Богоизбраный.

Он сидел один в тишине, нарушаемой едва ли слышимым шёпотом. Было уже далеко за полночь, и его силуэт освещали лишь подрагивающие от сквозняка всполохи огоньков от сотен свечей, расставленных по комнате. Нет, это сложно было назвать комнатой. Скорее помещение, огромный, каменный гроб без окон, с одной только дверью и средних размеров статуей. Черный мрамор, казалось, поглощал не только каждый блик свечи, но и каждое его слово. Стены словно бы медленно сходились со всех сторон, низкий потолок давил на хрупкие, еще по ребячьи округленные плечи. Ладони были сомкнуты вместе, холод от пола пронизывал изнутри, пробираясь по оголенным, тонким ногам под его мантией, а сухие губы без остановки шептали заученные давным давно слова. Он сидел так уже вторые сутки, не двигаясь, не вставая, чтобы размять затекшие ноги, выпрямить спину, сделать глоток воды. Нет. Слишком большой подарок судьбы. Сейчас нельзя даже засыпать, даже на пять коротких минут. Уже три раза за все это время в комнату заходили, чтобы сменить сгоревшие свечи. Но никто не смел сказать и слово, дабы ненароком не сбить юношу. На этот момент все пространство вокруг него погружалось в еще большие сумерки, тени удлинялись, становившись все более зловещими, предвещающими что-то, что дано остановить только ему. Больше всего сейчас ему хотелось воды и сна. Хотя бы небольшой глоток, хотя бы час отдыха. В горле словно забился песок, во рту сухо, а светло-желтые глаза, обрамленные белоснежными, пушистыми ресницами, все чаще пытались сомкнуться и не открываться до тех пор, пока измученный организм не передохнет. Сейчас от него зависит жизнь всего культа. От ребенка, которому едва ли успело миновать шестнадцать лет. Названный в честь великой Богини жизни Рейи, с раннего младенчества живущий в монастыре, читающий на ночь не книги о приключениях, а молитвы, не играющий во дворе с ребятами, а медитирующий, учащийся контролировать те крохи магии, что были в нем, ради призыва одной лишь священной косы. Кто бы мог подумать, что именно он, ничем не выделяющийся среди остальных, с почти отсутствующим магическим резервом, был единственной надеждой всего клана Северных островов. Вновь по его телу прошелся озноб, отвлекающий на долю секунды от слов молитвы. На короткий миг в голове всплыли мысли о теплой кровати, о еде, воде, о его повседневной, скудной жизни. Глубокий вздох, он сам отдергивает себя, возвращаясь в прежнюю колею. Сейчас нужно думать не об этом. Сейчас нет времени, он должен огородить всех, должен стать следующим носителем святого слова. Когда только все успело принять такой оборот? Когда он, лучезарный мальчишка, успел вляпаться в споры Богов? Почему именно ему представилась такая смрадная, требующая слишком много ответственности, честь? Грядет святая война. Грядет время, когда два мира вновь сойдутся в опаснейшей близи друг от друга, открывая врата между собой. И он станет на защиту своего монастыря. Станет на защиту слабых, подставит собственную грудь под когти той скверны, что прорвется в этот мир. Раз в две сотни лет, в один и тот же день четыре храма соединяются воедино, посылая четырех Богоизбранных на верную смерть. Четыре еще не успевших пожить юноши, против сотни порождений Хаоса. Все ради того, чтобы закрыть врата, вернув на Иссэю мир и покой. И вот, уже через несколько месяцев он станет посланников Северного монастыря, встретится с тремя таким же. На Центральном континенте вновь будут чествовать новых героев, а спустя еще какое-то время имена трех из них занесут в списки чести, чтобы провозглашать их подвиги до следующего прорыва, а потом забыть, громко крича имена новых избранников. Единственный выживший же, станет архиепископом на Центральном континенте, пока однажды старость не подкрадется к его постели и не заберет его душу в