Все будет хорошо

И я не знаю, зачем она пришла ко мне сегодня. Ведь не я каждый вечер тону в собственных рыданиях из-за того, какая я дура. Ведь не я каждый вечер молю бога повернуть время вспять, и уж тем более не я уже заикаюсь от клятв больше не брать в руки ни одного флажка. . Нам постоянно кажется, что все закончится буквально завтра утром, когда придет менеджер со стопкой наших контрактов и сожжет их в раковине на кухне. И, честно говоря, я согласна с тем, что Цзыюй – дура, но сегодня она так отчаянно поливала мою футболку слезами, что мне ничего не оставалось делать, кроме как перебирать ее волосы и с самым позитивным посылом чмокать ее в макушку. Цзыюй плачет, как принцесса: сидит на диване, уткнувшись носом мне в грудь, обхватив руками плечи и согнув обе ноги под собой, при этом волшебным образом не теряя осанки. Я смотрю на нее такую и еще раз осознаю, что не имею права злиться на этого ребенка хотя бы потому, что мы здесь во многом благодаря ей. В конце концов, дети для того и дети, чтобы совершать глупости. Я самым успокаивающим тоном мурлыкаю ей в ушко, что она наша королевна, что без нее мы бы не продвинулись так далеко и что директор решит все проблемы, ведь он опытный дядя, который видел в этом бизнесе вещи и похуже. А потом ко мне присоединяется Чонен, и вот мы уже обе обнимаем Цзыюй, пытаясь убедить ее в том, во что мы сами не очень верим. Цзыюй не успокоилась: она не может прийти в себя уже неделю. На сегодня я передаю ее под опеку Чеен. Та смотрится до забавного маленькой и беззащитной на фоне длинноногой подруги, но мы все знаем, что только ей удается по вечерам более-менее отвлекать Цзыюй от мук совести. Всем плохо, и ощущение, что три месяца относительно сладкой жизни довольно быстро уплывают за безоблачный горизонт, витает в воздухе двадцать четыре на семь. И, возможно, Наен увидела, как бесконтрольно дрожали мои руки, когда я выпустила Цзыюй из объятий. Лично я заметила это только тогда, когда вернулась в комнату, и мне тоже дико захотелось пореветь. Тот ком из слез, что я насильно скручивала в себе, не давая подступать к горлу, разбивался где-то внутри и мелкими мурашками расходился по всему телу — плата за статусный титул лидера. Но Цзыюй могла плакать. Наен — тоже, если бы очень захотела. Мне — ни в коем случае нельзя. Моя слабина означала бы финиш, черту, знак, что все очень плохо, поэтому такой роскоши я не имею права себе позволить. . Неужели я так плохо умею скрывать это все, что Наен таки появляется в дверном проеме? Вся такая серьезная и нахмуренная, но слишком домашняя и уютная для всей той решительности, что она принесла с собой в комнату. Она открывает дверь, уверенной походкой подходит ко мне и аккуратно забирает книгу, которой я пыталась отвлечься несколько часов. А потом тушит свет и ныряет ко мне под одеяло, прижимая палец к губам, мол, не спрашивай меня, пожалуйста. В этом вся Им Наен: прийти, влезть в личное пространство и подавить все протесты. Вернее, она думает, что их давит; лично мне сопротивляться совсем не хочется. Мы слишком долго не переносим друг друга, чтобы отказываться от такой возможности. . Вспоминаю: она постоянно мучилась от того, что всегда была второй. Второй после лидера, второй вокалисткой, второй по красоте. Положив руку на сердце, мне льстило, что в двух случаях из трех на ее пути стояла я, несмотря на то, что знала причины, по которым стала первой в группе. Во-первых, Пак Джинен слишком любил Наен, чтобы повесить на эти узкие и хрупкие плечи ношу лидера, а во-вторых – понимал, что я не просто так десять лет маячила у него перед глазами. Он слишком явно испытывал вину за то, что так долго держал меня в гнезде под своим