Лучшее для малышки Вишенки

«Я стану лучшим для нее» — всегда напоминал себе Гаррет. Бетани, сестричка, ну как ее не защищать? Милая, растущее на его глазах золотце, в шесть лет тянущая за брюки и в те же шесть лет учившаяся "играть" под внимательным взглядом отца, напряжение в плечах которого не спадало каждый раз, когда в руке дочери зажигался "огонек". Откуда сыновьям знать, каково это — родиться в мажеской шкуре, в теле, что само исторгает из себя магию? Но Гаррет пытался ее оберегать, неуклюже, примитивно, слишком неумело для мага — с обычным оружием в руках. Карвер его не понимал, ворчал, что он подсел "на дурацкие магические трюки, храмовникам на такое не плевать". Гаррет злился, с каждым годом отвешивая младшему все больше подзатыльников, зная, что тот ворчливый раздолбай и (он так и не научился этого скрывать) противный нытик. И пропорционально этому недовольству Карвером росло его восхищение и тревога за Бет. Карвер так и не понял, как ей тяжело. А Гаррет — вполне. И не только это. Джустиниан... Эту солнечную пору Бет любила проводить где-нибудь подальше от дома. Когда не грузили хлопотами по хозяйству, были проверены все занятия из книг по магии и Малкольм уходил куда-нибудь на свой надел или помогать жене, она оставалась в поле или у реки под присмотром Гаррета. Тот на двенадцатом году жизни брал на себя такую обязанность и лишь шесть лет спустя понял, что далеко не зря. Но в первый раз это "не зря" далось ему слишком нелегко. Речка была мелкая, болтливо-журчащая, с такой же мелкой (ногам не пораниться) галькой на едва видимом за переливчатым потоком дне. А главное — днем она была самой безлюдной. Напившись воды, потренировавшись с отцом, Бет с радостью неслась купаться, с хохотом убегая от порой ворчавшего "Сложи вещи, а то потеряешь ведь" Гаррета вниз к воде. Он временами боролся со сном, ожидая, когда она накупается и лишь потом лез в воду сам. В этот раз пекло еще сильней, Бетани бегала сначала по лугу, потом чуть не уронила сумку с хлебом и сыром в речку, но успела вовремя поймать и просто вручила Гаррету еду со словами: "Жуй, раз боишься проголодаться! Мама все равно приготовит еще, как вернемся". Ну а Гаррет, что-то буркнув, все же спустился по крутому берегу в тень, боясь за пока не скисший вместе с хлебом сыр. Пока Бетани раздевалась, он наспех прожевал один кусочек и отложил сумку. Злиться на Бетани не представлялось возможным, тем более что она не специально убежала вперед и, торопясь купаться, чуть не скормила их провиант реке. Но произошедшее дальше застало его врасплох, остатки недовольства куда-то улетучились, когда за спиной раздался тихий шепот: — Братик, закрой глаза! Я для тебя кое-что приготовила! Гаррет послушно уселся на камень и с улыбкой закрыл глаза. Ушей и лба сразу же коснулось что-то легкое и щекочущее. «Венок» — догадался Гаррет. — Открывать? — спросил он. — Да! — едва слышно засмеялась Бетани. В воде отражалось нечто белое и желтое. — Какие цветы? Я же не вижу, — смуглая рука пригладила кудряшки Бет. — Угадай! — улыбнулась она, болтая босыми ногами в воде. — Ну... Одуванчики и, наверное, ромашки... — И что еще? — Не знаю, вот правда. — Ты подумай, а я пока поплаваю, — высоко поднимая ноги, зашла в воду Бетани. — Да, хорошо, — рассеянно донеслось у нее за спиной. Когда она окунулась и, как учил отец, перебирая руками по глади отплыла подальше, Гаррет на секунду прикрыл глаза. И только он собирался одернуть себя за то что отвлекся и не следил за сестрой (ему восемнадцать, он почти за старшего!), как ему помешал