***
День у Микеле не задался с самого утра. Словно само провиденье сегодня подкидывало ему мелкие пакости и неприятности, которые не досаждали по отдельности, но, собираясь вместе, убивали хорошее настроение на корню. Во-первых, Микеланджело безнадёжно проспал. Не то чтобы это выглядело как-то странно на фоне его регулярных опозданий и недосыпов, но сегодняшняя причина такого состояния продолжала молоточком выстукивать тревогу на обычно безмятежном лице итальянца. Вчера вечером он так и не услышал долгожданного звонка от Флорана. А ведь тот знал, как важно было блондину хоть на минуту погрузиться в его голос. И прихоть эта была даже не из-за волнения перед премьерой (коего не было вообще), а из-за почти физической необходимости хотя бы слухом «прикасаться» к любимому французу. Причины отключенного телефона Мота были Микеле неведомы, из-за чего к раздражению от несостоявшегося разговора добавлялось вполне логичное беспокойство. Может, случилось что-то из ряда вон выходящее, поэтому Фло так долго не выходит на связь? Ведь «Моцарт» названивал своему «Сальери» почти всю ночь, забывшись мятежным сном прямо на небольшом диванчике посреди комнаты с зажатым в ладони телефоном. Собственно, упавший с громким стуком аппарат и послужил своеобразным будильником, выдернувшим Микеланджело из мира беспокойных грёз в реальный мир с практически осязаемыми тревогами. Они тонким слоем оседали на коже, не давали нормально дышать и ориентироваться в пространстве, заставляли метаться по номеру в поисках чего-то, что хоть ненадолго отвлечёт от нерадостных размышлений о возможном... Нет. Надо будет просто узнать у Дова, который... Дов! Вот и «во-вторых». Итальянец подскочил на диване, как в причинное место укушенный, и принялся судорожно приводить себя в относительный порядок. Из головы из-за излишних треволнений насчёт любимого совсем вылетел тот факт, что «отец» рок-оперы сегодня с утра приземлился в аэропорту Сеула и уже был на пути в отель. Микеле маленьким ураганом пронёсся по всем помещениям номера, собирая раскиданные вчера в слепом приступе злости фенечки и подвески, возвращая оные на привычные места; залетел в ванную, чтобы умыться, понять, что краситься очень лень, и оставить сие действо на совесть гримёрам; вернулся в спальню, хватая первое, что вывалилось из шкафа, и натягивая на себя. Сонливость с лица немного отступила, но выражение глаз от этого менее задолбавшимся не стало, поэтому Локонте, нацепив привычную маску весёлости, вырулил в общий коридор, избрав своей целью номер Мервана и Солаля. Жить с Лораном Микеле отказался почти сразу. И это было святое и любимое Богом «в-третьих». Непомерная гиперзабота Бана по началу казалась весьма забавной, но в какой-то момент стала едва ли не самым существенным внешним раздражителем. Чего стоило итальянцу не вспылить, когда Лоран изо дня в день таскал ему чай в номер и в гримёрку, ставил дымящуюся кружку на столик или тумбочку и с самым участливым выражением лица спрашивал, всё ли у Мике хорошо. Блондин поначалу отмахивался и отшучивался, но чем настойчивее становился Лоран, тем раздражённее – Локонте. Дошло до того, что итальянец, проснувшийся ночью от шебуршания рядом со своей кроватью, увидел француза, подтыкающего ему одеялом ноги и мотивирующего это тем, что в номере холодно. Естественно, Мик вспылил. Поэтому сейчас, завидев довольное странно усатое лицо в другом конце коридора, Микеланджело поспешно нырнул в номер «папочки» и щёлкнул замком, скрываясь от очередного приступа заботливости Бана. Детей ему, что ли, мало?.. — Ты чего? – Мерван, вышедший из ванной, удивлённо вытаращился на прислонившегося к двери Локонте. – Привидение увидел? — Угу, – буркнул итальянец, отлипая от гладкой поверхности и перемещая свою тушку в ближайшее мягкое кресло. – Я бы привидению был рад больше, чем нашему Сальери. — Вы же друзья, вроде как, – хмыкнул Мерван, на одной ноге прыгая к своей кровати и плюхаясь на неё с булькающим звуком. — Дружить надо в меру. — То-то вы с Флораном так...сдружились, – не удержался от ехидного комментария «Клоун». — Знаешь что! – моментально вспыхнул блондин, вспоминая первопричину своего отвратительного настроения с утра. – Было интереснее таскать чай у Флорана, чем пить заботливо приготовленный Лораном. — Ох уж эти прелести произношения... – невнятно пробубнил Рим приглушённым голосом, натягивая на себя чёрный свитер. — А где Солаль? – Микеланджело только сейчас понял, что папы-курицы не наблюдается в номере. – Неужели с утра пораньше ушерстил на расслабляющий шопинг с танцорами? — Нет, там вообще-то Дов собирает всех, – неопределённо повёл плечами алжирец, стягивая волосы в низкий хвост. – Просто я в силу...