Кафе "Театр"

Сегодня утром, после очередной долгой рабочей ночи, я решил заглянуть в кафе, чтобы забрать выручку. Это место, наверно, никогда больше не сможет так просто отпустить меня, снова не заполнив мой разум печалью. Здесь всё такое молчаливое и одинокое. Я прохожу меж этих стен, погруженный в раздумья, я вспоминаю былые дни - я не могу не вспоминать - и мне снова кажется, будто весь Париж опустел, когда ее не стало. Стоило задуматься на минуту, и вот я снова обнаруживаю себя бессмысленно бродящим в глубоком болезненном забытьи по коридорам на втором этаже. Я слушаю, как шуршат ковры под моими сапогами, и снова вспоминаю ее. Ее лицо, такое милое, и такое красивое. Ее прекрасные волосы - они всегда были уложены так аккуратно, и как ей только это удавалось - думаю я, заправляя снова выбившуюся из хвоста прядь за ухо. И вспоминаю ее одежду, украшенную символом ордена Тамплиеров, так изящно сидящую на ее стройном теле. Прошло так много времени с тех пор, прежде, чем я вообще смог осознать, что произошло той ночью. Что ее больше нет. Что я больше никогда ее не увижу. Первые месяцы прошли, словно в тумане - я плохо помню, что происходило тогда. Родной Париж казался таким чужим, таким большим и пустынным, и это чувство так давило, что я нигде не мог найти себе места. Потом я постепенно смог принять тот факт, что я уже больше никогда не услышу ее голос. И тогда я целиком отдался единственному делу, которое у меня получалось хорошо - наёмным убийствам. Я редко ночую под крышей, не сплю по несколько ночей к ряду, почти не слежу за собой. Так жить нельзя, но кто может мне запретить? Да и жить мне, в общем-то, больше незачем. Из глубокого скорбного транса меня выхватил тонкий голосок. Это служанка, она моет окна. Она моет их здесь каждый день - увлеченно трёт их тряпкой, напевая под нос песни, которые я слышал в кафе и на площади. А я стою у нее за спиной и молча наблюдаю. Я не хочу разговаривать с ней, но так люблю наблюдать - такая юная и лёгкая, не обремененная проблемами и печалями. Вдруг она, оборачиваясь, случайно замечает меня - она вздрагивает, и, улыбаясь, несколько испуганно говорит "Bonjour". Я сухо киваю ей в ответ и выхожу на балкон. Я ведь даже не знаю, как ее зовут. Я вижу ее каждый раз, когда захожу забрать деньги, но я никогда не спрашивал ее имени. Да оно, в общем-то, и не сильно мне интересно. А на улице начинается дождь. Небо все такое же светлое, и светит солнце, но из какой-то небольшой тучки прямо на балкон накрапывает дождь. На Нотр Даме бьют колокола. Я возвращаюсь назад к главной лестнице, смахивая капли со своего кожаного плаща. Служанка затихла и отдыхает, облокотившись на перила. Любуется ли она картиной, или просто наблюдает, нет ли кого-нибудь у входа в кафе? Он хорошо просматривается с этого места, подмечаю я, тоже подойдя к перилам. Заметив меня, она вздрагивает и снова принимается за работу. Вряд ли ее интересует кратчайший путь к отступлению, который я выстраиваю уже практически не задумываясь. Все же, она так ужасно фальшивит, когда поёт. Голоса на первом этаже стихли - должно быть, пьеса уже закончилась и народ разошелся. Любуясь отблесками света на начищенном паркете, я забредаю в тренировочный зал. Здесь тоже все по-прежнему. Тихо потрескивает полено в камине, а в дальнем углу сидит чернокожий слуга и точит рапиру. Он приветствует меня, и я по привычке киваю в ответ. У меня нет желания устраивать с ним дуэль сейчас, я так ужасно устал за сегодняшнюю ночь. И за вчерашнюю. И за позавчерашнюю. Поэтому я открываю скрипящую стеклянную дверь и выхожу в небольшой садик на крыше. Дождик уже прекратился, но следы от него на каменных тропинках еще не высохли. Так приятно пройтись мимо этих аккуратно подстриженных кустов. Здесь все дышит спокойствием - моё личное маленькое место, где можно спрятаться от всех мирских проблем. Я подхожу к прудику и трогаю воду носком сапога. А там, внизу, на улице, снова кто-то украл у очередной крикливой бабы кошелек, торговка снова зазывает народ в свою лавку, а музыканты играют все ту же мелодию. Круги расходятся по воде. Как хорошо, что есть этот маленький садик на крыше, где можно от них отдохнуть. От всех них, от этих людей, на кого я работаю. Снова глубоко вздохнув, я отхожу в беседку, оплетенную вьюном, и присаживаюсь на холодный каменный пол возле мраморной статуи. Как же я устал за эту ночь. Приятно освежающей тенью лиан это место похищает меня из реального мира, и я, сам того не замечая, проваливаюсь в дрёму. Проснулся я скорее от вечернего холода, пробравшегося под мой плащ, чем от большой капли, упавшей мне на нос. Вокруг уже стемнело. Снова пошел дождь, и его