Куколка

— Ты ебанулся, — выдохнув сигаретный дым, констатировала Настя. — То-то я без тебя не знаю, — огрызнулся я, выискивая взглядом белобрысую макушку в толпе. — Я же переживаю за тебя, мудак. Ну что тебе, свет клином на нем сошелся? Как будто кудрявых блондинчиков больше нету. — Такого — нету, — отрезал я, отобрал у Насти сигарету, затянулся. — Хули ты вообще пристала, со своими бы отношениями разобралась. — Так я и разобралась. А у тебя даже отношений с ним нет, только перепихнулись разок — и он тебя послал, — хмыкнула Настя. — И ты серьезно бегать за ним будешь, как собачонка? — Он в клуб лыжи навострил, сама знаешь, обстановка там, как у нас на районе после полуночи, а он… — Отмудохал тебя, как семеро отпиздили, когда ты ему свиданку сорвал. Думаешь, ему нужна защита? — Съебись, — рыкнул я, злобно косясь на сестру. Блядские матушкины гены — святого из себя выведет. — Ну и пожалуйста, только помяни мое слово… — Настя, не доводи до греха! Сестра ласково улыбнулась, показала мне средний палец и зашагала прочь, плавно покачивая бедрами. А я, отбросив сигарету, направился в сторону клуба. Потому как и правда — ебанулся. Клуб был тем ещё гадючником, туда к вечеру всякая шваль подтягивалась — отдыхать после тяжелого рабочего дня. Вышибалы без работы не стояли. — Ты гляди, кто нарисовался! — гыкнул рослый охранник, мой сосед по лестничной клетке Леха. — Свою принцессу опять пасти пришел? — Нахуй иди, — огрызнулся я. Уже каждая собака знает, что я по этому белобрысому смазленышу сохну, как сено в поле. — Кстати, может, и не зря пришел-то. Заднеприводного твоего Черный искал, злой, как черт. — С каких лебедей? — насторожился я. Черный обычно мирный, но когда разозлится —башню ему уносит. — Ну ты же в курсе, что голубь твой не такой уж и голубь и с девчонками иногда балуется? — Бля, Леха, не тяни кота за яй… — Не психуй. Короче, сеструху Черного он подцепил. Та думала — всё, дождалась принца, а эта сука языкатая поутру ей говорит, что после их ночи точно может сказать, что с мужиками лучше. Я хмыкнул. Похоже на белобрысого. Не умей он драться — прибили бы к хуям. — … вот и ищет теперь, — закончил незатейливый рассказ Леха. — Если бы Черный захотел, нашел бы, — хмыкнул я. — Все же знают, что к куколке цепляться — дохлый номер. У него кроме кулаков ещё травмат есть. И не только. — А ты хорошо осведомлен, — гадливо улыбнулся Леха, вызывая во мне непреодолимое желание дать ему в торец. Видно, это желание как-то отразилось на моем лице, потому что Лехина улыбка угасла и он посторонился, пропуская меня в клуб. Здоровый, сука, как медведь. Белобрысый обнаружился около барной стойки, флиртующий с барменом. — Сука ебливая, — вполголоса ругнулся я. Угораздило же, блять, влюбиться в куклу Барби. — Привет, красавчик. Скучаешь? — ко мне сзади пришвартовалась томная брюнетка с роскошным бюстом. Ещё бы меня он волновал, бюст этот. Иногда самого себя спрашиваю: ну хули тебе, Макс, спокойная жизнь не всралась? Трахал бы девчонок, потом одна из них залетела бы, потом свадьба, все дела, родители вытирают слезы счастья белым кружевным платочком… Но я девчонками не интересовался с момента своего полового созревания. А после того, как повстречал белобрысого — не интересовался никем, кроме него. — Нет, — отмахнулся от брюнетки я. Она, обиженно поджав губы, засеменила прочь. Эх, была бы ты пониже, постройнее, поблондинистей и покудрявей и чтоб с двадцатисантиметровым… — Отстань от меня! Я мгновенно вскинулся — у меня на всё, что связано с белобрысым, рефлекс, как у собаки Павлова — слюна выделяется. Он все так же сидел за барной стойкой, только теперь к нему лез какой-то обмудок. — Он сказал, чтобы ты от него отстал, — тут же переместившись в зону конфликта, я прикрыл собой белобрысого. — Заебал, — услышал я за спиной. — Я тебе что, блять, диснеевская принцесса? Сам за себя постоять не смогу? — Можешь. Но этот… — я злобно зыркнул в сторону незадачливого ухажера. — А может, это элемент нашей эротической игры? Может, я специально строю из себя невинность? — Чё, правда? — просиял обмудок. Белобрысый слегка сбледнул с лица, и я со спокойной душой отправил его ухажера в пешее эротическое путешествие, придав ускорения пинком. — Как же ты мне надоел, — тяжело вздохнул белобрысый, которого, к слову, слащаво-педерастически звали Ромкой. Я его так называть не собирался. — Я всего лишь хотел