обстоятельств собирался дольше. — Пойдём, горе, – улыбнулся Мике и, поднявшись, помог коллеге дойти до двери, где гордо стояли костыли. Парочка «Моцарт и глюк Моцарта» добралась до номера Дова за десять минут, наполненных отборным мервановским матом, в бесконечном потоке которого были слова, не знакомые даже Микеле (видимо, горячая алжирская кровь наполовину состояла из ругательств на всех языках мира), и ехидным истинно итальянским хихиканьем. Объяснялось всё весьма просто: гордый Рим, отказавшись от любезно протянутой руки помощи и предложенного плеча для опоры, старательно пытался идти прямо, а не зигзагом по направлению «стена-стена». — О, а вот и наши больные! – радостно воскликнул Дов и крепко обнял вошедших подопечных. — Жалко, что не на голову, – хмыкнул Бан и похлопал по месту на диване рядом с собой. Микеланджело улыбнулся и, сделав вид, что не заметил приглашающего жеста Лорана, умостился на подлокотник возле Диан, тут же втягивая блондинку в ненавязчивый диалог. Мерван едва сдержал язвительный комментарий относительно такого позорного дезертирства и, кряхтя, уселся по другую сторону от девушки. — Ну что же... – Аттья устало потёр глаза: одиннадцать часов полёта – это вам не в парке прогуляться. – Я рад снова видеть почти прежний состав «Моцартов» и жду от вас как всегда многого. Выступления я не видел, поэтому ничего сказать не могу. — А поклоны? – Лоран, который Сальери, поёрзал на своём месте, выжидающе глядя на продюсера. — Иногда переигрываете, – отшутился тот, поглядывая на напрягшегося итальянца, – но в целом неплохо. Главное, чтобы зрителю нравилось. — О, они пищат от восторга, – ядовито фыркнул Мерван, всё ещё возмущённый тем, что роль Сальери при живом-то дублёре отдали другому человеку. Рим бы не таскал Локонте, аки принцессу из диснеевского мультика. — Внимание! – Солаль вытащил телефон, обращая на себя взгляды собравшихся. Все как можно менее устало улыбнулись в камеру и на несколько секунд замерли. Любитель современных технологий уткнулся в гаджет и затих. Видимо, спамил в Твиттер. — Что хочу сказать... – продюсер зевнул. — Шикарный был бы кадр, – хмыкнул «папочка», наблюдая за сонным Довом поверх своего телефона. — Я устал, Моран, – бросил тот. – Так вот. Очень жду сегодняшнего вечера, ребятки. Всё-таки «Моцарт» - любимое детище... – Аттья ностальгически вздохнул и прикрыл глаза. – А сейчас марш на репетицию! — Узнаю Дова, – хихикнула Диан и помогла Мервану подняться. — Микеле, задержись, – едва ли не шёпотом попросил продюсер, провожая взглядом толпившуюся у входа в номер труппу. Когда импровизированный затор рассосался и закрыл за собой двери, Дов неожиданно ясным взглядом посмотрел на стушевавшегося Микеланджело. — Ты как? Держишься? — Пока на сцене – ничего. Потом потряхивает, – честно признался итальянец. Врать бесполезно. Аттья изучил каждого своего подопечного лучше, чем их знали собственные родители. — Ты разговаривал с Лораном? – мужчина склонился ближе к Мике и пристально вглядывался в каждую чёрточку, отмечая небывалую усталость на посеревшем лице. — Бесполезно. Да и все мои аргументы разбиваются о тот факт, что фанатам это нравится. Был бы тут... – Локонте предательски запнулся и сглотнул комок в горле. – Был бы тут Флоран, все бы визжали от его игры на гитаре. Конечно, таскать меня по сцене он не стал, но всё же... — Если честно... – продюсер откинулся обратно на спинку стула и заложил руки за голову, – я думал, что вы намеренно договариваетесь перед каждым выступлением об очередной...выходке. Но твоё лицо говорит обратное. — Нет, я никогда не знаю, чего мне ждать, – попробовал улыбнуться блондин, но вышло неправдоподобно и тускло. – Но я же не могу высказать ему всё на сцене. Приходится поддерживать эту странную игру, какой бы глупой она ни казалась. В комнате повисла вязкая пауза, разбавляемая мерным гулом проезжающих под окнами отеля автомобилей и голосами людей, изредка снующих по коридору этажа. — Как он? – решился, наконец, Мике, внутренне сжавшись в ожидании ответа. — Тоже устаёт, – пожал плечами Аттья. – Думаю, сам видел. — Видел. Но ведь твои слова важнее. В конце концов, Флоран актёр. — Ладно, Моцарт, – улыбнулся Дов и поднялся со своего места. – Мне нужно хоть немного привести себя в чувство, а ты топай на репетицию. Вечером увидимся. — До встречи, – мужчины обменялись крепким рукопожатием. Вместе с захлопнувшейся дверью номера открылась та, что вела в одну из спален. В комнату буквально выпал бледный Мот. Его волнение и хорошо скрываемую злость выдавала только мелкая дрожь в кончиках пальцев и лихорадочно блестевшие потемневшие глаза. — Ну и к чему этот цирк? – устало поинтересовался мсье Аттья, оглядывая измученного музыканта. – Почему я не мог ему сказать, что ты тоже прилетел? Между прочим, я об этом уже пожалел тысячу раз. — Не хочу... – француз медленно сглотнул, успокаивая заходившееся в бешеной токкате сердце. – Не хочу, чтобы он видел меня до премьеры. Иначе всё пойдёт наперекосяк. — С каких пор ты сомневаешься в актёрском мастерстве Микеле? — С тех пор, как приехал в Сеул, – неопределённо отмахнулся Флоран и скрылся за дверью в ванную. «С тех пор, как думаю отходить его так, чтобы он встать не смог ближайшие два дня», – из большого зеркала на него смотрели смоляные глаза, подёрнутые пеленой голодного желания.***