резкий звук у самого уха. Он было обернулся, как прямиком в глаз ему начало метить нечто темное, кажется, шмель. Он попытался отодвинуться, но упрямое насекомое все равно летело прямо к его лицу. Гаррет встал. Но у шмеля было свое мнение относительно подаренного веночка и голова Гаррета считалась за вполне органичное продолжение поляны. Где-то вдалеке мелькала спина Бет. Гаррет уже которую минуту пытался договориться с насекомым по-хорошему, но шмель видел в нем лишь движущийся источник то ли нектара, то ли пыльцы — Гаррет был слишком занят мирными переговорами, чтобы это уточнять. Тогда он решил снять венок, пока сестренка не видит и дождаться пока вредитель с жалом улетит подальше. Увы, рядом оказалась Бетани, и Гаррет предпринял первое, что привык делать в подобных случаях: — Бетани, беги! Тут шмель меня атакует! Бет решила, что если уж не шмель, то явно сам Гаррет хочет искупаться и проплыла мимо к своим вещам. Шмель же заинтересованно кружил вокруг Гаррета, жужжа в знак своих серьезных опылительских намерений; лишь то, что Гаррет, с брызгами и фарканьем, зашел в воду заставило его отступить и улететь куда-то в поле. Получилось неловко. Штаны придется долго сушить, рубашку тоже придется оставить сохнуть на перилах мостика неподалеку. Бет сидела на камне и недоуменно наблюдала за «великим побоищем». И только когда Гаррет с облегчением начал выбираться на берег, спросила: — Так на тебе все это время был венок? — Ага, — бездумно отозвался Хоук. — Так почему ты его не снял? — Ну, — только сейчас дошло до Гаррета, — твой подарок... Тем более что один цветок я еще не угадал. Бетани вдруг засмеялась, да так сильно, что затряслась от этого всем телом, казавшимся слишком хрупким чтобы вот так долго трястись от хохота. В то же самое время Гаррету захотелось прижаться к ней поближе, чтобы прочувствовать как судорожно этот хохот передастся и ему, притянуть к себе, чтобы кожей ощутить, как она смеется. Он судорожно вздрогнул, потянувшись к своей ладони, чтобы ударить по ней, ибо в голове все стучало: "Несмейнесмейнесмей, она маленькая, она точно надломится от этого смеха как тростинка, она твоя сестра, не обижай ее". А тянущаяся к своей рубашке Бет все смеялась над его криво сидящим на голове венком, не зная, что могло иметься в виду под «не обижай». Ночью он думал о произошедшем. Не понимал. Заснув, видел поле. Резво скачущую малышку Бет. И ощущал, что здесь, во сне, может приникнуть всем телом, с каждым разом — все дольше, с каждым днем и годом — все с нарастающим влечением. И сестре это будет все больше и больше нравиться. Проснувшись, он понял причину своих мыслей, пристыженно сбивая пятками в угол чуть влажное одеяло. Нет! Он не имеет права. А Бетани все ходила с ним летом на речку. И ночами все повторялось заново, но уже наяву: скомканное одеяло, сцепленные зубы, упреки за слабость и стыд. Он должен был защищать ее, а повел себя будто перед ночью на сеновале с какой-нибудь глянувшейся девчонкой! За что ей это? За что ему такое требующее ее тело? Кроме вины его терзали обида и некое непонимание, откуда возникли все эти чувства. Он терзался вопросами и в уме всплывало: "Так было всегда и это еще не итог", — вместо иного ответа. А потом пришло... принятие? Не сразу, но Гаррет понял: да, он ее обожает. Да, хочет чтобы это было взаимно. Да, Бет еще маленькая. Но у него пока еще есть время. А для начала нужно показать, что он и впрямь достоин этой самой взаимности. Что он и впрямь лучший. Или станет им. Бился лучше Карвера. Помогал маме наравне с Бетани. Не