It must be the hunter's moon, And I'm searching the hills for you. Underneath the hunter's moon Sticks and rivers lead to you, Rock and mountains turning blue In the light of the hunter's moon. Going to find my way to you With the help of the hunter's moon.
Кровавая луна сквозной раной зияет в самом сердце неба. Напоминает о такой же невидимой ране в грудной клетке Себастьяна, что глухой болью отдаёт где-то слева. Там, где — как считали многие, кому удавалось узнать его достаточно близко — непроницаемый камень. Камень дал трещину в тот момент, когда барон впервые вкусил с уст матери Мэри Сибли. Он повидал на своём веку немало красавиц. Некоторые из них даже были ничуть не глупее королевы эссекских ведьм. И всё же им не хватало такой, как у неё, искорки, способной разжечь бушующее пламя. В них не было той терпкой сладости с примесью горечи, что будоражила даже столь искушенного и требовательного гурмана, как Марбург. Представляете, каково это — в один день лишиться кого-то, кого столь жаждал, так и не приблизившись к объекту воздыхания ни на шаг? Хотя, может, на полшага ближе стать всё же удалось. Он дал ей возможность уйти, возможность выжить в борьбе с не терпящей соперниц графиней — уникальный шанс, который никому ещё не выпадал. Который Мэри так бездумно потратила впустую. Сама же, добровольно лишила себя жизни, а его… Того, чего ему не могла дать мать — эта очевидная истина внезапно открылась со всей ясностью год назад. Того, что так и норовила навязать жалкая девчонка, Мёрси Льюис — только ему это вовсе не было нужно. Себастьян никогда не испытывал в этом острой потребности: сотни девушек на протяжении двух с половиной веков приносили такой дар и возлагали к подножию трона, который в их глазах законно принадлежал ему. Ему вовсе не нужна была их любовь — только молодость, долголетие, что с их помощью достигалось. Любовь Мэри Сибли же — всё, чего он стал желать. Когда увидел, какова она — эта её любовь. Безграничная, бескорыстная, безусловная. Ради сына или же ради чёртового капитана Олдена эта женщина готова была пожертвовать всем. Кто мог предложить то же самое ему? Такие чувства графиня фон Марбург испытывала лишь к Дьяволу, для собственного ребёнка их у нее не оставалось. Мёрси Льюис, подлой и мелочной, вряд ли была знакома подобная любовь — да и какая-либо вообще. А любовь смертных девушек мгновенно улетучивалась, стоило им осознать, что «прекрасному принцу» и даром не сдались их «рука и сердце» — только кровь, вся, до последней капли. Мэри могла бы его полюбить. Так, как она умела — лучше всех. И это непременно произошло бы, он ничуть не сомневался. Вот только сейчас миссис Сибли покоилась на дне одной из могил салемского кладбища. Впрочем, с таким положением дел Марбург не намерен был мириться.***
— Вы уверены, что Владыка хотел встретиться со мной именно здесь? — вопрошает миловидная молодая женщина с волосами цвета тёмной меди. Она останавливается посреди тропинки, ведущей к городскому кладбищу, настороженно озирается по сторонам. И спустя несколько секунд добавляет: — Насколько мне известно, шабаш состоится совсем в другом месте. А эта Эмили Торнтон — леди сообразительная, отмечает про себя Себастьян. Он держит руки за спиной и неспешным шагом приближается к ней, сохраняя бесстрастное выражение лица. — Мне кажется, он хотел… поговорить с Вами наедине, — заговорщическим тоном молвит барон и хитро улыбается. Ему тоже сообразительности не занимать, потому к этой ведьме, необходимой для успешного завершения задуманного, брюнет с лёгкостью нашел свой подход. То, что сработало с двумя другими, в данном случае не возымело бы никакого действия. Эмили, жена одного из успешнейших местных торговцев, не поддалась бы естественным чарам его безграничного обаяния. Поскольку сердце её принадлежало другому: сей взгляд, исполненный искреннего обожания, ведьмак из германских земель уже имел возможность