— Лоран, прошу тебя! – Микеле нервными движениями отцеплял одну из своих многочисленных звёздочек, висевших на шее, от кружевного воротника рубашки «Моцарта». – Давай сегодня без выходок? — О чём ты? – Бан, надевающий в этот момент линзу пронзительно-синего цвета, покосился на Локонте очень странным взглядом. Линза не встала на место, из-за чего один глаз был наполовину карим, наполовину голубым. — Не таскай меня по всей сцене, словно я двенадцатилетняя девчонка, подвернувшая по твоей вине ногу, и ты чувствуешь, что теперь обязан ей по гроб жизни, – пробурчал итальянец, отцепивший наконец-то от рубашки подвеску. — Но в истории с глазом виноват я. — Но ты делал это до того, как у меня заболел глаз! – возопил Микеланджело, вскидывая руки. – И вообще. Не ты же меня красил. — Я толкнул. — Забудем. В гримёрке повисла напряжённая тишина. Микеле, дабы отвлечься, набирал Флорану гневные сообщения с самым разным содержанием, которое варьировалось от банального «Флоран, где тебя твои камелотские дружки прячут?» до гневного «Я тебя на твой же собственный меч насажу, если ты мне сейчас же не ответишь, истеричка бородатая!» Сообщения доходили, но читались ли – оставалось тайной. Плюнув на это дело, Микеле закинул телефон в угол дивана и устало откинулся на его спинку. Утренняя нервозность, поутихшая после разговора с Аттья, вернулась с новой силой, запуская свои склизкие щупальца в самые дальние закоулки души. Итальянцу было даже немного стыдно. Он переживал не из-за предстоящего грандиозного концерта, а из-за невозможности услышать перед этим концертом Флорана. Мало того, это недоразумение умудряется его просто филигранно игнорировать! Внутри Микеланджело каждая клеточка кипела жаждой расправы, но внешне это выражалось лишь в редком нервном подёргивании уголка губ и слишком частом моргании. Блондин даже грешным делом подумал набрать Зао или Фабьену, чьи телефоны имелись у него на случай непредвиденных обстоятельств (забрать перебравшего Флорана из клуба, где зависла труппа «Артура» или позвонить, если телефон горе-короля с пустым аккумулятором валяется на дне сумки), но быстро распрощался с этой мыслью. У ребят наверняка была репетиция, ни к чему им сейчас решать амурные дела двух совершенно повёрнутых друг на друге музыкантов. За своими мрачными мыслями Локонте не сразу уловил приход гримёров. Только осторожное прикосновение к плечу вернуло его к суровой реальности, а улыбающаяся девушка на ломаном французском пригласила его в кресло. Микеле тяжело поднялся и сменил дислокацию, свято уповая на то, что сможет подремать хотя бы несколько десятков минут, пока над его лицом колдует гримёр, но увы. Болтливость и оживлённость Лорана сделала своё дело, и планам не суждено было осуществиться. Итальянец с самым скорбным выражением лица взирал на собственное отражение в зеркале. Спасибо гриму за то, что не видно пепельно-серого цвета лица и синяков под глазами. Недосып и раздражение только в почерневшей радужке глаз, которые болезненно блестели в отсветах ламп над зеркалом. — «Моцарт», десять минут до начала! – бодро заявил Лоран, появляясь в отражении за спиной блондина. – Не усни, птаха. Микеле что-то неразборчиво буркнул и поднялся с кресла, глазами ища жилетку и блестящий камзол, чтобы взять всё это в охапку и скрыться в закулисье. Почему-то именно сегодня общество Лорана досаждало так, как не досаждало никогда. Возможно, сказывалось молчание со стороны конкретно обнаглевшего бородатого француза. В любом случае сбежал Локонте со всей предельной вежливостью и возможной скоростью. За кулисами на него тут же налетел звукарь с микрофоном, что-то лопочущий на своём языке. Итальянец развёл руки, давая простор для действий, и через две минуты облачался в оставшуюся одежду, скрывая передатчик под ней. — Мике... – из ниоткуда возникла Маэва, поправляющая свою шляпку. — Да, сестрёнка, – мужчина притянул девушку к себе и звонко чмокнул в висок. — Всё нормально? – природная проницательность Мелин, кажется, не выключалась даже в критические моменты. – Ты сегодня весь день сам не свой. Всё-таки с Флораном поругались? — Если бы... – горько усмехнулся итальянец, не выпуская «Наннерль» из объятий. – Если бы поругались, я бы так не переживал. А так... Я вообще не знаю, где он и что с ним. На звонки не отвечает, на сообщения тоже. Не знаю уже, что и думать. — А ты у Дова спрашивал? – Маэва ощутимо напряглась, переживая за блудного «Сальери». Всё-таки все они были семьёй. — Как-то из головы вылетело, – спохватился Микеле, тут же глазами силясь отыскать продюсера. — Тише, стой! – Эва обхватила итальянца за плечи, заставляя смотреть себе в глаза. – Сначала отыграем спектакль, а потом спросишь! Не хватало ещё, чтобы вместо Вольфганга Амадея Моцарта на сцену вышел Микеланджело Локонте на грани истерического припадка. Дов никуда не денется. А Флоран просто занят, либо забыл телефон где-нибудь в гримёрке. А так как твоя машерастеряшность – явление заразное, это предположение вполне имеет под собой основу. «На исходные. Две минуты до выхода», – раздалось в наушниках у обоих. Микеле кивнул, соглашаясь с рациональностью мысли Маэвы, и поспешил к ожидающим танцовщицам. — Вольфганг Амадей Моцарт! К Вашим услугам! – Микеланджело отвесил поклон и продолжил своё движение вместе с девушками. Из головы разом вылетели все мысли, заставляющие что-то в груди сжиматься под натиском липкого страха и холодной паники. Сейчас нет мсье Локонте. Есть герр Моцарт, который не может подвести всю труппу и позволить истинным эмоциям отразиться на лице. Главное – отыграть премьеру так, чтобы потом в ушах звенело от криков фанатов. Отыграть так, чтобы Дов, не остающийся ни на одну из своих премьер и изменивший этой традиции сегодня, не