Sunflower

      Зейн остаётся в живых дольше, чем он предполагал. К концу июля он надеется (но не слишком), что сможет научиться выживать с бесконечными подсолнухами и сдавливающими корнями в своих лёгких. Помолвка с Перри разорвана, потому что он не может допустить того, чтобы она и дальше страдала из-за него. А фанаты и хейтеры по-прежнему прилагают все усилия, чтобы преследовать его и узнавать всё о его жизни. Всегда один, чтобы лучше смешаться с толпой, Зейн избегает их, как только может. Энт и Дэнни (Anthony Riach, Danny Riach – друзья Зейна - прим.пер.) тоже обо всём знают и пытаются заставить его сделать операцию и раз и навсегда избавиться от боли. Которая никогда не исчезает. Она растёт. Кашель. Снова, снова и снова…       Зейн чувствует себя отвратительно, потому что едва может покинуть свою комнату. Он слишком слаб, чтобы добраться до кухни или ванной. Он вынужден просить помощи у друзей (которые все по очереди помогают ему) и семьи, чтобы сделать даже самое простое – принять душ или прогуляться. Он прилагает огромные усилия, чтобы справиться с нескончаемой лихорадкой, пылающим лицом и чтобы просто… жить. Даже не жить, а выживать – жалкая пародия жизни - с тех пор, как он стал смешным существом, стоящим лишь жалости к себе. Он сбросил еще 10 фунтов (~4.5 кг – прим.пер.) и теперь выглядит словно скелет: кожа натянута на выступающих костях, которые появляются при любой удобной возможности, и которые с трудом удерживают его вес.       И он продолжает мучить себя. Зейн смотрит все выступления One direction без него. Его взгляд только на Гарри, чей голос поёт слова, которые раньше принадлежали ему, взгляд зелёных глаз большую часть времени опущен или направлен сквозь толпу фанатов, пустой или несущий глубокую, разбивающую сердце грусть, что заставляет сердце Зейна бешено биться, а слёзы увлажнять его пылающее лицо.       Он делает больно Гарри – самому драгоценному для него человеку в мире, потому что вынужден любить его в буквальном смысле до смерти. Кашель… Кашель… Кашель…       «Little Things» превращаются в кошмар. Зейн слышит Гарри, так гармонично и благозвучно поющего вместе с фанатами. Песня, раньше бывшая признанием в любви, теперь болезненно напоминает о его отсутствии – расстояние между Найлом и Гарри такое огромное, что сможет вместить океан слёз. Их концерты по-прежнему великолепны, но он не может не ощущать, что чего-то не хватает.       Не может не чувствовать, что он должен быть там, заботиться о своих неуклюжих друзьях, хватая их перед падением или помогая им, когда их столкновение со сценой казалось неизбежным. Особенно заботиться о Гарри с его чересчур длинными конечностями и перевозбуждением, которые более чем трижды обеспечивали встречу его задницы со сценой. Ох, одна только мысль об этих происшествиях заставляет голову Зейна болеть. Он помнит один концерт, когда Гарри подошел прямо к одному из этих странных пускающих фейерверки устройств, и если бы не он, то парень из Холмс-Чапел мог бы получить серьёзную травму.       После представлений Зейн часто сидел позади Гарри, успокаивающе массируя его спину и закатывая глаза на глупые шутки, сказанные ленивым, но все еще чувственным хриплым голосом. Это так отличалось от первого впечатления, которое производил Гарри – слишком счастливый милый щеночек.       Если бы его болезнь пошла на спад (такое простое явление, которым он был бы доволен больше, чем любым другим), Зейн позволил бы Гарри спать на своей груди после приготовления тёплых напитков, слегка ругая его и наслаждаясь невинным взаимодействием, желая большего и зная его маловероятность.       В первое время существования группы, сразу же после Х-фактора, Зейн странно себя чувствовал, ощущая острую боль в груди после того, как Гарри отпускал его руки. А непризнанные тогда чувства крепко сидели в нём почти пять лет.       Зейн помнит тот момент, когда он понял, что чувства к Гарри не были просто дружеской любовью. Это не было прозрением или признанием кому-то, а скорее внутренним открытием «золотого горшочка», который всё это время был у него под носом. Они жили в одном номере отеля, и однажды Гарри почему-то решил спать на кровати Зейна, обнимая его руками и ногами, словно осьминог. Зейн смотрел на лицо спящего младшего парня, такую светлую кожу по сравнению с его собственной, на длинные и пушистые ресницы, милый носик и словно плюшевые губы, слегка приоткрывающиеся при дыхании. Гарри выглядел расслабленно и невинно, словно беззаботный ребёнок. Аллах помог мне, я влюблён в этого парня. Кашель.       Сейчас это уже вошло в привычку, но Зейну нравится собирать лепестки подсолнухов и выкладывать в форме целого цветка, яркого и красивого, словно кусочки большого паззла. Он раскладывает их по всей комнате, пытаясь превратить Ханахаки в нечто достойное похвалы, а не просто сигнал его разрушающегося тела – иссушенного слезами, слишком уставшего, чтобы чувствовать что-либо, кроме боли, неспособного делать простейшие вещи, и являющегося по сути таймером с обратным отсчётом.       Лепестки появляются всё чаще и их всё больше, поэтому он больше не может глотать их, чтобы скрыть.       Поэтому неудивительно, когда фанаты видят, как он падает посреди улицы, окрашивая грязный серый асфальт красно-желтыми лепестками. Кашель, кашель, кашель…