No surprises. Only hunting for mice.

На горизонте умерли последние лучи заката и прохладный ветер ворвался в комнату через балкон, беспокоя и теребя белоснежные шторы из тюля. Все вокруг стихало и коммуникация с внешним миром пропадала так же, как табачный дым жил лишь несколько секунд, пока не растворялся в беспокойном ветре, который беспорядочно врывался в комнату вокалиста группы DADAROMA. Глухое постукивание костяшек пальцев по поверхности стола и запутанные мысли, листы расчерченных бумаг и переполненная пепельница из меди- все это вечер Йошиатсу в момент, когда вдохновение шатается за спиной в беззаветных надеждах, что вопреки эмоциональной усталости парня скоро родится на свет очередная песня. Песня-чей мотив и текст будут будоражить кровь у поклонников группы и вызывать бурное восхищение, сравнимое с океаном во время шторма. «Я не лгу в собственной музыке» -это все что повторял Йошиатсу раз за разом, когда сроки поджимали, а достаточного материала еще не было на руках у группы. Вокалист откинулся на спинку стула и зажал губами фильтр любимых сигарет. Прикурив о бледное пламя из зажигалки, парень задумчиво выпустил парус табачного дыма. Йошиатсу много думал, много перебирал в голове все возможное, что сможет продвинуть текст еще на пару куплетов вперед, чтобы вокалист больше не мучился. Вдохновение за спиной просто волком ходило, но никаких идей не подавало, лишь ждало долго и упорно. Йошиатсу уже исчерпал свой внутренний океан до дна, добрался до самых глубин и пустота. В мыслях мелькали отрывки воспоминаний, мест, все что угодно, лишь бы по новой разжечь вдохновение, словно давно подзабытую любовницу. Тут мимолетным ветром в голове мелькнул знакомый образ. Знакомый курносый силуэт со слегка выпирающей верхней челюстью. Силуэт не приметного и маленького мышонка, чей смех всегда так сильно бесил и раздражал, что можно на стену лезть, лишь бы не слышать его. Столько непонятного в одном человеке, но эти на первый взгляд отрицательные качества со стороны, внутри для Йошиатсу были лишь волнующей харизмой и драммер DADAROMA частенько всплывал в мыслях вокалиста, когда вдохновение вместе с закатом покидало мир. На короткое мгновение получилось прикрыть глаза, чтобы углубиться в мысли, хватая маленький силуэт руками и изучая каждую деталь в нем, которые приелись и надоели, как пластинка 20-летней давности, которую каждый день проигрывали без остановки. Лишь один момент. Йошиатсу резко выпрямился на стуле, опуская ноги с бежевого итальянского стола, и схватил ручку. Строчки ложились больше какими-то отрывками, пеплом по ветру, они были чужды миру, но только сам вокалист мог понять смысл этих строк, которые были слишком прекрасны, чтобы писать о них прямолинейно. «Я не лгу в собственной музыке…» Ложь была лишь в словах Йошиатсу, когда сам себе повторял «Мне он не нужен. Мне он не интересен.», но из раза в раз именно пелена хрупкого образа останавливали беспорядочное шатание вдохновения за спиной и брали его за глотку, выжимая последнее до капли в эмоции вокалиста, который в свою очередь всю свою душу выплескивал дождем на листы бумаги. Все законченно. Вдохновение исчерпано, но и нужны больше не было в нем. Все законченно. Йошиатсу, довольный, махом воткнул тлеющую сигарету в пепельную, в которой уже не было места, но парень ловко втиснул между белых окурков еще один. Отложив нужный лист в сторону, с остальными парень вышел на балкон. Жизнь снова возвращалась медленно и неторопливо, переворачивая за собой песочные часы, отсчитывая время до следующего эмоционального опустошения вокалиста, а пока тот живет и дышит полной грудью. Порывы ветра беспорядочно теребили уже не только шторы за спиной Йошиатсу, но и его волосы с одеждой, словно хваля парня за проделанную работу. Крепко сжав в руках ненужные листы бумаг, брюнет порвал их на несколько частей и вытянул руку перед собой, разжимая пальцы. Поток ветра, волнами подхватил белые обрывки бумаги и унес за собой, имитируя