был разочарован своими воспитанниками. Песня за песней, зарисовка за зарисовкой. Микеланджело замирает с письмом от «Леопольда» и терпеливо ждёт, пока сзади на него налетит Мерван. — В зале Флоран. Тише. Титаническим усилием воли Локонте продолжает играть Моцарта и не начинает судорожно оглядываться по сторонам, силясь увидеть того, чей образ занимает все мысли и сны. Клоун кружит Моцарта, вселяя в него безумие и страх, но пережить теперь легче. Микеле чувствует, как весь негатив разом отступил, даруя блаженное умиротворение и предвкушение встречи. Осознание того, что на глазах своего Сальери он будет играть с другим во втором акте не пришло до сих пор, поэтому в обращённое к Алоизии «Je vous aime» Микеланджело невольно вложил чувство вовсе не к девушке. Теперь мужчина спиной чувствует направленные на него взгляды, но яснее всего – взгляд почти чёрных в таком освещении глаз, которые едва ли не сжигают на месте, испепеляя до последней клеточки огнём безумия и страсти. Он увидел его, когда вышел петь «Tatoue-Moi». Левый сектор, пятый ряд, в самом центре. Волосы безупречно убраны назад, аккуратная ухоженная бородка, сложенные на груди руки. И глаза. Действительно обжигающие, но увидеть с такого расстояния эмоции, которые таятся в этих угольных омутах, не представляется возможным. Поэтому Микеланджело со всей возможной пошлостью выпевал каждую строчку своей арии, изредка натыкаясь на испытующий взгляд в темноте. За кулисами суматоха. Он схватил траурный камзол и едва успел надеть, а его вновь волокут на сцену, смотреть, как в душе Вольфганга Амадея Моцарта зарождается маленький ад. Но Микеланджело смотрит на это словно сквозь толстое стекло: глаза заволакивает туманная дымка желания, набатом бьющееся в висках. Он здесь, он смотрит. Демоны корёжатся, выплясывая свой нелепый танец, словно марионетки. Слова Алоизии долетали до слуха, но не до сознания. Ответные реплики Микеле говорил на автомате, полагаясь на многолетнее пребывание себя в этом образе. Ни память, ни тело не подведут. А вот в исполнении «Роз» голос предательски срывается: итальянец отпускает из души все надуманные страхи и тревоги, и в ней рождается надежда на скорую встречу, тёплый поцелуй и мягкие объятия. И Микеле знал, что Флоран обязательно поймёт этот посыл.***
Мот намеренно проигнорировал предложенную Довом возможность отправиться за кулисы в антракте. После первого акта в душе француза осели неоднозначные чувства: пока Микеланджело был на сцене один и заигрывал со всеми особями женского пола, вертящимися вокруг него, Флоран был спокоен, как удав, прекрасно зная отношение блондина к девушкам. Более того, он не удержался от злорадной ухмылки, когда увидел, что Рим его заметил и не преминул тут же сообщить об этом сбитому с толку итальянцу. Брюнет с удовольствием наблюдал, сколько сил приложил Мике, чтобы не начать выискивать его глазами тут же. Мот никогда не видел спектакль от начала и до конца. Сейчас, сидя в качестве обычного зрителя, он невольно напрягался. Второй акт не предвещал ничего хорошего для француза: наблюдать, как твой Моцарт играет с другим Сальери, - равносильно разрыву с этим самым Моцартом. А это похлеще, чем взрыв атомной бомбы, до состояния которой и был доведён Флоран, так некстати вспомнивший все видео с поклонов в Корее. Но ничего не оставалось, кроме как ждать. В сорвавшемся на последних нотах звонком голосе француз каждой частичкой тела почувствовал невысказанную просьбу. Он дождётся. Только встреча будет немного...необычной. Второй акт Флорану хотелось отсидеть с закрытыми глазами. Таких вопиющих кривляний от человека в образе Сальери не ожидал даже он, хотя ещё до начала репетиции видел исполнение песен мсье Баном на конференциях и радио-эфирах. Интересно, а с какой скоростью сейчас вращается Антонио в своём гробу? Хвала богам, не дожил до этого священного дня. Хотя если бы дожил, то захотел бы умереть ещё на первых нотах «Le bien». «А тебе и подтанцовка не нужна», - хмыкнул про себя Флоран, подавляя отчего-то кажущееся естественным желание закрыть глаза ладонью, а в уши вставить наушники с каким-нибудь убийственным треком, лишь бы не слышать...этого. «Пресвятой Солаль, Дов, дёрнул тебя чёрт взять его? Почему ты не мог взять Мервана?» – на «L’assasymphonie» Флоран стоически не смотрел на сцену. Куда угодно, лишь бы не на сцену. Даже количество мест начал подсчитывать, лишь бы не видеть происходящего там. В голове ещё зародилось по-детски глупое желание вскочить со своего места, выбраться на сцену и громко заявить, кто тут истинный Сальери. И плевать, что в джинсах и свитере, явно не в восемнадцатом веке пошитых. Чем дальше в лес, тем злее дятлы. С каждой минутой происходившего перед ним действия Флоран всё больше начинал чувствовать себя какой-то эфемерной частью окружающего мира. Словно и не он это сидит здесь и смотрит на свою роль, которую исполняет другой человек. Не он улыбается и старательно прячет столь неуместную улыбку в кулак, продолжая наблюдать за творящимся. Не он отвечает коротким взглядом на брошенный со сцены осторожный и многообещающий. И нет. Это не у него в груди разгорается костёр ревности, топливо в который подбрасывает финальный «Vivre». Во время песни Мот почти физически чувствует, что