стеснялся выказывать всю свою доброту и остроумие по отношению к ней. Заботился. Берег. И (иногда — тайком) разбирался с ее обидчиками, а позже — и с ухажерами. Последнее — еще более скрытно. И каждый год все повторялось: лето, речка на одном из концов Ферелдена, доверчиво раздевавшаяся при нем Бет, его взгляд, радостно отмечавший волнующие изменения в ее взрослеющем теле (у нее растет грудь и тянется ввысь тело), оправдываемое им доверие Бет и влажные от спермы руки по ночам. Но стремление стать лучшим для своей сестры не сбавляло обороты. Он учился сдерживаться не хуже, чем владеть мечом. Винтерсенд они встречали около Денерима. Карвер и родители уехали на ярмарку, чтобы закупиться провизией и, заодно, отправить письмо Гамлену, хотя тот на них никогда не отвечал. Таким образом, Гаррет остался с Бетани наедине; не нужно себя привычно одергивать, думая о родителях и Карвере, стесняться своего влюбленного взгляда, со спокойной улыбкой на лице следить за ней, пока она ищет парочку свитков по магии, спрятанных за посудой. Бетани что-то тихо напевала, раскладывая найденные части трактата на столе, до автоматизма быстро собирая их в нужном порядке. Хоук, забыв обо всем, засмотрелся: испарина на плечах из-за жарко натопленного кухонного очага, яркий праздничный платок на пояснице (завязанный, отчего-то, под грудью), изящные икры, мелькавшие из-под подола рубахи. Слишком вальяжный и жадный выходил у Гаррета взгляд. Но чем больше он на нее смотрел, тем чаще всплывали в мыслях ассоциации: вишневые от маминого варенья губы, красные от мороза щеки, подаренный отцом алый платок, и вишневые — всегда в его снах, но не наяву — соски. Его Бетани, его Вишенка. Самое дорогое, сокровенное. Он себя ничем не выдал, пальцем не тронул без ее согласия, что бы там не болтали о напористости с девушками (это ведь его сестренка, и вместо чувств подсовывать наглость? Нет, она заслуживала совершенно иного). Тем более, что она росла при нем: он знал, как она ценит заботу и ласку. — Гаррет, ты чего? — Бетани подошла поближе, не зная, стоит ли ей использовать магию. — У тебя глаза блестят как в лихорадке. Может, мне все-таки проверить... Гаррет с опозданием и ужасом понял, как на нее только что смотрел. И она... все видела. Проклятье, чем он только думал?! Все, что он для нее сделал, он разрушил в один миг! Он, отвадивший от их дома ненужных кавалеров, так просто взял и выдал себя? Третий год, как все парни в округе болтали о том, как она выросла — Гаррет запрещал себе об этом думать, но лишь надеялся, что для него. Ее доверие было слишком ценным, хрупким. Как он мог сплоховать? — Нет, все в порядке... Вишенка. Он и сам не понял, почему это вдруг решил назвать ее прозвищем из собственных грез. — Вишенка? Так... так это правда... — Что, — судорожно выдохнул Гаррет, — что правда? — Значит, мне не приснилось... — Что именно, — резко встав, Гаррет уронил со спинки стула собственную рубаху, — тебе приснилось? — Что ты так зовешь меня, когда... — она готова была отступить, если даже не убежать, под ошарашенным взглядом Гаррета, — когда... когда я тебе... когда я тебе очень нравлюсь, — она замолкла, точно оцепенев. Гаррет и впрямь чувствовал себя так, будто сестра пропустила через него молнию из собственного посоха: он тоже застыл недвижимо, точно и не дыша, от удивления. Но еще более его поразили расширенные зрачки Бет. Она смотрела на него и... любовалась? Гаррет радовался и не мог поверить: это правда? Все, чего он добивался — сбывается? А между тем что-то внутри подсказывало ему: она