○○○
Чтобы выжить, приходится идти на тяжелую работу, ради которой не марают ручки Дневные. Или же крутиться по-своему, чем и занимаются некоторые. Чанель, который в школе не прогуливал только химию, сразу понял, куда направить все свои способности. «Пики» быстро стали весьма популярны, да вот только не одни Ночные захотели новых ощущений. Прошлая статистика смены статуса: два или три человека в год. Сейчас — в два раза больше. — Они ходили по домам, тыча в нос разрешением о нарушении комендантского часа, — Чанель хмуро смотрит перед собой, отбрасывая отросшую неуложенную челку и крутя в пальцах сигарету. — Спрашивали про то, где достают «пики». Кай видит, что обычно равнодушный Пак напрягся. Это может значить лишь то, что где-то они наследили. — Но ведь никто и не знает, откуда все идет. Чанель криво улыбается и цепко смотрит в глаза, от такого взгляда невольно хочется передернуть плечами. — Почти никто. Сомнения становятся подозрениями, и Кай ничего не может с этим поделать, когда детали складываются между собой, а детектив До лично нарушает комендантский час. А потом Кенсу пропадает на неделю. — Мы ничего не говорили! Мы вообще не помним, когда в последний раз разговаривали нормально с ними! Сэхун размазывает косметику, даже не пытаясь держать лицо. Минсок, стоящий в стороне, сжимает руки в кулаки и сглатывает каждый раз, когда голос девушки срывается в момент речи. Но вмешаться сейчас — фактически подтвердить ее вину. Пропали важные документы, и это — почти приговор. — Я знал, что нельзя доверять этим гребаным Дневнякам! — шипит Бэкхен, сверкая темными глазами. Минсок дергается было в его сторону, но тормозит, одергивая себя. Сэхун закусывает до боли губу. Она даже не знает, где сейчас находится ее брат и почему отец ничего не сказал в ответ на ее решение. — Если бы это была она, сейчас бы не сидела тут с бумажкой о смене статуса. Каю ничего не отвечают, лишь девушка смотрит с легкой благодарностью. Минсок, сверлящий до этого глазами пол, резко поднимает глаза. Он и не знал, что с этого самого дня Сэхун имеет статус Ночной. А Бэкхен, обычно не разбрасывающийся словами по пустякам, говорит за Чанеля, молча обдумывающего что-то в стороне. — Значит, ее драгоценный братишка. Кай молча встает и выходит, не собираясь реагировать на провокацию. Через неделю, когда становится ясно, что документы все еще не попали в неправильные руки, он почти нарушает комендантский час, планируя залезть в чужой особняк. Но Кенсу появляется сам. С сумкой и на пороге его однушки, которая по размеру меньше, чем кухня в доме семьи До. Во взгляде мелькает неуверенность, тут же сменяясь былой твердостью. Чуть задранный вверх подборок и заострившиеся черты лица — совсем как в день их первой встречи. — Я ничего не передавал, — голос выдает волнение, как и сжимающие ручку сумки пальцы. — Сжег. — Знаю, — Кай прищуривается и неспешно подходит к нему, пытаясь рассмотреть как можно лучше каждую черточку лица на освещенной розоватым лестничной площадке — комендантский час уже наступил. Кенсу сначала дергается, а потом прикрывает глаза, подаваясь навстречу легкому прикосновению чужой ладони. Две недели кажутся сейчас годом. — Ты ведь специально оставил их там, верно? — вдруг криво улыбается До и отстраняется. — На видном месте. — А ты взял. Кай не обвиняет, лишь наблюдает за сменяющимися эмоциями на чужом лице. Потому что все происходит именно так, как он и планировал. Чтобы принять верное решение, нужно подтолкнуть. А когда человек окончательно решает, чего он действительно хочет, он всегда найдет выход. — Объявился, — ухмыляется Пак, опираясь на дверь соседней квартиры. Бэкхен, стоящий возле него, кривит губы. — Если у нас появятся проблемы, я не посмотрю, что он твой парень. — Это правда? — вдруг говорит Кенсу. Хмурый Бэкхен пытается увернуться от большой ладони Пака и затащить долговязого домой. — Что именно? Кенсу наклоняет голову набок, блестя темными глазами в лучах рассветного солнца. — Что я твой парень. Соседняя квартира закрывается с громким хлопком в утренней тишине, оставляя их одних, а Кай молча распахивает шире дверь, лишь уголками губ отвечая на вопрос. С этого момента Кенсу — Ночной.Часть 1
2 апреля 2016 г. в 22:56
В такие ночи даже воздух становится особенным — будто лениво заползающим в легкие, приносящим странное опьянение от предвкушения на языке. И вонь из самой последней помойки не сможет это испортить. Каю кажется, что все остальное время он — лишь оболочка от человека. Карикатура на главного персонажа этого бесконечного трэшового артхауса, где каждый второй — зарисовка без претензии на глубокомысленную мишуру.