крылом, где было еще много-много ярких звонких птенцов. Ими ему хотелось хвастаться, мной — нет. Все, кроме Наен, расценили объявление «лидер группы — Пак Чжихе» как жест извинения со стороны агентства. Это меня не сильно волновало. Единственное, на что я надеялась, так это что она должна была меня заметить и перестать относиться как к не очень симпатичной приятельнице, которая никак не может выбиться в люди. И таки оказалась права: меня заметили и возвели в ранг врага под номером один, хотя об этом знали только мы обе. По крайней мере я так себе объясняла ее косые взгляды в мою сторону и тотальное игнорирование моего существования. Сейчас я понимаю, что слишком сильно тогда себя накрутила и что масштабы войны были меньше, намного меньше, но, тем не менее, сначала мы почти не пересекались вне тренировочного зала, потом — вне камер. Притом ей невероятно легко удавалось шутить со мной, веселиться и вести себя так, словно ничего не происходит, в присутствии других людей. Это сбивало с толку, сводило с ума, очень сильно болело. Без шуток, были периоды, когда я думала об этом и не спала из-за этого ночами. Мне было обидно, мне было больно и мне было непонятно, что из этого хуже всего. . Темно, и неоновый месяц своим светом нерешительно заглядывает в комнату сквозь занавески. Между приоткрытым окном и дверным косяком гуляет едва ощутимый на коже сквозняк. А Наен в моей комнате, внезапно в моей кровати и мягко целует меня, словно решая этот наш давний острый вопрос. И огромный ком непониманий и противоречий, которому уже много-много месяцев, рассыпается, словно карточный домик. Даже не предполагала, что сломать его будет настолько легко. Наен, видимо, умнее меня, раз поняла, что то, что она творит сейчас, - есть решение всех наших проблем, а не их усугубление. Ее поцелуй похож на возвращение домой. – Я часто представляла, как мы целуемся, - шепчу ей в губы, потому что хочу, чтобы она об этом знала. А еще потому, что мне ужасно хочется ее смутить, но эту лисицу, кажется, никто не способен вогнать в краску: в ответ она задирает на мне майку и скользит ладонью по обнаженной пояснице, притягивая меня еще ближе к себе. Жарко. Чувствую, что она решила кинуть в костер нас обеих; вижу, что ей не все равно. Костры из жалости не разгораются, значит она пришла ко мне по другой причине. И это дико приятно — надеяться, что может оно все не просто так, и что она думала обо мне столько же, сколько я о ней, а может даже теряла сон по моей вине. И в голове тысячи вопросов, но главный здесь — тот, который возникает из-под ее тонких рук, настойчиво блуждающих по моей спине. И из-под кровати, которая так провокационно скрипит под нами. И из-под футболки Наен, которая задралась как раз на ту длину, которая позволяет додумывать всякое разное. Где граница, которую Наен наверняка определила в своей голове на этот вечер? Хочу ли я через нее переступать? . – Ты ведь ненавидишь меня, - спрашиваю, когда она на секунду прерывает поцелуй, чтобы набрать дыхания. Неописуемое чувство, когда тебя хотят обнимать и целовать настолько долго. – Ты даже не представляешь, как сильно я тебя не ненавижу, - улыбается она в ответ, и я смотрю на ее лицо. Посеребренное лунным светом, оно, наверное, самое прекрасное, какое только можно нарисовать или представить. Наен — самая прекрасная девушка на планете, и мне всегда хочется говорить об этом. Я восхищаюсь тем, что она есть. В который раз за последние полгода думаю о том, что нельзя быть настолько влюбленной в свою одногруппницу. Завтра утром мы выясним, что делать со всем этим. Сейчас я слышу: она говорит, что все будет хорошо. Видимо, старшие именно так успокаивают друг друга, когда им сложно.