А может к черту любовь?

Сегодня, однозначно, не самый лучший день для Стайлза. Будильник, решивший вычеркнуть пробуждение своего обладателя из списка дел; пробка, образовавшаяся на половине пути в университет; начальник, выплеснувший свою злость на Стайлза, и, как самое логичное из всех возможных завершений дня — истошно рыкнувший и тут же заглохнувший джип. Питеру он не звонит из принципа. Тот уже давно в своих мокрых снах видит его детку под прессом, а затем и на свалке металлолома. Денег нет ни на метро, ни на такси. Можно было занять у кого-нибудь на кафедре, но Стайлз, как всегда, уходит самым последним. Потому приходится добираться на своих двоих до квартиры Дэнни, который так кстати живет в нескольких кварталах от университета. Стайлз как раз пересекает Ист-Ривер-парк, когда сквозь музыку в наушниках слышит визг торможения. Сердце ёкает раз, второй, и заходится заполошным галопом, когда из остановившейся позади него «Камаро» выходит Дерек. — Ты что здесь делаешь? «Лучшая защита — нападение» — это девиз самых ненормальных дней в жизни Стайлза. Куда-то в ребра колет совесть, заставляя его виновато поджать губы в ответ на нахмуренные брови Дерека. Чертовы. Нахмуренные. Брови. Стайлз сворачивает наушники и засовывает их в карман своей красной худи. Питера раздражает красный цвет на нем. Собственно, именно поэтому Стайлз и носит одежду этой расцветки даже чаще, чем во времена фанатской любви к Человеку-пауку. — Это я у тебя хотел спросить. Через полчаса закат, а ты таскаешься один по набережной Ист-Ривер. Несмотря на то, что это Манхэттен, здесь все равно не всегда безопасно. — Искренне польщен твоей заботой, Дерек, — Стайлз делает акцент на имени и подходит к краю набережной, — но я здесь ненадолго. Иду к Дэнни. А тебя сюда какая нелегкая принесла? Дышать становится тяжелее, когда Дерек оказывается рядом, опираясь о бортик и вглядываясь в часть города по ту сторону реки. — Ездил в аптеку за лекарством для Лидии. Стайлз взволнованно отрывает взгляд от спокойного течения реки и смотрит на Дерека. — С ней что-то случилось? На лице Дерека проскальзывает грустная ухмылка. — Заболела после визита к тебе на прошлой неделе. Ты, я вижу, уже вполне здоров. — Да, благодаря ей, — Стайлз молчит с минуту, а потом задает вопрос, так волнующий его в последнее время. — Она в порядке? В смысле не физически. Я уже понял, что она заболела, и что я в этом, собственно, и виноват, в чем честно-честно каюсь, но как она справляется с... — Стайлз, я понял. Успокойся. Дерек смотрит на него с какой-то ненормальной нежностью во взгляде. Нежностью, за которую Стайлз готов сам себя ударить битой по голове. Просто потому, что он ее не заслуживает. Потому, что Дереку впору было бы пару раз врезать ему и высказать все, что думает о его поступке, а не стоять сейчас на этой чертовой набережной и не смотреть вот так... — Она была в растерянности пару дней. Еще несколько ждала твоего возвращения. Вздрагивала от каждого звонка или сообщения. Потом, когда поняла, что ты не вернешься, плакала несколько ночей напролет. Крис дал ей внеплановый отпуск. Если честно, это была отвратительная идея. Теперь она плачет не только ночами, но и днями. В основном, конечно, тогда, когда думает, что я не вижу... — Боже мой, Дерек, замолчи, пожалуйста. Стайлз вздрагивает то ли от накатившей ненависти к себе, то ли от резкого порыва ветра. Ежится и краем глаза замечает, как Дерек, собравшийся предложить ему свою кожанку, резко одергивает себя. Тем временем солнце неминуемо ползет к горизонту, даря уходящему дню свои последние лучи. В памяти Стайлза стоит картина их первого заката вместе. Лидия вытащила их с Дереком на балкон и заставила стоять там с ней до тех пор, пока солнце окончательно не скрылось за горизонтом. Потом она поила их горячим чаем и кормила вкусным печеньем, потому что «не дай Бог, заболеете! Стайлз, на, съешь ложку меда». — Я чертов ублюдок, Дерек, — Стайлз утыкается лбом в сложенные на бортике руки. — Лидия считает, что это она виновата. Стайлз горько усмехается и, набрав в легкие воздуха, выпрямляется. — Она всегда винит во всем себя. Просто потому что чисто эмоционально не способна осудить нас. Это «нас», как