С выжженными в пепел волосами, драными джинсами и чем-то растянутым и безразмерным сверху, под великоватой на два размера курткой из джинсы или кожи. Чанель называет это вызовом, полным бунтарства, на которое всем уже давно насрать в их перевернутом на уши мире. Правильные мамины девочки ссутся кипятком от одного только скрипа кожи потертой куртки при ходьбе, только вот им не по адресу.
Кенсу тоже вполне себе может походить на правильную мамину девочку. Потому что все они в основном обитают среди Дневных и родились с золотой ложкой в заднице; а у семьи До большой особняк, чистейшая репутация, трое детей с прекрасными рекомендациями и надежда на то, что их маленькие проблемы останутся в секрете от их прогнившего вшивой идеальностью общества с пунктиком на превосходстве.
И вот он, несостоявшийся родительский шедевр, в который столько вложено за все эти годы. Стоит в переулке, чуть покачиваясь на неустойчивых каблуках. Ровные, чистые ножки, освещенные мерцающей вывеской какого-то бара, лижет красным пошлый отсвет игриво изогнутых букв.
— Куколка, сегодня не самое лучшее время для прогулки в одиночку.
А «куколка» фыркает и отбрасывает локоны каштанового парика назад, делая несколько шагов в сторону подвыпившего парня. Не от бедра, а уверенно криво и от души. Сбивая всю дымку ночного очарования от искусственных огней. Недооценивать Кенсу — ошибка номер один. Это сделать проще, если видишь перед собой кого-то в юбке и в полумраке. Или если ты знаешь, что перед тобой сам образец добропорядочности, сын капитана полиции.
Они пересекаются на исходе комендантского часа, который делит их на два лагеря. Дневных видно сразу, и идеально выглаженный костюм Кенсу был как бельмо на глазу. Чанель, идиот без капли инстинкта самосохранения, тогда получил за свой язык знатно. Кенсу не вышел ростом, да вот только смотрит так, будто выше тебя на две головы, как минимум. Это не тот надменный взгляд псевдохозяина жизни, так смотрят только когда за мишурой уверенности есть более весомые аргументы, нежели кошелек.
Каю нравится, как заостряются черты лица Кенсу в такие моменты. Как играют желваки и выделяются скулы. А мягкая линия челюсти становится резкой от чуть задранного подбородка. И эта грань между лицом и нежной кожей горла с подрагивающим кадыком кажется почти билетом в личный кинковый рай Кая. А Кенсу, который тогда лишь пытался удержать от глупости собственную сестру, теперь приходит каждую неделю.
— Не хочешь покататься, малыш?
Кенсу поправляет съехавший набок идиотский парик и оттягивает юбку из гардероба старшей сестры. Почти протрезвевший неудачливый ухажер инстинктивно шагает назад, пугаясь кривой улыбки и низкого голоса «куколки». И тут же без чувств оседает на землю от сильного удара по голове.
— «Малыш»? — кривит губы Кай, взваливая худощавое тело на себя.
Кенсу закатывает глаза и идет за ним, постукивая каблуками по асфальту. Они затаскивают тело на крышу автомобиля, надежно привязывая веревками и ремнями. Машина — новенький блестящий Форд всего неделю назад — сейчас же больше напоминает консервную банку. Они едут по трассе, видя перед собой еще пару машин с привязанными к крыше коврами, манекенами, сейфами и прочим дерьмом. Сегодня Ночь Бонни и Клайда — для «флага» выбирают все, что можно стащить. А у них на крыше разорается случайный «счастливчик». Идея привязать к крыше живой «флаг» принадлежит Кенсу.
