***
В чем Тииса нельзя было упрекнуть — так это в отсутствии здравого смысла и логики. Запаслив был как не всякий хомяк, все возможные недоразумения старался предусмотреть заранее. Так, зная, что может впасть в спячку, обо всем позаботился заранее: тех же шишечников устроил так, чтобы в нем они почти и не нуждались. Автоматические лоток, поилка и кормушка, распиханные зверьками по всему дому запасы орехов и других лакомств — те могли прожить сами по себе хоть всю зиму, как в родных лесах. Там шишечники тоже бодрствовали все холода, в отличие от эльфов-лесовиков. Бегали, следили за своими друзьями, латали гнезда, в которых спали лесовики, грели своими телами, если ударял совсем уж страшный мороз. В городской квартире такого, конечно, не случалось, но привычки были неистребимы, и жить без шишечников Тиис отказывался. Да в принципе Шорс и не спорил, с большеглазыми пушистыми зверьками, обожающими лазать по всему, вплоть до свешивавшихся с потолка люстр, было веселее. Так что, вползя в квартиру, разозлился он не на шишечника, с веселым писком спрыгнувшего ему на макушку с лампы, а увидев валяющуюся на полу куртку Тииса. Зашипел, метнулся в комнату проверить — и выругался уже вслух. Лесовик зарылся в подушки так, что только кончик растрепавшейся косы и торчал. — Две дурехи, — наконец постановил наг и пополз приводить себя в порядок. После недельной командировки сразу браться за пробуждение лесовика было бесполезно. Процесс долгий, вдумчивый, требующий особого подхода. И потом разговор долгий: что случилось, почему не подвезли, — а от чего еще в спячку-то впал? — почему сам недосмотрел. Хорошо еще на работе у Тииса из-за такого вот проблем не было. Начальство лесовика ценило на вес золота и к отлучкам на день-два по случаю холодов относилось спокойно: все остальное время года лучшего работника было еще поискать. А вот такие ситуации... Так от них никто не застрахован, как от болезней. Их и записывали задним числом как больничные, если Тиису случалось засыпать. Поев и отмокнув в горячей воде, Шорс прополз спать. Долго сворачивал кольца хвоста, раскачивал чашу кровати, зарывался в подушки, укладываясь вокруг завернувшегося в одеяло лесовика чешуйчатой стеной. Наконец устроился, улегся, обняв теплый сверток. Шишечники, ждавшие этого момента, прибежали, полезли вить гнездышки и себе. — А ну там! — шикнул на них наг, приоткрыв один глаз и лениво подгребая под себя жесткую длинную гриву. Знал, конечно, что не спасет, что к утру волосы все равно перепутают и потом будут с извиняющимся писком долго расчесывать коготками, но все равно. Мелочь надо к порядку приучать, да...***
С утра за окнами опять стонала метель. Тучи будто решили обложить город со всех сторон, и Шорс, отодвинув край одеяла, только вздохнул, глядя на мирно сопящего Тииса. В такую погоду будить его — сущее мучение, под конец зимы лесовик засыпал особенно сладко. Но надо, надо... Выпутав Тииса из одеяла, наг понес лесовика в ванную. Сначала — отогреть в горячей воде, самый верный способ, не раз проверенный. Забраться в громадную ванную самому, уложить на хвост, придержать, распластать по груди, чтобы не свернулся опять клубком и не наглотался воды. Шорса всегда умиляло, какой его эльф маленький. Остальные остроухие такого умиления не вызывали: дылды и дылды, худые, на взгляд нага, совершенно нескладные. Лесовик был другой. Сейчас, к концу зимы, он уже немного похудел, стал не таким округлым, но все равно, еще оставалось наетое по осени пузико, еще казались пухлыми щеки. В общем, прелесть миниатюрная. Летом тоненький и гибкий лесовик Шорса тоже привлекал, но иначе. А вот зимний, такой теплый и уютный вариант... Тиис завозился, попытался улечься поудобней, но наг не дал, прижал, принявшись осторожно разминать. Громадные ладони — самого Шорса природа габаритами не обделила — казались почти страшными, когтистыми и слишком сильными по сравнению с крохотными руками лесовика. Все, кто видел их вместе, только диву давались: как они вообще сошлись? Громадный даже для своего вида наг и миниатюрный лесовик, который тому носом в грудь утыкался в лучшем случае. Но сошлись же. Переложив начавшего беспокойно вертеться Тииса на выставленный из воды хвост, Шорс принялся разминать его уже всерьез, разгоняя по телу кровь, разогревая, заставляя вспомнить, что хоть на улице и зима, но тут тепло, как летом, и можно не спать. Бороться с древними инстинктами было тяжко, но наг был упрям. Тем более, что было одно средство, которое всегда действовало безотказно. Весна, пора любви... Нужно было только напомнить телу лесовика об этом. И наг наклонился, с удовольствием скользнул языком по гладкой нежной коже. Так бы и вылизал всего... Кончик хвоста уже подрагивал в предвкушении, и Шорс потянулся за обретавшейся на полке смазкой. Когти бедного лесовика пугали. Мирные и тихие, они не были хищниками, побаивались всего такого. Пришлось аккуратно сточить, но даже после этого Тиис вздрагивал, обнаруживая руки нага в опасной близости от некоторых особо уязвимых мест. Бороться с этим было примерно так же бесполезно, как с нападавшим осенью жором. Что попытка все-таки пересилить себя и не бояться когтей, что попытка не наедаться на зиму обернулись плохо. С первым Тиис довел себя до натуральной истерики, от которой его пришлось долго отпаивать, со вторым все вышло еще хуже: сначала вечно голодный лесовик сделался абсолютно несносным, а потом