки, я закрыл глаза и поцеловал его. Утром, когда мы проснулись, на столе уже стоял готовый завтрак, а на печке лежали наши вещи, постиранные и починенные. Одевшись, мы все сели за стол, это был самый лучший завтрак за все время. Наш последний завтрак. Мы отдали честь старушке за все, что она для нас сделала, и отправились на нашу последнюю операцию. Разделившись по двое, мы засели в ямах и ждали наступления. Взглянув на часы, я подал сигнал ребятам и, закрыв глаза начал считать. На счет три раздались выстрелы и голоса движущейся на нас колонны врага. Они кричали бешено и бросали гранаты в разные стороны, ибо были предупреждены о том, что их ждет встреча с самыми безжалостными снайперами. Они знали, что попадись они нам в руки, мы разорвем их тела в клочья. И хоть мы вдвойне проигрывали им в количестве, они заметно тревожились. Терять нам было нечего, потому, мы решили выложиться по полной, не жалея ни сил ни жизни. Все было продуманно и точно спланировано, ребята сидели и ждали моего сигнала. Гоша держал меня за руку, и мы оба были готовы к нашему последнему бою. Он заглянул в мои глаза и прошептал: — Спасибо за все, Артем.- его рука еще крепче сжала мою, и я наконец подал сигнал. Ребята выскочили перед лицом врагов буквально из-под земли и побежали в разные стороны. Ребята бежали по определенному маршруту, так, чтобы противники находились на максимально удобном расстоянии для выстрела, а мы с Гошей стреляли в них, создавая ощущение, что стреляют ребята, а те в свое время вели тех ублюдков к заложенным минам. Заранее обговорив все до мельчайших деталей, каждый из нас знал каждый сантиметр заминированной земли, это не оставляло противникам никаких шансов. — Ну? — сказал я — Ну! — ответил Гоша, и мы встали и побежали вслед за бегущими за ребятами врагами. Мы бежали и стреляли, бойцов оставалось совсем немного. Добежав до заминированного поля, мы все заняли свои позиции, и когда оставшиеся бойцы увидели блестящие крышки мин, они замерли на своих местах, мы смирно стояли, глядя им в глаза. Небо над нашими головами было синее-синее. Сухие верхушки деревьев будто врезались в эту синеву и протыкали ее, а на землю струями лились золотые лучи жадного солнца. Мимо нас медленно проплыл косяк птиц улетающих на юг. Каждый из нас стоял на своих местах, даже противники стояли, молча разглядывая синее небо. Я окинул взглядом своих ребят, они стояли неподвижно. Я видел, как дрожат их руки, как шевелятся их скулы, видел, как надуваются вены на руках, как дергаются глаза. Это мои ребята. Я знал каждого из них предельно близко, знал их истории и любил каждого из них так, будто это были мои дети, мои братья… это были мои ребята. И сейчас, когда они стояли отважно на минах, когда смерть дышала нам в спины, когда оставались последние минуты, я с любовью смотрел на них, и меня переполняло чувство гордости за каждого. — Не плачьте, ребята — сказал я — у нас под ногами целое небо… — Теперь уж и звезды наши — проговорили ребята. — Как хочется жить, Мама…- тревожно сказал Гоша — Не плачь, братишка… мы защищались и упрямо выживали, мы сделали все, что могли… и знаешь, что главнее всего? Мы сделали это вместе. — Едва сдерживая слезы, сказал я — Но я не такой отважный… — Ты самый отважный из всех, кого я встречал когда-либо. Все вы, ребята я не видел ни кого, кто был бы отважнее вас. Даже я не такой отважный. Если бы я мог что-то исправить, я бы сделал это. Черт возьми, я бы отдал за вас жизнь, парни! Вы лучшее, что случалось со мной. — Я люблю тебя, Артем — сказал Гоша и закрыл глаза. То были последние дни осени, такие холодные и дождливые, как обычно это бывает. Мы шли по размытой дождями дороге, хлюпая грязными ботинками. Мы шли, молча, нас было четверо. Четверо ребят, которым не суждено вернуться обратно. Изначально нас было около сорока, но нас разделили на группы, в нашей группе было 14 человек, остались только мы. Наше задание — оккупировать лесную полосу и подавить набег врага. В запасе у нас были сутки на отдых, а после, ровно 3 дня на выполнение операции по подавлению приближающейся армии противника. Это наша последняя операция.