короткими моментами снег, кружа их в танце. Все дальше и дальше от окон балкона парня уносились неудачи и плохие мысли. Подняв взгляд в небо… Грозовые тучи стали покрывать почти черное небо пеленой, делая его еще черней, закрывая собой яркие звезда- одиноких огоньков далеких вселенных, и где-то в дали послышались первые раскаты грома. Еще несколько секунд и упали первые капли дождя о землю, набирая свою силу все быстрей и быстрей. Так странно. Как быстро город накрыл ливень, который строил прозрачную стену между Йошиатсу и миром. Парень еще долго стоял на одном месте и всматривался сквозь прозрачную и шумную стену вниз на улицы, которые в момент пустели из-за такого сильного дождя. В итоге Йошиатсу оторвал взгляд от завораживающего каприза природы, каприз который так и очаровывал, заставляя стоять и смотреть иступлено, оживать и перерождаться вместе с природой и миром. Захлопнув окно, вокалист вновь погрузился в комнату, в которой одиноко горела лишь одна настольная лампа, стараясь изо всех сил дать как можно больше света, пронизывал тьму комнаты тонкими невидимыми нитями, которые переплетаясь между собой давали легкую видимость парню, который пробирался сквозь эти невидимые нити в сторону кухни. Состояние было не то, чтобы зажигать во всей квартире свет, поэтому Йошиатсу довольствовался темнотой и тишиной, зная, что за окнами и стенами ураган из воды капризной природы, которая так и грозит расправой над тем, что сотворила сама миллиарды лет назад. Так и должен был пройти вечер вокалиста полный одиночества на кухне с чашкой черного и терпкого кофе, в котором тонули все мысли и весь прожитый день, оставляя совсем чуть-чуть тени мыслей в голове для анализа и принятия решений «Что делать завтра?». В голову брюнета снова ударил блеклый туман маленького силуэта. Улыбнувшись, Йошиатсу позволил этим мыслям поглотить всего себя, интересуясь к чему они его приведут и в какие дебри забросят. Но этот туман в голове еще более коварный, чем кажется на первый взгляд. Туман наполнял океан внутри вокалиста до отказала и волны этого ледяного океана грозили вырваться наружу, сметая все вокруг. Тишину квартиры разрезал дверной звонок, словно раскат грома в черном небе. Йошиатсу поставил чашку на стол. Он почувствовал себя в некой прострации, а сердце заколотилось, словно птица в клетке, мечтающая о свободе и безграничном голубом небе, взмывая вверх. Вокалист открыл дверь с вопросом «Кого блять принесло?». За дверью стоял его туман в голове, а именно Юске. Мокрый мышонок, чья одежда от влаги прилипала к телу драммера второй кожей, подчеркивая подло каждый тощий изгиб тела мышонка. Волосы прилипали к плечам, шее и лицу, что его нос казался еще больше, чем обычно. -Я не планировал сегодня вечером слышать твой противный голос.-Йошиатсу произнес довольно язвительно эту колкую фразу, подпирая плечом стену у косяка входной двери, осматривая мокрого Юске с немым вопросом «Что ты здесь забыл? Зачем ты пришел?». Драммер привык к подобным замечаниям от вокалиста в свой адрес, поэтому чуть растянул уголки губ в воздушной улыбке и пристально взглянул на брюнета снизу вверх, читая в его глазах все вопросы. -Не знаю… Что-то меня понесло через 2 с лишним квартала к тебе… Мышонок понял, что это далеко не оправдания, что посмел ворваться так в покои вокалиста и разрушать его хрупкое спокойствие собой и уже собирался уходить, но был схвачен Йошиатсу за тонкую кисть руки. Такая тонкая кисть у драммера, что казалось что весь парень соткан из тонкого шелка, под которым прячется фарфор и сожми кисть чуть крепче и фарфор даст трещину по всей руке и рассыпется в пыль. -Я пошутил…-сухо отрезал вокалист и затянул Юске в свою прихожую.