Когда открывается «окно», все набирают скорость, включаясь в игру. Обычно в команде четверо: водитель и трое наблюдателей. По человеку на каждый квадрат, чтобы успеть увернуться до того, как тебя кто-то «осалит» сзади, и чтобы следить за помехами в виде полицейских и машин вне игры. Их команда раньше: Кай, Чанель, Минсок и Бэкхен. Сегодня уже третий раз, когда они сидят в разных тачках.
— Как они вообще умудряются в этом ходить?
Кай внимательно следит за дорогой, пока Кенсу на заднем сидении с недовольным шипением снимает туфли. Ни одной машины впереди и в зеркалах заднего вида. До пинает водительское кресло.
— Какого черта я снова в платье?
Он прилипает к левому окну, видя позади несколько машин с выключенными фарами. Побитую тачку Минсока можно рассмотреть даже в кромешной темноте из-за светящейся ядовитым зеленым краски. Впереди наконец появляется раздолбанный с прошлого раза зад чанелевского Мерса.
— Потому что я в прошлый раз вел тачку в педерастической фате в Ночь Молодоженов, — усмехается Кай, прибавляя газу, чтобы повторно «поцеловать» машину Пака. Но тот будто специально едет ближе к припаркованным тачкам Дневных. Задеть неиграющих — попасть на бабки. Денег лишних нет, да и Кенсу за нарушение комендантского часа придется отдать куда больше.
— Этот говнюк пристраивается к нашему заду! — бросает Кенсу, тут же переставая крутиться на кожаном сидении и пристегиваясь ремнем безопасности. И делает это очень вовремя, прямо перед тем как ядовито зеленый «ветеран» врезается им в зад.
Они видят широко улыбающегося Минсока и смеющуюся девушку в безобразно розовом платье на заднем сидении. Очухавшийся «флаг» на крыше их тачки орет последними словами, всячески превышая шумоограничительные нормы. Кенсу отстегивает себя и зло ругается себе под нос — Сэхун будет заперта до конца месяца за ослушание. Кай именно в этот момент сильнее нажимает на педаль газа, «целуя» задницу паковской тачки так сильно, что тот на какое-то время теряет управление. Кенсу, еле успевший зацепиться за плечо Кима и соседнее сидение, почти влетает в лобовое стекло. Каю кажется, что он забывает, как дышать. И он почти задыхается, чудом ловя парня, когда сзади впечатывается Минсок.
Кенсу, чуть очухавшийся от шока, выскакивает из машины, оттягивая узкое блядское платье, и бросает парик прямо в лицо высунувшемуся Минсоку.
— Какого хрена моя сестра делает в твоей тачке, идиот?
Сэхун, недовольно закатывающая глаза, вылезает из машины, вытягиваясь возле своего «бойфренда, братишка, да». На ней розовое платье из собственного гардероба, открывающее длинные загорелые ноги. Из них двоих она, с мелкими веснушками на лице и чуть выгоревшими волосами, больше всего похожа на Дневную.
Семейная ссора по расписанию не сильно интересует собравшихся, потому что результат все равно один: Сэхун будет возвращаться сюда, пока не уйдет окончательно. И Кай знает, что предки не позволят им просто так перейти к Ночным. Статус Ночных сразу у двоих детей — худший кошмар любого из гребаных Дневняков.
— Я почти съехал с дороги. Думал, что дальше легкого «флирта» у нас не зайдет сегодня, раз уж Кенсу в наблюдателях, — усмехается Пак, протягивающий ему сигарету. Кай отказывается, сплевывая себе под ноги, — Кенсу не любит запах крепких, а ушастый только такие и курит.
Бэкхен — неизменный наблюдатель Чанеля — скучающе натягивает на палец жвачку цвета блесток на платье Сэхун. На нем незастегивающееся на спине платье с юбкой по колено глубокого синего цвета. Кто-нибудь вообще из них имеет хоть малейшее представление о том, как выглядела Бонни?
— Вы, сукины дети, да я на вас столько жалоб накатаю! Никогда не узнаете про следующее «окно»! — истерит ерзающий на крыше «флаг», веселящий друзей, но никак не останавливающий семейную драму. Действие второе: Кенсу пытается оттаскать младшую за уши.