удар под дых им обоим. Потому Дерек кривится, а Стайлз, чтобы задать свой следующий вопрос, отворачивается и смотрит в сторону. — А ты как считаешь? — Я считаю, что ты заскучал, не усидел на месте и по привычке вляпался в очередное дерьмо. А сейчас на тебе чертовы розовые очки, Стайлз, и ты не в состоянии заметить, что твое новое увлечение — это только лишь влюбленность, которая вскоре пройдет, и ты поймешь, что Питер не тот человек, который способен... Стайлз действует больше на инстинктах, замахивается и влепляет пощечину, от которой ладонь покалывает. Он не жалеет, потирает кожу и морщится, снова не глядя на Дерека. — Ты совсем охренел, Хейл? Какого черта ты себе позволяешь? Стайлз заносит руку для второй пощечины, но на этот раз Дерек останавливает его на полпути, хватает за запястье и прижимает к бортику, нависая сверху и наклоняя над рекой. Ист-Ривер будто чует добычу — течение становится быстрее, подгоняемое резкими порывами ветра. Они стоят так около минуты, смотрят друг другу в глаза и почти не дышат. Стоят, пока на потемневшей набережной не зажигаются ночные фонари. Дерек встряхивается, отпускает руку Стайлза и отходит на пару футов, становясь к нему вполоборота. — Садись в машину, Стайлз. Подвезу до квартиры Питера. Если я правильно понимаю, твой джип издал последний вздох, иначе ты не пошел бы к Дэнни, ведь он, вроде как, с кем-то съехался. Стилински отмирает только на последних словах Дерека и послушно идет за ним в машину. *** Они едут молча, потому что Дерек, только заведя «Камаро», включает радио, переключает его на любимую волну Стайлза и добавляет громкости. Уже на подъезде к дому Питера, Стайлз не выдерживает, убавляя громкость до минимума и поворачивается всем корпусом к Дереку. — Я не хотел делать вам больно, Дерек. Я долго не решался, ты же помнишь, долго не мог сделать выбор, но ты же не помогал! Дерек тормозит на подъездной дорожке и, оскаливаясь, поворачивает голову к Стайлзу. — Да что ты говоришь?! — Да, ты... ты же оградил себя от всего происходящего вокруг! Ты видел, что с Лидией что-то не так, но молчал. Как у нее, кстати, дела с новым начальством? Ты видел, что я мечусь из стороны в сторону, но снова ничего не делал. Почему? — Потому что я пытался дать вам самим спокойно сделать свой выбор, Стайлз. Я не хотел давить. — Молодец, Хейл! Идеальное решение! Поздравляю. В итоге мы сделали свой выбор, только Лидия сделала его в твою пользу. А знаешь, почему? Потому что ей совесть не позволит оставить тебя одного! Стайлз, кажется, боится сам себя, пугается своих же слов. Он резко закрывает рот и как-то слишком быстро покидает машину Дерека. — Стайлз, стой! Дерек нагоняет его почти у подъезда, останавливает, разворачивая к себе за плечо и целует. Этот поцелуй еще более неловкий, чем тот, который был их первым. Слишком горький и, однозначно, соленый. Дерек прижимает ошалевшего Стайлза к себе, свободной рукой стирая с его щеки скатывающиеся слезы. Стайлз перестает всхлипывать только спустя минуту. Спустя минуту он окончательно сдается, обмякает в руках Дерека, приоткрывает губы, позволяя целовать себя и целуя в ответ. Слезы, однако, продолжают скатываться по его щекам, и именно этот факт заставляет Дерека отстраниться и посмотреть ему в глаза. — Я ненавижу тебя, Хейл, ненавижу, — Стайлз утыкается лбом ему в плечо и пытается прижаться еще сильнее. — Почему нельзя было сделать это тогда? Почему? В следующую секунду он освобождается от объятий Дерека и, так и не взглянув на него, скрывается за дверью подъезда. *** — Ты все видел, да? — Стайлз бросает телефон и ключи на кресло, а сам идет к Питеру, который стоит у окна с бокалом виски. — Только затравку и кульминацию в виде пострадавшего от ноги моего драгоценного племянника колеса его собственной машины. Стайлз хмурится и залпом выпивает любезно предложенный Питером виски. — Олененок, — Питер плавно поворачивает корпус к Стайлзу и касается его припухших губ большим пальцем, — что бы между вами сегодня не произошло, я не собираюсь так легко отказываться от своей добычи. Стайлз на это лишь дергает уголком губ и отставляет пустой бокал на рядом стоящую тумбу. — Кто бы сомневался, Питер, кто бы сомневался.