загорается. Сначала кончики пальцев, в которых назойливыми иголками стучит желание поздороваться с чьей-то шеей, потом ладони, предплечья, локти, выше к горлу, сдавливая в тиски и лишая возможность ровно дышать. Вдохи короткие и хриплые. Неожиданно вспыхнувшая (впервые за долгое время) ревность решила отыграться по полной, выбивая почву из-под ног и лишая возможности здраво мыслить. Всё вокруг подёрнуто красной пеленой, которая то и дело пульсирует, пропуская отдельные звуки и жесты. Флоран, скрипя зубами, вцепился в подлокотники своего кресла, цепляясь глазами за удаляющуюся фигуру. Если раньше его ломало на сцене, то сейчас выворачивало здесь, в зрительном зале. Но выворачивало, увы, не от трагедии Моцарта, а от собственной, какой бы глупой она не казалась трезвому рассудку. Мот серьёзно намеревался уйти с поклонов, зная, какое зрелище его ждёт, но остался. Раз Микеле его видел, должен же объяснить...этому, что не стоит так глупо поступать в присутствии Флорана. Ведь должен?.. Ан нет. Француз впивается уже в собственное запястье, сдавливая его длинными пальцами до пульсирующего онемения в кисти, но даже тогда он не отпускает себя, наблюдая, как его Микеле таскает на руках Бан. Ревность и злость окончательно побеждают разум, застилая всю адекватность напрочь. Кажется, Микеланджело попросил его отпустить. Что ж...***
— Я же просил... – едва слышно прошипел Микеланджело, едва слово берёт корейский продюсер. — Почему ты злишься? – Лоран невозмутим, как всегда, задрал подбородок, давая Диан поправить поехавшую брошку. — Потому что! – огрызнулся итальянец, то и дело бросая панические взгляды в зрительный зал. Толпа стояла прямо возле сцены, но блондин не видел в ней француза. Новое чувство тревоги захватило едва успокоившееся после очередной «смерти» сердце, заставляя его снова заходиться в гневном ритме. Гневном от того, что в антракте Мике попросил Лорана не дурачиться на поклонах. Но куда уж там. Итальянец вновь был удостоен чести оказаться на руках у «Сальери», который балансировал с ним, словно молодожён с супругой перед входом в своё жилище. В голове тревожным роем жужжали мысли, одна неприятнее другой. Время тянулось до омерзения медленно, люди впереди что-то говорили, Дов несколько раз бросал через плечо крайне обеспокоенный взгляд: в антракте Микеланджело устроил знатный раздрай продюсеру, скрывшему от него приезд любимого человека. Аттья развёл руками, мол, разбирайтесь сами с происходящим, но учтите, что фанаты, лишившись и Моцарта, и Артура, да ещё и взаимоубивших друг друга, точно закатят грандиозный скандал. Снова «Tatoue-Moi». Микеле не переставал смотреть на то место, где предположительно должен быть Фло, но тщетно. Беснующаяся толпа фанаток и ничего больше. Но нужно отыграть до конца, а тогда... Тогда можно отыскать нервного и всё близко принимающего к сердцу француза и объясниться. Итальянец прекрасно понимал, почему тема "Амадея" так часто выпадала из их разговоров: Моту было просто неприятно осознавать, что на его месте теперь будет кто-то другой. Но неприятнее было то, что этот «другой» может прикоснуться к Микеланджело, обнять перед «смертью Моцарта», спеть... А Флоран не может. Всё это оставалось неприятным осадком в душах обоих, и по негласному правилу тема новой постановки в Корее никогда не затрагивалась напрямую. Занавес. — Эй, куда Микеле убежал? – Лоран растерянно оглядывался, потеряв из виду только что мечущегося по сцене итальянца. Он хотел извиниться. Кажется, в этот раз он действительно зацепил коллегу своим поведением. – А как же праздновать? — Думаю, что он найдёт сегодня компанию, – хмыкнул Дов. Маэва и Диан, проходившие в этот момент мимо говоривших, дружно прыснули. — Так не пойдёт! – Бан решительно развернулся на каблуках сценических туфель и направился в сторону гримёрок. — Стой! – за ним тут же на одной ноге попрыгал Мерван, попутно пытавшийся схватить его за манжету рубашки. – Успеешь ещё. — Я хочу найти Микеле! – настаивал Лоран, уверенно двигаясь по межкулисью. — Да стой же ты! – не отступал «Клоун». – Солаль! Пять минут забега по путаным коридорам. Труппа всячески останавливала слишком целеустремлённого Бана, но внезапно проявившееся в нём упрямство сыграло решающую роль. Попискивающих девушек француз просто отставлял со своего пути, Мервану ласково предложил прилечь и не тревожить ногу, а «папочке» запретил разговаривать с ним, как с ребёнком. Наконец, дойдя до их с Микеланджело гримёрки, Лоран решительно зашёл внутрь. Квартет, пытавшийся его догнать, только сдавленно ойкнул. Спустя полминуты раздался грохот и яростный голос Мота. Ещё один удар пришёлся прямо в дверь, буквально выплюнувшую Бана под ноги коллегам. — Расходимся, – лениво заявил Мерван и первый попрыгал от гримёрки подальше. Такие вот зажимания в маленьких уютных комнатках никогда не заканчивались быстро, и «старички» труппы знали это не понаслышке. Непонятным оставалось одно: почему Дов это вообще допускал?.. — Не понял... – обескуражено заявил Лоран, косясь дёргающимся глазом на хихикающую троицу. – Они вместе, что ли? — Дошло, наконец? – Солаль помог «Сальери» подняться и отряхнул камзол от пыли. — Твою же... – вспыхнул Лоран и, бормоча что-то под нос, унёсся от гримёрки подальше.***
