nightmare

Граница между сновидениями и реальностью — это то самое состояние, которое так нравится Хосоку. Ты чувствуешь, как лежишь в своей постели, как запах лавандового порошка с наволочки врезается в твой нос; слышишь, как за окном проезжают редкие машины; но в то же время ты видишь и чувствуешь обрывки едва осязаемого сна. Тонкого и неуловимого видения, что старается отпечататься в памяти, хоть как-то запомниться. Хосок не хочет открывать глаза и снова погружаться в рутину обыденных дней, уж лучше так: провести остатки ночи до звонка будильника на тонкой грани сна. Хосоку чуть-чуть до тридцати, у него есть всё, о чём мечтает любой мужчина: любимая работа, уютная квартирка на окраине крошечного городка, красивая жена и огромная яма с неотложными делами и переживаниями. Всё, о чём мечтает любой мужчина в свои двадцать восемь, но не Хосок. Чон боится разлепить глаза, чтобы убедиться, что происходящее с ним — не сон. Ведь если это действительно лишь мимолётное видение и всплеск гормонов — разочарование настигнет его быстрее обычного и день он проведёт, мягко сказать, в не очень хорошем состоянии. Чон заламывает брови и старается сконцентрироваться на получаемых эмоциях: слишком интимно, слишком осязаемо, слишком реально для мимолётного видения, что всё равно забудется с утра. Хосок инстинктивно раздвигает ноги шире и поддаётся бёдрами вперёд, желая сжать в руке клок длинных каштановых волос своей жены, но вместо этого комкает и мнёт светлую простынь, сжимая губы в тонкую полоску. Перед плотно сжатыми веками уже не пролетают картинки из сна, в теле нет того самого чувства грани между видением и реальностью, Хосок пробудился окончательно, только вот фантомные губы на его члене никуда не исчезли. Мужчина закусывает губу до резкой боли и выгибается в спине до хруста позвонков. Все эти ощущения сносят сознание вместе с поехавшей крышей далеко и надолго: Хосок почти видит припухшие мягкие губы на его члене, которые вбирают не до конца, а лишь на половину, чувствует шершавый язык, что слизывает капельку выступившей смазки, ощущает длинные холодные пальцы на своих бёдрах, короткие острые ногти, оставляющие следы-полумесяцы и горящий жаждущий взгляд. Становится как-то жарко и душно, воздух мгновенно пропитывается запахом желания и жажды, а напряжение в теле Чона растёт в его теле с каждой секундой и вырывается с тихим, едва слышимым стоном. Едва слышимый, едва ощущаемый собственный стон, который волнами вибрациями отдаётся по всему телу. Грудь тяжело вздымается и опадает, пытаясь вобрать как можно больше спасительного кислорода, но не выходит: Хосок резко распахивает глаза, сжимая в руках измятый край простыни. Перед глазами белый ровный потолок, по которому изредка пробегают оранжевые пятна света от проезжающих мимо машин, по взмокшему телу пробегают волны мурашек, и вдруг почему-то довольная улыбка окрашивает лицо Хосока, потому что фантомные губы оказываются далеко не фантомными. Даже сейчас мужчина чувствует стенку чужого горла, когда пытаются заглотить как можно глубже — максимально, до самого основания. Холодные пальцы всё ещё сжимают его бёдра с такой силой, что Хосок даже пошевелиться не может и единственное, что он может — лежать и получать удовольствие, чем он, собственно, и занимается. Мужчина не хочет опускать взгляд на одеяло, и просто смотрит перед собой в пустоту, моргая нарочито медленно и сжимая ладони в кулаки. Прерывистое частое дыхание рушит и ломает тишину в клочья, Хосока бьёт мелкая дрожь, потому что вот-вот, совсем чуточку и он кончит: слишком Чону хорошо в этот момент. Где-то на границе сознания проблескивает мысль о времени, за окном воет сигнализация случайного автомобиля, а Хосок с замирающим сердцем смотрит на пустые глаза жены, которая лежит рядом, там, где вчера и уснула. На лице её — застывшее выражение ужаса и страха, а дыхание… Она уже не дышит. Ещё секунду и Хосок с замиранием сердца смотрит на одеяло, под которым явно кто-то есть. «Это собака, это всего лишь