наблюдать — когда его мать смотрела на того же, кем была одержима рыжеволосая колдунья. Эмили Торнтон, как и прекрасная графиня, была безнадёжно влюблена в самого Дьявола, и заманить её в ловушку могло лишь упоминание его имени, лишь намёк на то, что она удостоена великой чести получить у него аудиенцию. Марбург, с первых же дней занявший почётное место правой руки Тёмного Владыки, не вызывал никаких подозрений: напротив, вселял уверенность в том, что тот ею действительно заинтересовался, раз уж отправил за ведьмой своего главного помощника. Услышав, кто якобы с нетерпением ждёт встречи с ней, миссис Торнтон уже не могла думать ни о чём другом и охотно устремилась навстречу своей погибели. Сумерки сгущаются над Салемом, окрашивая до того ясно-голубое небо во всё более тёмные тона — индиго, серовато-синий, дымчато-серый и, наконец, угольно-чёрный. Небеса простираются над головой роскошным чёрным бархатом, украшенным кроваво-алым рубином луны, когда барон уведомляет свою спутницу, что они на месте. Тогда-то она понимает, что подверглась жестокому обману. Ни малейшего следа присутствия обожаемого Властелина в отдалённой части городского кладбища, куда не ступает ни одна живая душа, не ощущается. А спустя мгновение, оглядевшись кругом, женщина замечает лишённых сознания и привязанных к высоким столетним деревьям друг напротив друга знакомых ей сестёр из эссекского ковена. — Не стоит, — качает головой Себастьян, когда хорошенькая колдунья вытягивает вперёд обе руки, занимая оборонительную позицию. Языки пламени пожелтевшими осенними листьями срываются с её ладоней, кружатся в безумном водовороте, формируясь в один большой шар. Который тотчас же устремляется прямо на барона. Однако не достигает цели: непроницаемая стена воды преграждает ему путь, защищая брюнета. Огненный шар издаёт жалобное шипение и превращается в облачко пара, бесследно рассеивающееся в воздухе. — Говорил же, бесполезно противиться, — спокойно отмечает Марбург, коротким взмахом руки заставляя и водную пелену тоже раствориться, словно бы её тут и не было мгновением ранее. Он делает несколько широких шагов вперёд, а Эмили пятится назад и упирается спиной в шершавый ствол возвышающегося позади неё дерева, переступая через багровую черту, нарисованную на сухой земле. Едва женщина оказывается внутри круга, очерченного кровью — кровью Мэри Сибли, бережно сохранённой до сегодняшней ночи, — то чувствует, что больше не может пошевелиться. Круг вспыхивает ярким, почти белым пламенем, и в то же время идентичные ему окружности загораются таким же огнём, соединяемые прямыми линиями в единое целое — полыхающий треугольник. Связанные девушки, удерживаемые в центрах этих окружностей, приходят в сознание, но даже закричать от ужаса не могут: как и возможности двигаться, голоса их тоже лишили. И жизни они очень скоро также лишатся. Себастьян дочерчивает в центре большого треугольник поменьше, охватывающий одинокую могилу с простым надгробием из чёрного мрамора; затем подходит к колдунье, находящейся по правую его руку, и останавливается напротив. — Мне так жаль, — печально протягивает он, оглядывая женскую фигуру и ведя острым кончиком кинжала по щеке своей пленницы. — Жаль, что приходится лишать себя удовольствия слышать твои крики и мольбы о пощаде, Сьюзен. При других обстоятельствах я насладился бы ими сполна. Но любой посторонний шум может необратимо испортить столь важный для меня ритуал, так что я не стану рисковать. На последнем слове мужчина вонзает холодное лезвие в левую часть грудной клетки юной ведьмы и медленно рассекает мягкую плоть, ловко минуя преграду из рёбер, осторожно вырезая пульсирующее сердце, чтобы не повредить оное. Немой ужас раскаленной лавой застывает в широко распахнутых глазах, и жизнь покидает хрупкое девичье тело, заставляя то безвольно повиснуть в кольцах грубой верёвки. Эта манипуляция повторяется ещё дважды — с