Микеле влетел в комнатку, как ошпаренный. Сомнений не оставалось. Милое итальянское лицо впечаталось аккурат в широкую французскую спину, оставляя на тёмном свитере капельки золотистых блёсток. — Фло... – почти выдохнул, силясь восстановить дыхание после короткой пробежки, и обхватил мужчину со спины руками. — Ты хоть знаешь, каково это? – Микеле изумлённо разорвал объятие и обошёл любимого: голос у того был каким-то загробным. – Знаешь, каково это? Смотреть, как твоего...лапает и таскает по сцене какой-то смазливый мужик? — Фло, я объясню... – пролепетал итальянец, обхватывая бледное лицо ладонями. — Да к чёрту, Мике, – брюнет перехватил тонкие запястья и сжал, заглядывая в чёрные глаза напротив. – Я ведь до последнего держался, понимаешь? Не смотрел, не думал, старался не представлять. Даже на работе... – Мот сглотнул, зажмурившись. – Пресекал любую попытку заговорить о тебе. — Почему ты..? Как ты? – блондин терялся в вопросах, которые беспорядочными хрустальными шариками катались в голове, не желая разбиваться и формироваться в нормальные фразы. — Я не могу без тебя, придурок ты крашеный, – зло прошипел француз, нависая над Локонте и прижимая перехваченные запястья к стене над взлохмаченной макушкой. – Каждый день без тебя – медленная методичная пытка. Словно кто-то приходит с острым ножом и расковыривает и без того огромную дыру в груди. Я чувствую себя тем самым Прометеем, прикованным к скале на милость орлу. Только вот он клюёт не мою печень, а моё сердце! Микеланджело сжался, не в силах ответить. Сердце колотилось где-то в горле, руки ныли от слишком крепкой хватки француза, но пошевелиться и попытаться вырваться – нет. Пусть выскажется. Флоран со сдавленным рыком вжимает тонкое тело в стену и накрывает приоткрытые губы кусачим поцелуем. Итальянец стонет. Не то от боли в укушенной губе, не то от ощущения таких родных губ на своих собственных. Дверь с тихим щелчком открывается, являя парочке довольно улыбающегося Лорана. У Мота в голове щёлкает какой-то рычаг, выключающий адекватно мыслящего человека и включающий агрессивного зверя, который готов загрызть любого, кто сейчас попробует помешать им с Мике. Флоран отпускает итальянца и хватает открывшего рот Бана за шкирку, впечатывая того спиной в туалетный столик. — Фло! Не надо! – блондин пытается втиснуться между мужчинами, но тщетно. Мот оттолкнул его, заставляя приземлиться на диван, и наградил таким свирепым взглядом, что Мике только стушевался, исподлобья наблюдая за происходящим. — Ты! – ядовито прошипел Мот, стискивая руками жабо Лорана. – Какого чёрта ты делаешь, Бан?! Или ты не знал, кому он принадлежит? – голос буквально звенел от нескрываемой ярости и презрения. – Я ненавижу тебя так сильно, что даже самому Сатане не снилось, слышишь меня? — Я... – начал было Лоран, но у Фло были другие планы. Чётким движением он впечатывает разноглазого «Сальери» в дверь, награждая ту вдобавок сильным ударом кулака, который опускается в сантиметре от виска Бана. — Если я ещё раз увижу подобное, я не стану промахиваться специально, – в обманчиво спокойном голосе таилось больше угрозы, чем в откровенном крике. – Даже если ты собираешься продолжать это делать, учти, теперь я буду следить за каждым твоим шагом. И не дай Боже! – Мот крепче сжал руку на воротнике «соперника». – Тебе оказываться рядом с ним чаще, чем того требует сценарий. Ты меня понял? — Но я же... — Ты. Меня. Понял?! – Лоран, заглянув в чёрные от бешенства глаза, лишь согласно замотал головой. Флоран резким движением открыл дверь, позволив безвольному телу упасть за порог, после чего с грохотом закрыл многострадальный предмет интерьера, защёлкивая замок. — Зачем ты так?.. – неуверенно спросил Микеланджело. – Со мной так же поступишь? — Ты не понял? – Флоран устало оглянулся на сжавшегося на диване любимого. – Я тебя ревную, идиот, а ты потакаешь всяким...выходкам. — Ревнуешь? – Микеле изумлённо посмотрел на Мота снизу вверх. Воистину, такое чувство, как ревность, в их паре обычно было привилегией Мика, а тут... – Ты серьёзно? — Стал бы я мчаться через полмира, чтобы поглазеть на то, как тебя лапает другой мужик, если бы не ревновал к этому самому мужику? – горько усмехнулся Мот, вздёргивая итальянца вверх и снова прижимая его к стене. – Если честно, я в бешенстве. — Но... — Замолчи, – неожиданно жёстко велел Флоран. Губы снова встретились в каком-то поистине сумасшедшем поцелуе. Микеланджело всем телом ощутил исходящую от любимого волну злости и раздражения и старался ластиться так, чтобы к французу вернулась его привычная нежность. Но тот не собирался так просто сдавать позиции. Мало того, что он не видел Микеле чуть ли не с начала января, так ещё и эта история с поклонами... Флоран с особым рвением отбросил аляповатый камзол куда-то в угол гримёрки и шлёпнул Локонте по рукам, когда тот попытался дотянуться до ворота его свитера. Сегодня не так. Француз припал к тонкой коже под подбородком, с удовольствием слушая тихий стон, сорвавшийся с потрескавшихся губ. Плевать, что Микеле выступать завтра, послезавтра, всю следующую неделю, а следы зубов и засосы, оставляемые Мотом, сойдут минимум через полмесяца. ПЛЕ-ВАТЬ. Фло хочет целовать так, чтобы оставались багровые кровоподтёки, заметные