поймет. Просто нужно подождать — и она сама признается. Он не заметил, как ее протянутая ладонь вдруг оказалась у него на плече, и как трудно стало не думать о желании почувствовать, как она проводит пальцами по его груди. — Гаррет, — Бетани подошла еще ближе, — скажи, это ведь правда? Я тебе нравлюсь? — Да, Бетани, — ласково проговорил Хоук, — это правда. Он держал в ладонях, едва касаясь мозолистыми подушечками, ее лицо и видел, что ей ни капельки не противно от осознания сказанного. Большим пальцем он попытался аккуратно коснуться ее рта, осторожно проводя по губам. Бетани непонимающе заморгала и он поспешно убрал руки, пока она не отстранилась, но был прерван: Гаррета пыталась поцеловать Бет, точно проглотив с языка его беспокойное "Извини", по-наивному неумело сжимая губы и комкая кусок зачарованной кожи на груди. В ответ оставалось лишь продолжить, потому что Гаррет знал: если это вновь лишь его самый желанный сон, то ему явно стоит прижать ее к себе, перебирать между пальцев волосы, вдыхать запах лириума и ромашек, пока грезы не закончились. А если же явь, то брать на себя все, что будет таким трудным для Бетани, контролировать себя так же, как и сейчас. Когда Бет открыла глаза, он только и мог, что улыбаться. Потому что самое важное оказалось явью, и это было только началом. Он пока еще не знал, насколько далеко Бет захочет зайти. Потом они опять переехали. Осели в Лотеринге, научившись выкручиваться и там, уединяясь в лесу под видом тренировок, учась быть откровенными друг с другом и физически. Потом умер из-за отравленной храмовничьей стрелы Малкольм... И Бетани стала уединяться с Гарретом чаще. Он мог бы списать это на своеобразное утешение, ведь Лиандра еще полгода назад читала молитву над погребальным костром мужа, а им всюду слышались его упорные шаги и уверенный голос. Но Бет все говорила, что скучает по папе, что ей снятся кошмары, и чтобы успокоиться ей нужно поспать рядом с Гарретом. Сам же Гаррет, сбривший бороду, стал гораздо меньше похож на отца, но это ни капли не мешало Бетани засыпать у него на руке. Гаррет прислушивался, дожидаясь, пока мама и Карвер заснут, и только затем будил её. Вот тогда-то под обшитым рукой Лиандры одеялом и зажигался крохотный синий огонек; поднимая подол сорочки одними пальцами, почти не касаясь, брат отрывисто целовал ее бедра, свободное запястье, смуглый живот, ориентируясь почти вслепую, шумно вдыхая и закрывая глаза, лишь позже разворачиваясь боком, давая любопытным рукам "рассмотреть" себя, задержаться на плечах и спине чтобы когда-нибудь днем услышать украдкой "красивый", но не больше. Пока что. *** Слухи полнили юг: кто-то твердил про армию, которую собирает король, про то, что нужны добровольцы, — и Бетани все чаще вздыхала, будто чего-то боялась. — Бет, — с тревогой смотрел на нее Гаррет, — если мне и придется уйти, то лишь из-за Карвера. Он дурак и ничего сам без меня не сможет. Наверняка только мечом махать. Вишенка лишь опускала плечи, словно опасаясь неизбежного. Гаррет и впрямь не хотел бы оставлять ее одну на растерзание храмовникам. Они явно рисковали, несмотря на то, что научились это скрывать. Однажды Бетани попросила большего. Гаррет радовался, по привычке чутко прислушиваясь к происходящему в доме; по счастью, они были одни, а дом стоял на отшибе. Руки Гаррета скользили к Бет под юбку, но она прервала его: — Стой. Начни с груди. Я... мне нужно больше. — Скажи, если что не так, — по привычке отозвался Гаррет. Его руки едва ли не дрожали — Создатель, он же ее наверняка этим напугает — но