-Раз пришел, то пришел… Смысла нет еще 2 квартала идти обратно под ливнем… «Неужели я так сильно этого желал, что Вселенная сама его привела ко мне?». Когда мышонок проник в квартиру Йошиатсу, то второй почувствовал некое тепло в ней. Совершенно незримые волны спокойствия окутывали пеленой каждый миллиметр квартиры. Если сравнивать это чувство, то оно похоже, словно в теплый весенний день стоишь один в саду среди цветущих сакур. Блаженство. Спокойствие. Умиротворение. Жизнь. Все это принес Юске с собой. Раньше этого Йошиатсу не замечал. А может потому, что предпочитал избегать тех моментов, когда мог бы оказаться с драммером наедине. Сухая длинная и мешковатая футболка было единственным, что закрывало Юске после сырой одежды, которая уже висела на сушилке в ванне, а парни обосновались на кухне за чашками кофе и разговорами. По началу тишина так и давила на вокалиста и драммера, прерываемое лишь постукиванием чашек о стол, но постепенно обстановка разряжалась, как атмосферный воздух после дождя, концентрируя в себе повышенное содержание озона, вот почему после дождя воздух немного странный, но хочется дышать и дышать полной грудью снова и снова. Так и парни постепенно разговорились и уже через пол часа во всю смеялись и шутили. На удивление Йошиатсу Юске себя сдерживал и не ржал, как осел при инфаркте, дабы драммер не хотел бесить вокалиста, чувствуя еще некую неловкость за то, что ворвался к нему поздно вечером. Снова и снова слова, снова и снова шутки, снова и снова атмосфера становилась все более мягкой, что в один из моментов вокалист предложил выпить что-нибудь из спиртного, на что мышонок иронично произнес -Пожалуй откажусь. Ты начинаешь приставать ко всему, что движется, когда напьешься аха -Да кому ты нужен? …- и тут камень в горле Йошиатсу заставил его замолчать, потому что слова опередили разум и только сейчас понял, что ответил на шутку довольно грубо, хотя собирался в ответ тоже пошутить. Юске тактично промолчал, натягивая губы в улыбку, но улыбка была неестественно тонкой, потому что драммер поджал губы от обиды. Мышонок встал с плетеного стула и поднял вместе с собой свою пустую чашку. Глупая привычка, но парень всегда мыл за собой посуду, даже если находился в гостях. Так и сейчас драммер встал у раковины и механически включил воду. Струя прохладной воды ударила о дно металлической раковины, словно те слова вокалиста ударили прямо в самое сердце мышонка, издавая истошный грохот, который до сих пор эхом разносился по всему телу, а особенно концентрировался в ушах. Протянув руки с чашкой под воду, струя смыла мигом остатки кофе из нее. Жаль, что нельзя так делать с жизнью. Водой смывать все что оседает внутри и гниет. Все слова, которые воспринимаешь близко к сердцу. Йошиатсу сжал свои тонкие пальцы в кулак, потому что руки предательски дергались в желании надавать самому себе по голове за сказанное. По телу вокалиста пробежала дрожь, когда он поднял взгляд в сторону драммера. «Я не лгу в собственной музыке, но я лгу в собственной жизни…». Разум снова затмил туман и вокалист решительно встал с места, пересекая и сокращая расстояние между ним и драммером. Руки Йошиатсу обвились вокруг талии Юске и вокалист уперся носом во все еще влажные волосы мышонка, вдыхая их аромат. Впервые в жизни Йошиатсу ощутил этот приторный аромат чего-то сладкого и фруктового исходимого от волос драммера, что возникало желание -Я не хотел тебя задеть… Прости, Юске… В ответ молчание. Мышонок все еще приходил в себя, боясь и переживая, что это очередной сон в бреду. Боялся, что сейчас проснется один посреди своей квартиры с двумя пуделями в ногах, а на утро Йошиатсу как обычно пошутит над драммером и позабудет о его существовании. Вокалист тяжело выдохнул в макушку мышонка и поднял руки с талии на его еще более хрупкие плечи, но сейчас уже не боялся сжимать их сильней и не боялся повредить тот внутренний фарфор, а лишь с силой развернул Юске к себе. Руками Йошиатсу скользнул с плеч на щеки драммера, отмечая что они худенькие и их пухлость лишь иллюзия и обман зрения. Сейчас брюнет открывал для себя все более нового и нового человека, а не того драммера с кем играет в одной группе. Юске смущенно не решался поднять руки и обнять Йошиатсу в