издалека и кричащие о том, что этот итальянец занят. Микеле выгнулся, впутывая пальцы в отросшие волосы любимого и притягивая ближе, заставляя ласкать губами и языком каждый сантиметр тела. Сейчас, когда почти трёхмесячная разлука играет едва ли не ключевую роль, из головы вылетели все возможные последствия такого проявления чувств. Француз со сдавленным рыком буквально выдернул Локонте из рубашки, которая составила компанию камзолу на полу. — Слишком много... – пробормотал Флоран, стаскивая чёрную футболку и добираясь, наконец, до горячего тела Мике. Животная страсть сжирала изнутри, заставляя Мота поочерёдно кусать соски любовника, зализывая места укусов и наслаждаясь протяжными стонами. В который раз Флоран подивился голосу партнёра: так пошло не стонет ни одна девушка. В меру развратно и призывно, но так... Сладко. Дыхание перехватило, когда ловкие пальцы всё-таки подхватили край свитера и стянули его с тела, откидывая на пол. Микеле не мог остаться безразличным. Он с силой оглаживал спину, бока, дразнящее касался тонкой полоски жёстких волос, ведущих за пояс джинсов, но не заходил дальше. Сегодня он полностью во власти взыгравшей в его возлюбленном ревности. Флоран вновь накрыл мягкие сухие губы глубоким поцелуем, превращающимся в отчаянную борьбу языков. Пальцы резко расстегнули кюлоты, спуская их до колен. — Ну, надо же... – пошло ухмыльнулся Мот. – Решил последовать моему примеру? — Так...удобнее... Перед глазами у Микеле уже плыло от дразнящих прикосновений к чувствительному сейчас органу. Грубые подушечки провели по всей длине и замерли на головке, явственно ощущая бешеный ток крови по венам. Флоран многообещающе хмыкнул и дорожкой поцелуев по телу опустился перед итальянцем на колени, избавляя того от остатков одежды. Микеле дрожал, колени предательски подогнулись, когда горячие губы влажно коснулись основания, а язык дразняще начал выводить узоры на чувствительной коже. Блондин вцепился стальной хваткой в широкие плечи и забыл вдохнуть, когда любовник умело обхватил губами головку, не отрывая затуманенного взгляда от лица Мике. От этой игры в гляделки итальянец одурел ещё больше, каждым миллиметром ощущая пленительную влажность рта и сдерживаясь, чтобы не начать толкаться навстречу, лишь бы этот издевательски медленный темп перешёл в тот, который... У Флорана свои планы. Он дразнящее провёл языком по уздечке, слизал прозрачную каплю с кончика и вновь поднялся на ноги, вырывая из губ любовника разочарованный стон. — Не так быстро, солнце... — К чёрту. Микеле перехватил инициативу неожиданно даже для самого себя. Он вжался во Флорана и оттеснил того к дивану, нависая сверху и торопливо расстёгивая пуговицу и молнию на джинсах. — К чёрту, Фло! – голос засипел, когда пальцы прошлись по знакомой выступающей вене, дразнящее обвели головку. Флоран прошипел сквозь сжатые зубы и за шею притянул Микеланджело для очередного сумасшедшего поцелуя, заваливая попутно любимого на диван. — Я подготовился, – сбитый шёпот в губы и короткое движение, прежде чем джинсы отправились к одежде на полу. В руках оказался зажат небольшой тюбик и блестящая упаковка. Микеле едва сдержался, чтобы не закатить глаза, поэтому притянул француза к себе, как можно ближе, сбито покрывая шею и ключицы жалящими поцелуями. Комната поплыла перед глазами, когда первый, скользкий от смазки, палец проник внутрь. Итальянец зажмурился так сильно, что перед глазами размазались разноцветные искры: как же давно такого не было. Флоран что-то сбито шептал, кажется, успокаивал, но блондин его не слышал: в ушах загнанной птицей стучало собственное сердце, глуша абсолютно любой звук извне. Мике нетерпеливо толкнулся навстречу медленным движениям и недовольно застонал, когда Мот попросил быть терпеливее. Второй и третий – без особого сопротивления с судорожной порцией рваных вдохов. Итальянец распахнул веки, не сразу фокусируясь взглядом на агатовых глазах. Они обожали, когда вот так: глаза в глаза, пока Флоран по миллиметру входил в податливое отзывчивое тело, ловил каждое мелькнувшее на любимом лице выражение и замирал, когда Микеле особенно сильно сжимал пальцы на его плечах. Мот терпеливо ждал, пока болезненная хватка на руках исчезнет, и последним рывком входил до конца, сцеловывая протяжный стон с пересохших от частого дыхания губ. — Флоран, – блондин часто дышал, обхватывая ногами торс любовника. – Не останавливайся, прошу. Только не... Дважды просить никогда не приходилось. Мике зашёлся всхлипом, когда с первым же мощным толчком француз нашёл нужное направление, доводящее Локонте почти до беспамятного состояния: он выгнулся навстречу движениям и сильнее прижал к себе желанное тело. Момент близости бесценен для обоих. Рваный ритм, заданный Мотом, кажется, вторит ритму двух загнанных сердец. Микеле не успевал выдыхать на каждый толчок внутри него, призывно поднимая бёдра навстречу. Флоран опустился для поцелуя и теперь мажет губами по лицу: скулы, блестящие от теней, изящный нос, лоб, покрытый испариной, и призывно открытые губы. Стоит поцелую углубиться, как Фло замер, вжимая Мике в диван всем своим весом, притираясь так близко, что возможности дышать на мгновение нет. — Прошу-у-у... И от этой мольбы сносит крышу. Мот сорвался, буквально