зимой схуднул так, что только кожа да кости и остались, еле ноги таскал, пришлось врачам показывать. Те дурню по ушам-то и дали, объяснив, что бесполезно с природой бороться, нагулянный осенью жирок бессонной зимой все равно сойдет, зато организму такого вреда не будет. Вот и сейчас, чтобы не было вреда, Шорс вместо пальцев смазывал кончик хвоста. После полуторанедельного отсутствия Тииса так и так пришлось бы готовить особенно долго, а уж если тот впал в спячку... Это еще дольше. И приятней: когда еще Тииса действительно можно вылизать всего, одновременно с этим медленно, по волоску, проталкивая в него кончик хвоста, чуть подрагивая им, заставляя даже в глубоком зимнем сне вздыхать и поскуливать. Маленький, нежный, чувствительный... Шорс уже почти урчал, а не шипел, сам не зная, ласкает он своего эльфа, растирает или делает все и сразу, пытаясь добиться реакции. Хвост через некоторое время скрылся внутри почти на ладонь, наг изогнул его, и Тиис заскулил особенно громко, постепенно начиная реагировать на происходящее. В ванной уже было совсем жарко, и Шорс тяжело дышал, перебирал влажные, отяжелевшие волосы лесовика, вылизывал уши, большие, похожие скорее на звериные, чем на аккуратные удлиненные стрелки обычных эльфийских ушей. Сон потихоньку уступал горячим ласкам, превращался в дремоту, уходил с каждым толчком хвоста, теперь извивавшегося, дрожащего, медленно подводившего Тииса к пику. Крупно вздрогнув, он застонал, запрокинул голову, вжимаясь спиной в поддерживавшие его кольца. Шорс дал ему отдышаться, полюбовался, как трепещут уже почти готовые подняться ресницы. Совсем чуть-чуть еще нужно... Хвост медленно выскользнул из готового принять большее тела. Шорс жадно следил, как медленно, чешуйка за чешуйкой, он выходит наружу, как, сжимаясь, обхватывают его мышцы. Это зрелище никогда ему не надоедало, как и другое, которым он собирался полюбоваться прямо сейчас. Подхватив Тииса на руки, наг откинулся спиной на край ванной, уперся хвостом, чтобы не съехать. Хотелось растянуть момент, поглядеть, как доверчиво лежит его эльф, как уютно пристроились раскинутые ноги, как запрокинута голова, приоткрыт рот. Налюбовавшись вдосталь, Шорс облизнулся и наконец приступил к самому главному, осторожно пристраивая Тииса так, чтобы можно было беспрепятственно смотреть, как медленно подается, впускает в себя его тело. Каждый раз при виде этого зрелища наг невольно замирал, не понимая: как, ну как это вообще возможно? Как крохотный хрупкий лесовик может принимать в себя такое? А он принимал, пусть нелегко, не сразу, со стонами, но опускался так, что прижимался ягодицами к мелким чешуйкам. Выгибался, как сейчас, разводил ноги как-то по особенному, так что Шорсу хотелось взвыть: казалось, между округлых ягодиц было еще жарче, чем внутри, а упираться в прогнувшуюся поясницу было почти так же сладко, как чувствовать Тииса там, в глубине. Одаренный вдвое других разумных, наг не понимал, как можно жить без этого безумного ощущения, без понимания, что он берет своего эльфа и изнутри, и снаружи. А тот уже распахнул глаза, поскуливал, гнулся в руках, пытался двигаться, не понимая, что не во что упереться, что можно только ерзать, не в силах получить большего, пока Шорс не двинет им сам. Наг не заставил долго ждать. Отстранил, снова прижал, заставляя сдавленно застонать, втискиваясь до конца, насколько было возможно. Повредить он не боялся, приноровился уже, знал, как Тиису нравится больше всего: медленно, чтобы до безумия, до срывающихся с губ просьб, до ощущения, что дальше уже некуда, никак, нисколько, невозможно. А потом — за грань этого невозможно, пачкая спину, изливаясь внутри, слизывая с нежной кожи капли горячего семени. После такого еще долго не хотелось шевелиться, ни одному, ни другому, даже затем, чтобы просто разделить тела. Тиис жмурился, поводил ушами, теплый и растекшийся, но уже не сонный. Шорс просто блаженно развалился, позволяя своему эльфу сползти и устраиваться как тому удобней, благо к его услугам было все: от хвоста до широкой груди. Ругаться тоже не хотелось, даже когда отмылись до скрипа, поели и перебрались в чашу кровати, мигом облепленную любопытными шишечниками. Вместо ругани Шорс просто лениво поинтересовался: — Сестренки опять на кошачью выставку подались? — Угу, — на диво лаконично откликнулся Тиис. — А почему кого-нибудь еще подвезти не попросил? — Онэлас хотел, но я отказался. Ну его... — Хссс? — Шорс приподнял голову. Странно, раньше Тиис не говорил о светлом сородиче таким тоном. И вообще таким тоном не говорил. И не скрытничал так, что пришлось вытрясать из него, что же случилось на самом деле. Зато потом наг взвился, чуть не перевернув кровать, так что шишечники с пронзительными воплями бросились во все стороны. Шшштобы на его эльфа какая-то сссветлая сссволочь засссматриваласссь?!***
— Тебя точно не надо подвезти? Кажется, ситуация повторялась, только теперь в глазах светлого было куда больше уверенности. Тиис тоскливо вздохнул. Конец зимы выдался снежным, метели мели то и дело, и соваться на улицу вот так вот было глупо. — Слушай, я все понимаю, но... — Я сссам его домой отвесссу, — прошипели за спиной, и светлый вздрогнул, расширившимися глазами уставившись на подползшего нага, который становился все больше, больше, больше... Поднявшийся на хвосте Шорс одарил его переливчатым шипением, подхватил пискнувшего Тииса на руки и был таков.