ответ, все еще не веря, что взаправду все, но реальный мир всё же настаивал на том, чтобы драммер выходил из оцепенения собственного страха, тогда Юске ладошками накрыл талию вокалиста. Так легко и непринужденно, но тоже впервые касался. Эта минутка счастья была прервана поцелуем. Йошиатсу подался вперед и завлек Юске в поцелуй, упираясь прежней губой в верхние зубки драммера. Временами было больно так терзать верхнюю губу, но это терзание лишь добавляло особенность в поцелуй, его неповторимость и единичность. Драммер вдруг ощутил, что полностью теряет себя в этом поцелуе. Словно он уже не он, а кто-то другой и не может себя контролировать. Скромность и страх отошли далеко за горизонты, растворяясь во времени, сменяюсь жаждой и трепетом к человеку, который сейчас стоит над Юске чуть склонившись и так бережно целует, как никто никогда не целовал его. Драммер обнял брюнета за шею и расстояние между ними сомкнулось в конец. Это обозначало лишь то, что сейчас Юске согласен на все и его все сомнения растворены, на что Йошиатсу правой рукой провел по щеке вниз по плечу, ребрам, талии и остановился лишь на левом бедре мышонка. Сжав мягкую кожу и бесцеремонно подняв левую ногу Юске на свою тазовую кость, которая выпирала из-за худобы парня. Поцелуй был прерван брюнетом и он пошел более короткими по щеке к ушку мышонка и опустился к шее, где уже принялся менее аккуратно оставлять короткие поцелуи, впиваясь засосами в лебединую шею драммера, оставляя красные отпечатки на шее, но мышонок чувствовал всем телом, как эти красные пульсирующие пятка через зануду начинают синеть и чернеть, превращаясь в клеймо или тавро. Но Юске лишь подставлял свою шею снова и снова, чтобы Йошиатсу по новой клеймил его, тяжело дыша и жмурясь от мимолетной боли, которая поражала кожу в момент, когда зубы брюнета резко смыкались на маленьком участке кожи вокалиста. Каждый укус после был покрыт многократными поцелуями. Мышонок еще крепче прижался к брюнета, желая чувствовать его каждой клеточкой своего тела и Йошиатсу не возражал против этого и разделял с согруппником это безумное желание, которое обжигало огнем или словно ветер из осколков стекла. Еще где-то час назад Йошиатсу стоял на балконе и считал, что его жизнь вновь восстановлена и можно уверенно дышать полной грудью, но тогда еще не знал, что через считанные часы Юске снова все это заберет, но это все сменилось лишь приятной страстью, в которой задыхались и тонули оба, отдаваясь волнам желания, словно падали в вечно немое небо дальше от земли и ближе к звездам. Все та же настольная лампа освещала комнату своими тонкими нитями. Йошиатсу склонился над Юске, повторно затягивая его в поцелуй еще более грубый и не сдержанный, чем был на кухне. Сейчас в поцелуй выкладывалось все, что было внутри. Драммер оглушал вокалиста своим шумным дыханием, что было оправдано, ибо кислород сжигался от происходящего и воздух раскалялся, как знойный летний вечер и жар от асфальта загруженных и уставших городов мира. Юске хаотично водил руками по каждый линии на тебе вокалиста, желая изучить все и запомнить все в мельчайших подробностях. Потянув край футболки вверх, резко повернул голову в сторону, тем самым разрывая поцелуй, и потянул футболку брюнета наверх. Йошиатсу помог драммера снять с себя ненужную вещь, но проде Кончиками пальцев, еле касаясь, словно боясь, мышонок провел по торсу вокалиста, изучая каждый выпирающий участок на оголенном верхе. Каждое свое движение пальцами Юске сопровождал взглядом, в немом восхищении замер и его выдавали лишь блуждающая рука по телу и такие же блуждающие зрачки, которые бегали за линиями рук. Йошиатсу слегка усмехнулся над драммером, который любопытном ребенком изучал его тело. Рука незаметно скользнула между ног у Юске, накрывая его пах и сжимая на нем легко пальцы через ткань нижнего белья. Такая манипуляция вывела мышонка из прострации и он дернулся всем телом, тяжело и шумно выдыхая весь воздух, а брюнет все продолжал