Peccator

Огради меня, Господи, силою животворящего креста Твоего и сохрани меня в эту ночь от всякого зла. В руки Твои, Господи, Иисусе Христе. Боже мой, предаю дух мой... Когда он появляется в комнате, все свечи разом гаснут. Дым стелется по полу вместе с отвратительным запахом отчаяния и впитывается в сутану священника, в его волосы, въедается в его согнутые колени. А он называет это эффектным появлением и скалит идеально белые зубы, подушечками пальцев касаясь только что потухшего фитиля. - Твой Бог тебе не поможет, - у Дьявола свои молитвы. Киллиан крепко зажмуривается, переходя на беспорядочный, малоразличимый шепот. В плотно сомкнутых кулаках сжимает старый, заношенный крестик, некогда подаренный отцом, и вжимает голову в плечи еще сильнее. Святой Архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола! Ему не надо оборачиваться, чтобы узнать, где сидит мальчик. Питер меланхолично переворачивает большой деревянный крест с распятым Иисусом и по-детски небрежно болтает босыми обуглившимися ногами. - Лучше бы поговорил со мной. Я-то здесь есть, в отличие от него. Будь нашей защитой! Пэн почти бесшумно спрыгивает на пол и медленно подходит к священнику со спины, обдавая вонью горелой плоти. С омерзительным удовольствием втягивает воздух, утыкаясь носом в мокрый загривок священника, трется щекой о щетину мужчины, как маленький, игривый котенок, и оставляет на лице Киллиана толстый слой сажи. Да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем... Джонса бьет озноб. Он, как и тысячи раз до этого, жмурится и надеется, что как только закончит молитву, это отродье ада исчезнет. Питер, как и тысячи раз до этого, практически не мешает и терпеливо ждет, когда священник произнесет свое заветное: "Аминь". - Обожаю, когда ты стоишь на коленях, - Пэн медленно обходит его сгорбившуюся фигуру со спины и наклоняется так, что почти касается сухих, обветрившихся губ, и затем уже переходит на шепот. - Ты такой невероятно трогательный и беспомощный с этой своей верой в Господа и молитвами. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих-души, низвергни их силою Божиею в ад... Питер знает, что это конец молитвы. Он делал это уже не раз. Но Киллиан всегда боролся до конца, словно верил, что, если дочитает молитву, демон в следующий раз не придет. И никогда не пытался сопротивляться. Мальчик наклоняется, одаривая Джонса соблазнительной улыбкой, а тот, наконец, открывает глаза, бешено смотрит на дьявольское отродье и цедит: - Видит Бог, я невиновен. И он защитит меня, несмотря на все твои дьявольские козни. - Бог оставил тебя, святой отец, - Питер словно вбивает ему кол в грудь. С каждым новым словом - все глубже. - После того, как ты обрек на мучительные страдания ни в чем неповинного мальчика. - Это ложь! - он срывается на рычание, хватает за грудки мальчишку и рывком тянет на себя, тяжело дыша в его некогда красивое лицо с насмешливым взглядом и ядовитой улыбкой. - И твои визиты каждую ночь - лишнее тому доказательство! Это колдовство! Питер улыбается ему так жутко, что сводит зубы. - Скажи, сколько раз мне надо было с тобой трахнуться, чтобы ты меня отпустил? Это срабатывает. Киллиан цепенеет то ли от ужаса, то ли от стыда, пойманный в капкан, и Питер удовлетворенно облизывает пухлые, розовые губы, подаваясь вперед, все еще удерживаемый сильными руками священника. Обдает его удивительно жарким и живым дыханием и порывисто целует. У Киллиана горят губы. Щека, измазанная черным. Загривок, покрывшийся испариной. Тело Питера давно уже остыло и стало ледяным, и все равно на коже после любого его касания остаются ожоги. И это даже не метафора. Преподобный отец Клод весьма обеспокоен и постоянно справляется о здоровье Джонса, который устал придумывать оправдания стабильно появляющимся меткам после их утех. - Мне было так больно, святой отец. Джонсу не надо закрывать глаза, чтобы почувствовать жар костра, на котором два с половиной месяца назад горел цыганский мальчишка, обвиненный в колдовстве. Языки пламени и запах гари преследуют его каждый божий день. Каждый чертов день. - Правда, что я до сих пор так же красив? У него удивительно ловкие запястья (Питер расстегивает пару пуговиц и проникает под темные одежды, дразняще скользит по внутренней стороне бедра шершавыми подушечками пальцев); трогательно узкие (стандартные кандалы на них не подходят, Киллиан перетягивает его руки тугими веревками), мучительно притягательные (Киллиан прослеживает языком тоненькие венки на них и голодно целует каждый сантиметр), мертвые (от их ледяных прикосновений Киллиана бьет током в районе позвоночника) запястья. - Святой отец, посмотри на меня. Если Господь хочет чему-то научить его, раба божия, то избрал неверный путь. Киллиан клянется себе, что на следующий день точно сойдет с ума, когда услышит знакомый хрипловатый голос над ухом. Но новый день наступает, и ничего не происходит. Тогда Киллиан думает, что он умер и попал в ад за свой страшный грех. Он дал обет служить Господу, забыть все мирские удовольствия и так легко провалил свое испытание... - Ты согрешил, - он выглядит так, словно каждое слово отнимает у него по десять лет жизни. - Потому ты вынужден был страдать. Через страдания ты очистился. Питер раскатывает на языке это слово. "Страдания". Пробует на вкус, долго смакует, вытягивая все его соки, и затем с отвращением сплевывает. - Интересно, сколько тех несчастных на смертном одре поверили в то, что, исповедовавшись тебе, они заготовили себе местечко на небесах? Молчание. - Какое разочарование - а ведь смертные так любят самообман. - Ты, демон, просто испытываешь мою веру... Господь все видит: несчастный мальчик мертв, а ты мучаешь его бедную оболочку, являясь ко мне. Только знай, я не отступлюсь! Со мной Бог, а значит, ты не сможешь победить. Питер насмешливо кривит губы и издевательски тянет после недолгого молчания. Его неподдельная жалость течет свинцом по жилам священника. - В этом нет нужды. Потому что твой самый страшный враг - это ты сам, святой отец. Джонсу одним ударом выбивает воздух из легких и, пару секунд оглушенный болью, он не может ничего сказать, и тогда Пэн продолжает с видом благодетели (с ножом в руке и по локоть в крови). - Потому что в глубине души ты знаешь (как бы ни врал себе или окружающим)... ты отправил его на костер не за грехи, а за собственные желания. Аминь.