Проезжающие мимо зеваки даже скорость сбавляют, заглядываясь на «сестричек». По авторадио уже говорят о них, почти перекрывших движение. Скоро можно будет продавать билеты. Бэкхен лопает пузыри, спустив платье до бедер, — слишком давит в плечах и просто блядски чешется. Пак затягивается с особым удовольствием, прищурив глаза и наблюдая сквозь ядовитые кольца дыма за семейкой Дневных. Минсок, который, кажется, вообще будто не при делах, выдергивает волоски из каштанового парика.
— Он тебе когда-нибудь говорил, зачем все это делает?
Вопрос Чанеля выдергивает из собственных мыслей. Кай переводит взгляд на Кенсу, который уже почти довел все до окончательного этапа: слезливой сцены. И нет, он никогда не говорил, а Кай никогда не спрашивал. Потому что по большому счету — насрать. Если гложут сомнения — закинься парой колесиков из чьей-нибудь аптечки. Например, почти приказавшей долго жить мачехи.
— Я тебе доверяю, но ему — нет.
Кай не может до конца определиться, как на это реагировать. Потому что «спасибо за доверие, дружище», но и в людях Пак не ошибается почти никогда. И вообще смотрит всегда так, будто знает наперед. Доводит, лезет на рожон, но по глазам видно — знает. И что Кенсу вполне мог его уложить (и уложил) — тоже знал. Да и сделать это не так-то сложно, потому что Чанель длинный, худой, с паучьими пальцами и хреновой физической подготовкой. Во внутреннем кармане — банка вазелина и черная краска. Причесаться, намазать волосы этой дрянью и сумасшедше улыбаться, что-то странное мурлыча прокуренным голосом. Как попытка выделиться, переносясь в пятидесятые. И вся эта тонкая долговязая фигура в висящих на теле тряпках больше походит на Смерть, если бы она имела человеческую оболочку. А для чего там еще используется вазелин, одному постоянному наблюдателю известно. Бэкхен, из которого лишнего слова не вытянешь, любопытство терпеть не может. Это так, к сведению.
Кай пинает камень под ногами, попадая по боку проезжающей мимо машины с привязанным к крыше манекеном, и ничего не отвечает, потому что от него этого и не требуется. Чанель получил то, что хотел. Прогноз погоды на ближайшее время: немного влажно и темные тучи противных сомнений.
— Полтора часа до конца комендантского часа, — громко бросает Кай.
Кенсу, все еще отчитывающий младшую на радость зевакам, замолкает. Он бросает взгляд в их с Паком сторону, поправляя сползающую с несомненно мужского плеча лямку платья.
— Полчаса, — тычет он пальцем в грудь откровенно заскучавшему Минсоку. Тот сразу подбирается и прячет за спину шмыгающую носом Сэхун. Хотя чтобы действительно спрятаться, девушке придется изрядно присесть. — Всего полчаса я даю на то, чтобы ты отвез ее домой.
Девушка даже не возмущается, размякая в объятьях Минсока. Кенсу недовольно поджимает губы, но возвращается в машину, громко хлопая дверью со стороны пассажирского сидения. «Флаг», передыхающий от истерики какое-то время, снова начинает шуметь. Кай даже не смотрит на Чанеля, когда садится за руль и срывается с места, окончательно ставя точку в их очередном представлении.
В салоне витает запах бензина, кожи, пота и чего-то, принадлежащего только Кенсу. Каю кажется, что он подобно собаке сможет его отыскать где угодно. Автосалки всегда были тем, что заставляло чувствовать себя действительно живым. То чувство, когда в ушах набатом собственный подскочивший пульс во время столкновения, было несравнимо ни с чем. Но сегодня, в тот момент, когда Кенсу почти вылетел через лобовое, Кай почувствовал, что ему впервые стало страшно. Когда столько времени только и делаешь, что нарываешься на неприятности, это чувство притупляется. И теперь, когда он был готов отпустить к чертям руль, лишь бы успеть поймать, он понял, что никакое опьянение от выброса эпинефрина нельзя сравнить с этим страхом.
Он едет неспешно, желая растянуть бегущее слишком быстро время. Побитые машины, кашляя, направляются домой, везя своих счастливых донельзя хозяев. А Кенсу молчит, пялясь в окно. Платье уже давно разошлось на молнии, не выдержав давления, и сползло с плеч. До сидит, чуть разведя ноги, что позволила сделать задравшаяся юбка. Кай видит даже в полумраке, что кожа Кенсу стала светлее с момента их первого знакомства.