мир Дрена, мир душевного покоя, тихого, вечного сна. Всего несколько месяцев в запасе. Он не таил в себе даже крохотной надежды на то, что сможет выжить. Не с его способностями, не с его силой. Он слаб и знает это. Но почему-то Рейя выбрала именного его. Она выбрала его на убой? Пожалела по-истине сильных магов? У Богини на все свой взгляд, свой тайный замысел, который ни за что не понять ни ему, ни Епископу, ни кому бы то ни было в принципе. Только один из них сможет выжить. Кто же из них? Он, который вскоре обретет имя Священного слова, Южный посланник, под новым именем Святое копьё, Западный посланник, с именем Купол Фирии и, наконец-то, последний посланник, Восточный, которого прозовут Божьим упокоением. Кто же из них не лишится рассудка от увиденного? Кто сможет выдержать весь ужас от грядущего? Он поднял взгляд на статую перед собой. Рейя. Богиня жизни, высеченная из белого камня, украшенная замысловатым золотым плетением и вставками из голубых кристаллов. Потрескавшиеся губы произнесли последние слова. Вновь черный мрамор поглотил тихий шепот, и комната вмиг опустела от, казалось бы, мешающих звуков. Стены остановили свое движение, потолок перестал давить своей массивностью, а пламя свеч, кажется, замерло на долгий, словно вечность, миг. Золотые глаза неотрывно смотрели на холодную фигуру, в них замер вопрос, который так и не прозвучал. Кто же, Рейя? Кого ты спасешь? Кому отдашь свое предпочтение? Но каменные губы не спешили отвечать. А он все молчал, не смея не то, что встать, даже шелохнуться под ее взглядом. Замерло время. Дежурные не спешили высвобождать его из каменной гробницы, статуя не спешила отвечать. Одна минута тянулась целую вечность, одно за другим меркло, а потом и вовсе исчезало, пламя свечи, погружая комнату во все больший сумрак. Занемевшее без движений тело все больше ныло. Он все сильнее боролся со своей сонливостью, мысленно пересчитывая оставшиеся гореть свечи, чтобы хоть как-то отвлечь себя. Казалось бы, миновали столетия, когда за его спиной раздался тихий скрип открывающейся двери. За ним пришли. Четыре белоснежных балахона тихо прошуршали тканью, вглубь комнаты. Лица скрывали накинутые на голову большие капюшоны. Широкие, длинные рукава касались пола, превращаясь на концах в оплот грязного, серого цвета. Да, теперь в комнате находилось уже пятеро, но ни один из них не проронил и слова. Лишь двое взяли его под руки, поднимая с холодного пола и медленно выводя наружу. По телу вмиг пробежали тысячи иголок, от которых на бледном лице проскользнуло недовольство. Неприятно. Он еле мог переставлять ватные ноги, все-таки сея поддержка со стороны собратьев, сейчас была как никак кстати. Миновав несколько небольших коридоров, они добрались до лестнице. Легкий ветерок коснулся его лица. Он издал хриплый вздох, наслаждаясь свежим воздухом. И как только раньше он не замечал всей его прелести? Видимо, чтобы понять это, ему и вправду стоило провести двое суток в замурованном помещении, где царил стойкий запах масла и плавленого воска. Кто бы мог подумать? Неужели людям, чтобы начать что-то ценить, действительно нужно лишиться этого, пусть и на короткий срок? Ступеньки давались ему с трудом, поэтому на подъем ушло значительное количество времени. Шли драгоценные минуты, а лестница все отказывалась заканчиваться. Сил оставалось все меньше, веки наливались свинцом, грозясь вот-вот сомкнуться. Осталось совсем немного. Вот уже слышно отдаленно-тихие напевы сверчков, устроивших ночной концерт, вот и свет полной луны, пробивающийся снаружи. Спертый воздух сменяется свежестью ночи. Ноги начинают его слушаться и ощущают холод камня. Еще никогда он не чувствовал себя настолько живым и, одновременно, настолько измотанным. Что ж, он справился с первым этапов, Рейя, какое испытание будет следующим?