вколачиваясь в отзывчивое тело, чувствуя, как тугие мышцы обхватывают возбуждённую плоть всё сильнее, приближая к такому желанному пику. Флоран одной рукой провёл по болезненно стоящему члену Микеланджело и начал ласкать в такт своим движениям внутри него. Комната наполнилась сдавленными хриплыми стонами: голоса безнадёжно сорваны. У Микеле из-за концерта, у Флорана из-за яростного возбуждения. Первым не выдержал блондин: выгибаясь под крепким телом, он кончил в ладонь Моту и обмяк, глядя на любимого затуманенным взглядом. Брюнет последним мощным движением глубоко вошёл, наслаждаясь очередным протяжным стоном, и тяжело опустился на итальянца, щекой чувствуя бешеный ритм сердца, колотящегося в груди так, словно оно хотело вырваться оттуда. Тело выламывала приятная истома, не позволяющая пошевелить даже пальцем на ноге. — Ревнивый извращенец... – выдохнул Мике, рассеянно поглаживая любимого по волосам. – Знал бы ты... — Молчи, прошу тебя. Фло поднялся и вновь навис над Локонте, прожигая его тяжёлым взглядом. В голове постепенно прояснилось. — Прости. — За что? – Микеле аккуратно сел рядом и стянул с любовника использованный презерватив. — Что так...грубо, – хмыкнул Мот, отмечая, что предстоит второй раунд. — Имел полное право, – итальянец чуть зашипел, проводя кончиками пальцев по собственной шее. – Красиво ты меня... А вот Лоран не заслужил. Он хоть не ангельского характера человек, но сегодня, встретив тебя, кажется, познакомился с сущим дьяволом. — Ты так думаешь? – игриво приподнял брови француз, притягивая к себе любимого за талию. — Вообще-то, – нравоучительным тоном начал тот, тыкая в грудь Фло пальцем, – это тебе не комната для свиданий! — Какой же ты несносный! Мот, не слушая дальнейших оправданий, усадил Локонте к себе на колени и игриво обвёл языком левый сосок, заставляя неугомонного итальянца захлебнуться очередной лекцией о нормах приличия и морали.***
— Мне бы переодеться... – Бан уже битый час мялся возле собственной гримёрки, из которой доносились весьма недвусмысленные звуки. Солаль честно удерживал на лице строгое выражение отца семейства, а Мерван, не стесняясь того, что горе-любовники могут его слышать, истерично хихикал на стуле возле соседней двери. Маэва и Диан с честью отгоняли любопытных работников театра от этого коридора, мотивируя это тем, что труппа готовила для Микеле сюрприз, о котором никто не должен знать. — Это вообще нормально?! – возмутился Лоран под аккомпанемент очередного протяжного стона в исполнении Локонте. – От такого даже у самого гетеросексуального мужчины вст...проблема весьма неприятная появится. — Ой ли неприятная? – съехидничал Мерван, но видя, что коллега доведён до состояния нестояния, смилостивился и постучал костылём в закрытую дверь. – Эй, вы там надолго? Нам бы в отель, а вас тут одних оставить – подорвёте моральные принципы целой нации. Дверь распахнулась, ударяясь при этом в стену и являя собравшимся до ужаса довольного, мурлыкающего что-то под нос, Локонте и привычно спокойного Флорана. Последний, кстати, растерял своё хвалёное спокойствие, стоило ему наткнуться взглядом на всё ещё загримированного и непереодетого Бана. Тут же в тёмных глазах просквозило явственное отвращение, злость и предупреждение. Микеле, ощутив напряжение, утянул любимого дальше по коридору, где они, подхватив Маэву и Диан и весело переговариваясь, поспешили в сторону выхода. — Ну? – Рим вопросительно кивнул на открытую дверь. – Не бойся, там ничего страшного нет. — А ты погорячился... – Солаль, успевший мельком осмотреть гримёрную, с истеричным смехом поднял Мервана на ноги и едва не унёс на себе, тихо рассказывая что-то на ухо. Алжирец взорвался хохотом и обернулся на опешившего Бана. Лоран пожал плечами и настороженно зашёл в гримёрку. Действительно, даже убрались. Только вот... На его зеркале красовалась надпись, сделанная яркой губной помадой (где только такую нашли?): «Fuck u, he’s mine!» Ниже затейливым росчерком стояла подпись Флорана Мота...***
— Что скажешь? - Флоран выжидающе уставился на Микеланджело, ворочающегося у него под боком в стремлении найти идеальную позу для идеального сна. — Это было... Неожиданно. — Неожиданно? - насмешливо изогнул брови Мот и властным движением руки сгрёб итальянца в охапку, устраивая белобрысую макушку на своём плече. — Не каждый день ко мне через пол мира мчится рыцарь на белом…самолёте, - прыснул Мике и запечатлел на щетинистой щеке быстрый поцелуй. - Да ещё и спасает от французов-обольстителей, предпочитающих таскать меня на руках. — А рыцарь не может быть одновременно французом-обольстителем? - вся злость и ревность, полыхающие до этого адским пламенем в душе, улеглись и предпочитали не подавать признаков жизни. — Тебе можно всё, - уже сонно пробормотал итальянец, с трудом сдерживая зевок. - Ведь я же... Флоран улыбнулся в тёмный потолок и покрепче обхватил уснувшего любимого руками. Хотя бы на несколько часов он мог почувствовать себя по-настоящему живым и счастливым. И пусть это светлое чувство родилось благодаря такой всепоглощающей ревности. Пускай так. Главное, что эти часы они урвали у жизни только для себя. P.S. А за французами-обольстителями Мот поклялся приглядывать не хуже, чем Око Саурона глядело на Средиземье.