другими жертвами — прежде, чем три сердца, сплетающих тонкую паутину растекающимися во все стороны по растрескавшейся почве кровавыми ручейками, ложатся против каждой из сторон меньшего треугольника. В центре которого замирает барон, нашёптывающий заклинание: Та, что покоится в земле, Услышь сей зов, покорствуй мне! В живых мир приоткрой врата И во плоти явись сюда! Он повторяет эти строки трижды, орошая оставшейся драгоценной кровью королевы эссекских ведьм невысокий бугорок могильной насыпи. С каждым разом голос звучит всё громче, громом грохочет над могильной тишиной кладбища. Настоящий гром раздается несколькими секундами позже, а тонкий клинок молнии разрывает в клочья чёрное небо, слёзы которого обрушиваются на землю бурным потоком. Больше ничего не происходит. Сердце предательски пропускает удар, и Марбург судорожно принимается прокручивать в мыслях этапы проводимого им тёмного обряда, призванного воскресить ту, о ком он продолжал грезить весь этот год, хотя все остальные давно смирились с её утратой. Тройная жертва принесена: каждая из хладнокровно убитых им ведьм олицетворяла стихию, необходимую для успешного применения заклинания — огонь, воду, воздух. Их сердца располагались постепенно, одно за другим, против часовой стрелки — всё в точности так, как указано в гримуаре матери. Заклинание прочитано трижды, и никто бы не усомнился в силе и искренности отчаянной жажды, с которой ведьмак взывал к той, кого больше всего на свете мечтал сейчас увидеть. Не просто бледным призраком, но вновь материальную, живую. Неужто графиня предвидела, что её сын не оставит попыток заполучить Мэри Сибли, что попробует вернуть её к жизни, и решила сыграть с ним злую шутку, намеренно допустив какую-то ошибку в описании воскрешающего ритуала? Молния ударяет в мраморное надгробие перед Себастьяном, и оно разлетается на части, отвлекая мужчину от тягостных дум. Будь на то его воля, лучшие каменщики всего континента воздвигли бы на этом самом месте роскошный склеп, подобающий захороненной в нескольких футах под землёй женщине. Сама же она сейчас мирно почивала бы в хрустальном гробу, устланном белоснежным атласом, подобно зачарованной королевне из сказок, что в детстве барон прочёл несметное количество на ветхих страницах старинных книг. Кожа белая, как снег, алые, как кровь, уста и эбеново-чёрные волосы — разве не похожа его возлюбленная на прекрасную Schneewittchen? Но судьба решила распорядиться иначе, и проклятый капитан Олден, которого Мэри оживила ценой собственной жизни, успел закопать её бездыханное тело до того, как то обнаружил Марбург. На самом краю кладбища, ещё дальше, чем располагалась свалка трупов бродяг и преступников — все ведь считали этого никчёмного идиота погибшим, и ближе он при всём желании подобраться незамеченным не смог бы. А барон не мог осквернить память любимой женщины, разрыв её могилу и достав миссис Сибли оттуда для перезахоронения. Да и видеть её мёртвой… Он не уверен был, что выдержал бы подобное зрелище. Раньше каждый взгляд на обгоревшие кости матери после утраты очередного её тела ранил брюнета: лицезреть то, во что превратилось это прелестное создание, было невыносимо больно. Стоит ли говорить, что чувства к темноволосой эссекской колдунье превзошли по своей силе любовь к графине, коли уж он мог вернуть ту к жизни моментально, ещё двенадцать месяцев назад, но не сделал этого? Мог вернуть её намного более лёгким и множество раз проверенным способом. Однако предпочёл повременить и вместо этого возвратить в мир живых Мэри. — Мэри, — шёпотом называет барон заветное имя, инстинктивно, будто бы этот призыв подействует лучше предыдущего. — Мэри. В ответ раздается какой-то шум, и молодой человек не сразу определяет, откуда тот исходит. Поначалу ему кажется, что это очередной надрывный крик грома, так точно отражающий его собственное отчаяние. Но громовые раскаты, как оказывается, звучат