собака» — с безумной истеричной улыбкой думает мужчина, трясущимися руками дотрагиваясь до края одеяла на своей груди, но одёргивая её назад, вспоминая, что нет никакой собаки и никогда не было в этом доме. Он уже явно слышит причмокивания под одеялом, но теперь вместо удовольствия ощущает исключительно холодные пальцы на своих бёдрах с маленькими, но острыми ногтями, которые небрежно царапают кожу. Хосок дрожащими пальцами приподнимает край одеяла. Он забывает как дышать и, видимо, вообще не способен соображать, потому что лунный свет, падающий сквозь светлый тюль на окнах слишком ярко освещает то, что находится под одеялом. Бледная кожа с синеватым отливом, тёмные, почти чёрные круги под абсолютно стеклянными пустыми глазами, а ещё эта безумная квадратная улыбка. Хосок открывает рот в немом крике, но не может произнести и звука: тело парализовало, мужчина способен лишь наблюдать, как «чудовище» приподнимается на локтях, проходясь по обнажённому бедру мертвецки холодной ладонью и улыбаясь в никуда. Хосок думает, что спит: мужчина вонзает свои ногти в ладони с такой силой, что кожа рвётся, но страшнее всего то, что происходящее далеко не сон. А чудовище выпрямляется на руках и наклоняет голову на бок, не скрывая своей улыбки. Одеяло с шорохом скатывается с тел и опадает на пол, а Чон всё ещё не может пошевелиться. Всё тело сводит страхом и потряхивает не слабо, а рыжеволосый демон медленно ползёт к лицу Хосока. Его руки выворачиваются от движений под неправильными углами, а рот открывается слишком широко. Но ничего, кроме какого-то душераздирающего скрипа и скрежета мужчина не слышит. Будь этот монстр живым, Хосок бы уже скорее всего ощущал его дыхание на своей коже, но вместо того, чтобы сделать что-то… ужасное, монстр оставляет лёгкий поцелуй на животе, и языком ведёт по обнажённому торсу, заканчивая где-то на груди. Хосоку страшно: он целиком и полностью осознаёт ситуацию, но закричать не получается, а отвести глаза — тем более. Мужчина лишь пытается оттолкнуть от себя монстра, толкая ногой, но сильная рука с длинными холодными пальцами снова ложится на чужое бедро, приковывая того к кровати. В этом чудовище Хосок успевает лишь заметить куклу. Безвольную, ничего непонимающую куклу, с низким баритонным голосом у самого уха Чона: «Тэхён». … — Капитан Чон Чонгук, — высокий черноволосый юноша с усталым взглядом прячет удостоверение во внутреннем кармане, заходя в среднестатистическую квартиру на окраине города. Снова убийство, снова без каких-либо зацепок, снова слишком жестокое и не поддающееся нормам морали, если таковые, вообще, имеются. Чонгук устало потирает глаза перед тем, как войти в комнату. Он уже слышит запах запёкшейся крови, уже видит перед глазами столь знакомую картину. Чонгук надевает бахилы, халат и маску на лицо. Руки уже провоняли резиной от количества перчаток, побывавших на них за последние трое суток. Вдох, лёгкий толчок рукой в корпус двери и смрад, пробившийся даже сквозь защитную маску, в миг наполняющий лёгкие. Любой на месте Чонгука бы потерял сознание от открывающейся картины. Любой, но не капитан Чон. На большой двуспальной кровати два трупа: молодая красивая девушка с длинными каштановыми волосами как будто спит, и лишь отсутствующее дыхание и пустой взгляд говорят о том, что она мертва. Постель полностью пропитанная кровью, пол вокруг тоже в крови, даже, кажется, светлые шторы на окнах запачканы в багровой жидкости. Рядом с девушкой на постели мужчина. Лет тридцати, с постоянной работой, машиной и кредитом, размером в миллион вон. Всё это Чонгук вычитал из личного дела Чон Хосока. Полицейский бросает быстрый взгляд на кровать: голова, на лице которой нет ни единой эмоции, лишь закатанные вверх глаза, отсутствующая челюсть и длинный позвоночник. Это всё, что осталось от жертвы. Это всё, что оставляет убийца на месте преступления. Это всё, что может быть занесено в дело и быть закрыто. Чонгук захлопывает папку и медленно покидает квартиру, понимая, что он — следующий.