свои сладкие пытки, уже проникая под нижнее бельё тонкими пальцами. Первый стон разрезал все пространство в комнате, а может и в квартире, словно молния разрезает атмосферу, когда Йошиатсу вошел в Юске до основания. Глухое рычание вокалиста дополнило звонкий стон драммера и вокалист измученно рычал и кусал свою нижнюю губу, сходя с ума от той узости внутри мышонка, в которую сам же себя в порыве страсти вогнал неожиданно и резко. Ни боль, ни узость, ни Юске, который исцарапывал плечи брюнета и коленями давил на его ребра, в жажде сомкнуть ноги и убежать от пронзающей боли, которая колким лезвием пронзала все тело и в особенности низ живота- ничто сейчас уже не останавливало вокалиста и он равномерно качнул бедрами еще глубже. Хаотично и непредсказуемо Йошиатсу входил и выходил, заставляя Юске метаться под ним, хватаясь за вокалиста, то наоборот отстраняясь, то впиваться в губы довольно мягким поцелуем, который противоречил грубости внизу, то прихватывать актива зубами за любой участок кожи, который попадался на глаза. Вокалист действовал не менее страстно, разжигая мышонка все больше больше очередными новыми засосами поверх старый, не оставляя на шее и животно места с нормальным человеческим оттенком и засосы уходили уже ниже от шее, обосновываясь над ключицами и под. Когда эта игра в таврение надоела Йошиатсу, наклонив голову в сторону, сомкнул зубы на кадыке Юске, сжимая с каждым проникновением все сильней, словно душил пассива, но делал это и более болезненно, вынуждая драммера стонать и хрипеть от пыток со всех сторон. Йошиатсу упал спиной на шелковое постельное белье собственной кровати, прорычав в удовольствии, как одобрение намерениям Юске на весь его счет. Драммер перекинул одну ногу через вокалиста и заключил его между ног. Ухватившись слегка дрожащими руками за изголовье кровати, впиваясь уже пальцами в жесткое деревянное и пролакированое покрытие, было видно, как мышонок верен своему желанию, но сомнения всё равно еще дергают. В итоге пересилил себя и Юске медленно насладился на вокалиста, с чем второй был не согласен, а именно был не согласен с этой медлительностью, которая тянулась за мышонком, поэтому Йошиатсу накрыл тонкую талию драммера руками и рывком потянул его вниз, проникая еще глубже. Запрокинув голову назад и изогнувшись в спине в какой-то неестественной позе, Юске тихо простонал уже довольно сильно сорванным и дрожащим голосом, принимаясь самостоятельно задавать манящий ритм, ловя опору в ногах и руках, нависая над вокалистом хищной птицей. Вокалист, вопреки желанию мышонка быть сейчас лидером и доминировать, подавался бедрами навстречу в потребности входить в парня еще глубже, хотя глубже уже физически было не возможно. Левая рука Юске соскользнула с изголовья кровати на шею Йошиатсу, перенося часть собственного веса на его горло, крепко и ощутимо сжимая пальцы, отыгрывать за проделки брюнета, когда мышонок был внизу. Вокалиста удовлетворяло и будоражила такая активность драммера, скромность и застенчивость которого исчезла, открывая для брюнета нового человека, который в жизни бы никогда не открылся с такой стороны. Сорванные стоны переплетались с глухими и хриплыми стонами, накаляя атмосферу еще больше и дышать сна овилось все более тошно и невыносимо от подобной духоты. Последний стон и Йошиатсу замер всем телом, ощущая лишь волну эйфории и кончая в Юске, который в унисон с вокалистом разделил эти колкие и приятные ощущения во всем теле, словно электрические импульсы пропустили по телу. Юске лежал на груди Йошиатсу и второй мягко зарывался пальцами в волосах лежащего сверху. В молчании каждый восстанавливался и переживал пережитое по своему, но каждый в безграничном счастье и вдохновении, хоть все эти эмоции и оставались немыми в не решении озвучиваться в мир. Нерешимость была нарушена и разрушена мышонком. Подняв чуть голову, посмотрел на вокалиста: -Неожиданный сюрприз на тебя свалился? -Никаких сюрпризов. Я давно охотился на тебя.