завязки поддавались, а Гаррет уже знал, что увидит за шелковым шитьем корсажа. И готов был радоваться еще больше: ведь не впервой, он уже все видел, он сумеет ей не навредить... Даже наоборот: Бетани чуть не похныкивала от удовольствия, когда он сосал ее груди, гладил бедра и колени, задирая подол как можно выше, время от времени расставляя ноги шире, чтобы не свалиться со скрипучего стула. «Я и впрямь стал для нее лучшим». Им пришлось переместиться на знававшую больше всяких гарретовых «стыдно» и «нельзя» кровать. Ореховые глаза Бетани безотрывно следили за ним, пока она снимала юбку и придвигалась ближе, чтобы Гаррет развязал платок на шее, за эти два года уже в разы смелее интересуясь его таким же смуглым, как и у нее, телом. — Сама начнешь с пальцев или мне? — больше едва касаясь, чем гладя ее плечи, спросил Гаррет. — Так ты виде... — Бетани аж перевернулась на спину от удивления. — Да, — чмокнул ее в макушку брат, — и если хочешь, то в этот раз это сделаю я. — Ты, — прижимая коленки к груди, кивнула Бет. Гаррет теперь понимал, насколько для них лучше, что он видел все. Бет он нравился, Бет принимала его любым, и сейчас обвивала извечно ласковыми руками его шею, по-кошачьи льнула то к касающимся губ и клитора пальцам (эти прикосновения ощущались нежнее и внимательней, чем когда он подносил те же измозоленные пальцы к ее рту), то к гладившей по плечам, невесомо придерживая, гарретовой ладони. Он и не думал, что сестра согласится, но когда ей стало легко принимать в себя его пальцы, все же довольно шепнула: — Теперь... теперь можешь войти. «Я же..» Гаррет входил осторожно, задерживаясь каждый раз из-за нахмурившихся бровей Бет, каждый раз пытаясь то ли ободряюще удержать за руку (выходило плохо и пришлось отпустить) то ли утешающе гладить где-нибудь под коленкой, пока не пройдёт боль. «и впрямь...» Он всегда думал: как у него получится? Сможет ли он двигаться так же осторожно, как и полагал? Выдержит ли его вес Бет, чьи слипшиеся локоны сейчас ритмично скользили по постели? В ответ лишь вышло услышать ее: «Да». А еще — морщиться от напряжения, пытаясь не увлечься: Бетани тяжело, у Бетани все в первый раз. «самый лучший?..» Выйти пришлось раньше, а оборачиваясь к Бет опять — надеяться, что от увиденного у нее будут не такие испуганные глаза, как он себе представлял. Но она лишь слегка непонимающе склонила голову и снова потянулась к нему: — А... Гаррет, что это было? Разумеется, он долго думал, как будет ей объяснять, что произошло. Слова выговаривались с большим трудом, но все же Бетани его поняла. — Надеюсь, мне и правда будет нравиться больше, — пристально разглядывая сопящего Гаррета, проговорила Бет. — А если хочешь, — часто дыша, прошептал он ей на ухо, — могу начать сначала, как ты и просила приласкать. Но Вишенка лишь мотнула головой в знак отказа, а Гаррет гладил липкую от пота шею, плечи, грудь, точно пытаясь впитать подушечками пальцев эту вызванную им дрожь, пока Бет постанывала, почти целуя, ему куда-то в живот, помогая себе достичь удовольствия в том, что недодал ей он. А Гаррет тянулся губами туда, куда не доходили его руки, помогая Бет достичь желаемого. Когда она кончала, Гаррет лишь норовил придержать ее за плечо: все нормально, милая, я здесь, я рад что тебе понравилось. «Я и впрямь стал для нее лучшим». Через месяц начался Мор. Гаррет все так же боялся оставлять маму и Бетани одних, но у него была лишь надежда, что армия остановит орду и они с Карвером вернутся домой. Он сделает все, чтобы выжить, только бы Бетани была в порядке.