не с небес, а из-под земли, что дрожит всё сильнее и сильнее, затем покрывается широкими трещинами и разлетается крупными чёрными комьями в стороны. Пачкает до блеска начищенные сапоги Себастьяна, но тот не обращает на это никакого внимания. Он едва успевает отскочить за край нарисованного им треугольника, внутри которого происходит стихийное бедствие уменьшенного масштаба, и удержать равновесие, не проваливаясь в одну из образовавшихся глубоких борозд. В центре развороченной внезапным землетрясением могилы возникает бледная рука. Сперва заметна лишь кисть с длинными тонкими пальцами, однако даже этого уже более, чем достаточно, чтобы понять, кому она принадлежит. Помощник Дьявола, кажется, узнал бы эту ладонь и без труда отличил от миллионов других — безо всякой магии. Земля сотрясается снова, и над её поверхностью, перпендикулярно тёмной линии горизонта, женская рука виднеется уже чуть выше, чем по изящное запястье. Рядом с ней, чуть поодаль появляется другая рука и так же медленно, но упорно пробивает своей обладательнице путь наружу. Марбург, пришедший в себя, резко срывается с места, почти бегом преодолевая расстояние до эпицентра происходящего, и устремляет поток силы туда, где из разрушенной могилы начинает показываться голова. Мокрая от всё ещё льющегося нескончаемым потоком дождя почва высоким фонтаном взмывает вверх. А когда оседает — в глубокой воронке, зияющей на месте былого захоронения, на коленях, протягивая руки к небесам, стоит Мэри Сибли. Холодные струи ливня смывают с её обнажённого тела чёрные разводы земли, и она дрожит — то ли от пронизывающего порыва ветра, то ли от касаний ледяных дождевых капель, то ли от пережитого потрясения. А быть может, и от всего этого разом. Себастьян, долго не раздумывая, спрыгивает на дно ямы, постепенно заполняющейся мутной водой. Молча накидывает на плечи женщины свой плащ, бережно укутывая её в почти непромокаемую плотную ткань, и подхватывает под руки, помогая подняться. Брюнетка, до этого монотонно раскачивавшаяся вперёд-назад и глядевшая невидящим взором в одну точку, впивается не желающими слушаться пальцами в его плечи. Цепляется так, будто в любой момент земля разверзнется под её ногами, а мрачная бездна вновь заточит её в свой мучительный плен. На мгновение в зеркалах расширившихся от волнения зрачков ведьмы мелькает слабая тень узнавания. А следом за ней… что это, неужели разочарование? Барон не успевает понять, поскольку веки миссис Сибли устало опускаются, и она теряет сознание, тряпичной куклой обмякая в его руках. Он крепче прижимает её к себе и через миг, когда они посредством телепортации переносятся в дом, где Мэри жила последние семь лет, в принадлежавшую ей спальню, осторожно укладывает на кровать.***
Алая луна истекает кровью, что просачивается сквозь неплотно прикрытые тяжёлые шторы, освещает своим красноватым сиянием темноволосую женщину, то и дело мечущуюся по постели из стороны в сторону. Себастьян держит её за руку и свободной ладонью проводит по бледному лбу, убирая с него спутанные смоляно-чёрные пряди, похожие на юрких маленьких змей. Тёмные глаза широко распахиваются, и Мэри вскакивает, будто бы намереваясь подняться с кровати, покинуть эту комнату, без оглядки бежать — сама не зная, куда, но бежать, бежать, бежать… — Тише, Мэри. — встряхивая испуганную брюнетку за плечи, успокаивающим тоном произносит мужчина. — Ты в безопасности. Ты больше не вернёшься туда. Слышишь? — он аккуратно приподнимает её голову за подбородок и заглядывает в глаза, стремясь достучаться до пребывающей в паническом смятении, совершенно потерянной ведьмы. — Не вернёшься. Я обещаю. Её беспокойно блуждающий взгляд проясняется, вновь становится осмысленным, и тогда Сибли несколько раз подряд кротко кивает, тем самым показывая, что верит ему. И в минутном порыве подаётся вперёд, находя столь необходимые ей умиротворение и покой в объятиях барона.