В общем

Джуди поджимает губы. Она не привыкла к поддержке; то есть, конечно, родители, выдавливая улыбку, говорили ей, что она сможет чего-то добиться, восхищались ею, радовались; правда, потом уводили разговоры в сторону о том, как прекрасно она будет смотреться за прилавком, продавая морковь. Джуди не привыкла к тому, что кто-то может ей поверить, потому что ну, а что с нее взять, с глупой крольчихи, глупой странной травоядной с тягой к чему-то в тысячи раз совершеннее, чем она сама. Джуди ни черта не привыкла к одобрительным кивкам в свою сторону — больше к настороженному покачиванию головой. В общем, Джуди не привыкла, а Ник ее обнимает и говорит, что все будет хорошо. - Ник улыбается. Она его вытащила, он ее спас — так они стали друг у друга, так они позволили друг другу у себя быть; точнее, только так. Ник закрытый, дерганный, даже когда остается с ней наедине — точнее, тем более, когда с ней наедине; а ведь главное — этого не заметно никак, потому что дергается он исключительно внутри себя. Джуди заметила. Ник верит ей, потому что сначала ему приходится это делать, потом — потому что просто верит, потом — потому что по-другому никак. Верит, а еще держит — она же рухнет, черт ее дери, разобьется и разлетится. В общем она это ценит. Чересчур. - Ее срывает первый раз просто потому что ей кажется, что он ее соберет всегда и везде, потому что ей хочется, чтобы он ее собирал. И — ей действительно страшно, когда он уходит. — Ты не понимаешь! — странная фраза ему в спину, наверное. Особенно ему — тому, кто понимает, как никто. «Собери-собери-собери, только ты можешь, только тебе можно, только ты, черт возьми, но ты же, но я же, но мы же, но, но, но.» «Но.» В общем, Ник уходит. - Ей, кстати, нечего предъявить на это, ну, хотя бы потому что вот он — заходит в ее комнату и видит ее — сорванную, пугливую, глупую; конечно, он пугается — да хотя бы ответственности. Николас Уайлд к ответственности, все-таки, не привык, а его недавнее геройство — если честно, оно совсем не в счет. Он остается на пороге, начинает с ней говорить оттуда, и ей, почему-то, только больнее от этого; она кричит ему то, что думает и что не думает, она смеется, плачет, рассказывает, а потом затыкается, глядя в его глаза. Ч-е-р-т, да она же отражается там. Джуди не привыкла быть такой; сорванной, сломанной, скомканной истеричкой; Ник, оказывается, не привык к ней такой тоже. — Учись прятать свою обиду, — и он прав. Дверь не хлопает — затворяется тихо. Тихо. Может быть, она бы хотела, чтобы он просто к ней подошел со своим «so emotional», может быть, чтобы даже остался, может быть — чтобы «собрал-собрал-собрал», но она понимает, что о таком просить не посмеет. В общем, когда Ник уходит, Джуди думает, что справится сама. В общем, снова.