Он тормозит в районе Дневных, между большими деревьями с густыми кронами. Кенсу, будто усиленно что-то обдумывающий все это время, первый подается вперед, находя чужие пухлые губы. Любая зависимость — лишь хорошо подобранная смесь ингредиентов, подходящих именно тебе. Немного правильных ассоциаций, создающих эфемерность эйфории, — и все, ты вляпался по самую глотку. Они уже почти захлебываются.
Кенсу нехотя отстраняется и быстро перелезает на заднее сидение, стягивая с себя оставшиеся тряпки. Кай достает из бардачка смазку и презерватив, попутно справляясь с собственной одеждой. Кенсу в темноте прекрасен, и Кай уверен, что и при дневном свете он прекрасен настолько же. Пусть он и не видел никогда солнца.
Кай нависает над ним, целуя сразу глубоко, со вкусом. Ощупывая каждый сантиметр желанного тела, изученного за столько времени. До конца комендантского часа осталось не так много, поэтому они не могут себе позволить сбавить темп. Кай проводит языком по чужим искусанным губам и отстраняется, откровенно любуясь. Тонкая ниточка слюны, соединяющая их губы, поблескивает на блеклом свету — проводник для заразы, распространяющейся прямо по нейронам. Кай закидывает гладкую ножку себе на плечо, придвигаясь ближе и проскальзывая блестящим от смазки пальцем вниз. Кенсу закусывает губу, прикрывая глаза от легкого дискомфорта — на долгую подготовку нет ни времени, ни желания. Кай прилипает взглядом к чужим чертам лица, впитывая каждую деталь. Зачарованно следя за двигающимся небольшим кадыком на нежном горле.
Кенсу негромко стонет, когда терпеть дальше уже невозможно. Кай наскоро готовится и входит, как можно медленнее, сдерживаясь из последних сил.
— Эй, вы там что, трахаетесь?! — откуда-то истеричное сверху.
В салоне слишком мало места, поэтому толчки медленные, но глубокие, бьющие по нервным окончаниям. Кай завороженно ловит каждый выдох и стон, срывающийся с полных влажных губ. Он кладет ладонь на чужой затылок, ведя большим пальцем вдоль плавного изгиба чужой линии челюсти. Такого мягкого сейчас, когда парень в его руках лишь постанывает от удовольствия и отдает всего себя. Кай ведет языком, прослеживая эту выступающую грань чужого лица, прикипая губами к месту, где так сумасшедше бьется пульс. Ощущение власти пьянит все больше. Потому что Кенсу — будто обмотанный колючей проволокой по периметру. Можно разодрать все в кровь, пытаясь подобраться поближе. А Каю это не стоило ни царапины. Пока.
Кенсу хватается за чужие плечи, упираясь коленом в крышу автомобиля и почти стукаясь головой о дверцу машины на каждом особенно глубоком толчке. Его жизнь по факту начинается в минуту окончания ночного комендантского часа, когда приходит время возвращаться в свой до рези в глазах светлый мир. От солнечного света скоро начнет мутить. Потому что по-настоящему жить он начинает здесь, с наступлением темноты, вместе с мраморными фейерверками на кожаной обивке их псевдоалтаря. С выбитыми из легких выстонанными эгоистичными молитвами.
Кай влажно целует припухшие губы и тяжело дышит, прислоняясь своим лбом к чужому, притягивая ближе к себе. Этот почти нуждающийся жест намного интимнее самых смелых прикосновений. И он даже не ругает себя за собственную слабость, когда чужие ладони обхватывают его лицо, заставляя посмотреть в блестящие в темноте глаза.
— Я не лгу тебе. Никогда не лгал, понимаешь?
Кенсу тоже все видит, а Чанель весьма прямолинеен. Кай понимает и хочет верить, несмотря на то, что капитан До запускает руку туда, где ему могут ее откусить.
— Сраные пидоры! Да не видать вам больше салок, как своих ушей! — со всей злостью и безысходностью.
А Кай пытается устроить их на сидении, не давая сползти Кенсу на грязное дно салона. Он оставляет поцелуй на чужом влажном виске, чувствуя, как восстанавливается сердечный ритм. Блядской надежды достаточно для того, чтобы не думать о последствиях.