помочь, — буркнул я, искоса поглядывая на источник своей страсти. Красивый, зараза. Аж дух захватывает. Смотреть на него бесконечно хочется. И уебаться головой об стенку хочется, потому что подобные думы про «какой он красивый» и «я хочу любоваться им вечно» уж точно не должны задерживаться в голове парня вроде меня. Парни вроде меня вообще не должны интересоваться другими парнями. И обладать интеллектом выше среднего. А я, блять, счастливое исключение из всех правил. Спасибо Виталь Василичу за бесплатный пропуск в качалку и уроки боевых навыков, благодаря которым я смог отстоять свое право быть — ненавижу это слово — геем. Гораздо, знаете ли, легче смириться с соседом голубого окраса, чем не смириться и каждодневно за это огребать. Ну и вообще, у нас же вроде как двадцать первый век, поэтому своими наклонностями никого не удивишь. Даже пацанов на районе. — Хотел как лучше, получилось как всегда, — хмыкнул белобрысый. — И чего ты ходишь-то за мной, а? Выбрал бы себе уже другой объект для обожания. — Я тебя хочу. — Хотеть не вредно, вредно не хотеть, — нараспев произнес белобрысый, глянув на дисплей телефона. — Я так думаю. Мыслю — значит, существую. — Декарт, — ляпнул я. — Ты читать, что ли, умеешь? — удивленно хмыкнул блондин. — Удивительное рядом. Я ещё и одиннадцать классов закончил, и в институт не за деньги поступил. — Правда? Пожалуй, ошибочное мнение у меня о тебе сложилось. Я фыркнул. Представляю, что у него за мнение было… — Я подумаю об этом завтра. А сейчас мне пора, — белобрысый снова глянул на дисплей и улыбнулся так широко, что мне до дрожи в пальцах захотелось вырвать у него из рук телефон и посмотреть, кто и что ему там пишет, или вцепиться ему в грудки мертвой хваткой и не отпускать, пока он не объяснит, какого хуя он так счастливо улыбается. … Жил я один в трехкомнатной квартире, доставшейся в наследство от бабушки. Перед этим мне пришлось почти два года следом за ней ходить, ухаживать. Я и уколы научился делать, и памперсы менять, и терпеть мерзкий бабкин характер — чего только не сделаешь ради квартиры. Правда, за два года практически совместного проживания так к бабке привык, что когда она померла, два месяца места себе не находил. Как-то раз даже всплакнул украдкой. Я и вещи ее до сих пор не выбросил, потому что… да хуй знает почему. Может, потому что, что бы я ни говорил, бабку всегда больше всех любил из семьи, хоть никогда этого не показывал. В коридоре меня, как всегда, встречала Кудабля — дитя Сатаны, прикидывающееся сиамской кошкой. Мерзкое создание мне притащила Наська, когда у ее бойфренда обнаружилась аллергия на шерсть, а у меня рука не поднялась выкинуть маленький мяукающий комок шерсти на улицу. Я же, блять, жалостливый. Отпихнув вздумавшую ласкаться кошку ногой, я стянул ботинки и куртку, мельком глянул на себя в зеркало, привычно поморщился. С детства свою внешность терпеть не мог, потому что она казалась мне какой-то девчачьей: одни длинные, густые и завивающиеся у кончиков вверх ресницы чего стоили. Я даже как-то психанул и обрезал их под самый корень, а они, сука, отросли ещё гуще, чем были. Наська целый месяц исходила завистливой слюной, а я мечтал заполучить шрам через все лицо, чтобы выглядеть мужественней. Вечера у меня проходили бесхитростно, с чашкой еды у телевизора. И этот вечер исключением не стал бы, если б не звонок в дверь. А за дверью белобрысая куколка. — Пустишь? — спрашивает. — Мне переночевать негде. Я сделал вид, что задумался, хотя у меня чуть морда от счастья не треснула от такой перспективы, и посторонился, пропуская парня в квартиру. — Ты не думай, я отплачу, — он неожиданно прижался ко мне и по-блядски провел языком по моей шее. Незамысловатая ласка дрожью отозвалась в моем теле. — Я… — Что, — насмешливо, — скажешь сейчас, что ты не сможешь со мной так поступить? — Нихуя подобного, — огрызнулся я, хотя именно так хотел поступить. — Я в душ пойду. — Может, вместе? — лукавый прищур светлых глаз. — Мы бы многое могли вместе, — вырвалось у меня. Надо же было такое спиздануть! — Могли бы, — неожиданно серьезно вдруг сказал белобрысый. — А ты готов попробовать? Я был готов к этому с того самого момента, как только его увидел. Но вслух этого, конечно, не сказал. Не из-за принципов, а потому что испугался, что у меня голос задрожит. Я ж, блять, не только жалостливый, но ещё и чувственный. Блядские матушкины гены…