леденящие капли успешно просачивались сквозь оплетенный растениями потолок беседки. Крики на улице стихли, и лишь кузнечик стрекочет в траве. Я поднялся. Плечи снова ныли от сна в неудобной позе. Это сколько же я проспал? Я подхожу к перилам, и, устало облокотившись на них, потираю лоб. Там, внизу, течёт Сена. Такая величественная, прекрасная и холодная. А ее гладь тревожат капли дождя. А на другом берегу - Ситэ, и вдалеке виднеются угловатые башни Собора Парижской Богоматери. Люблю смотреть на это великолепие. Залюбовавшись, я снова не заметил, как окончательно промок. Войдя в здание через вторую дверь из сада, я оказался в своей комнате. Следовало сразу сюда пойти, а не спать на холодных камнях, раз уж я пришел в кафе, что случается не часто. Но эти привычки сильнее меня. Я закрываю стеклянную дверь в сад, стремясь спрятаться от холодного вечернего ветра. Она легонько скрипнула и с лёгким стуком захлопнулась. Тут, в моей комнате, тоже все по-прежнему - даже неаккуратно смятый ковер. Я зажигаю свечи и замечаю на столе вазу со свежими яблоками. Должно быть, меня ждали. Хотя кто может меня ждать? И всё же, кто-то же зажёг камин. Мягкий золотистый свет, исходящий от него, освещал это просторное помещение. Приятное тепло согревало моё промокшее тело. Расстегнув все застежки, я снял свой тяжёлый кожаный плащ и повесил его на стойку для каминных щипцов. Пускай посушится. Поступив так же с остальным снаряжением, я вытащил из платяного шкафа ночное одеяние и упал на кровать. Шелковое постельное бельё нежными прикосновениями успокаивало моё уставшее тело. Я потираю натруженные руки - даже плотные перчатки из кожи не могут защитить их от мозолей, появляющихся, если каждый день карабкаться по крышам и деревянным карнизам. С портретов, висящих на стене, на меня смотрят мои давно покойные родители. Так горько осознавать, что я потерял всё, что так любил. Но спокойствие и умиротворение постепенно заполняют меня. Поглощенный печалью, я снова провалился в сон. Ах, если бы только она могла была здесь.. Разбудили меня ароматы утреннего кофе и готовящегося завтрака, доносящиеся из кухни. Интересно, сколько же дней я до этого не спал? С улицы доносился лай собак, мяукали кошки на крыше, где-то вдалеке кричали петухи и их хозяева. Из приоткрывшейся двери в сад слышалось щебетание птиц. После сна мне стало гораздо лучше. Я встал, разминая заспанное тело. Свечи, которые я забыл вчера потушить, сгорели и стекли на стол. Эта комната, однако, выглядела куда более приветливой в утреннем свете. Облачившись обратно в плащ асассина, которого я, по мнению некоторых ныне покойных личностей, не был достоен, я вышел в залитый солнечным светом коридор. Из открытого окна дул приятный тёплый ветер. Я направлялся в кафе, чтобы позавтракать. И тут я услышал знакомое пение - да, это служанка опять напевала себе что-то под нос, снова протирая балконную дверь. Когда я проходил мимо, меня она, конечно же, не заметила. Я спустился по главной лестнице и заглянул в кабинет интенданта, забрать выручку за вчерашний день. Он не замечал меня, насвистывал что-то, перебирая книги в большом шкафу. Должно быть, это действительно сложно - заметить убийцу с таким стажем, как у меня. А ведь стоял я у него прямо за спиной. Бесшумно вздохнув, я отошёл к сундуку с деньгами. И только когда его крышка протяжно скрипнула, интендант вздрогнул и обернулся в мою сторону. "O, bonjour, Arno!" - приветствовал меня он, седеющий мужчина в очках и с пышными бакенбардами. Я кивнул ему и вышел в коридор. А в зале кафе уже начинал собираться народ. Утренняя пьеса еще не началась, так что сцена была закрыта кулисами. Парижане галдели, смеялись и что-то обсуждали. Я так люблю за ними наблюдать. Проведя рукой по деревянным перилам, я прошелся вдоль зала. В углу стоял мужчина в широкополой шляпе. Он смотрел в окно и пил кофе в полном одиночестве. Его отрешенный от всеобщего веселья вид снова напомнил мне о моей трагедии, и скорбь кольнула сердце. Мне вспомнилось, как мы встречались с ней здесь. Но я, стараясь не давать меланхолии снова поглотить меня, прошел дальше. В своем ложе, как всегда, сидела хозяйка кафе. Мадам не находила свободной минуты и всегда была погружена в книги и счета. Напротив, облокотившись на перила, ограждающих основную часть зала, стоял тучный мужчина в тёмно-малиновом камзоле, и наблюдал за происходящим в кафе. Заметив мой взгляд, он недоверчиво покосился на меня и спустился в зал, присев за столик к одинокой даме. Он выглядел очень активным и сразу принялся за беседу. Я подошел к стойке, где стоял официант - он поздоровался и налил мне чашечку кофе. Взяв ее, я отпил немного и снова окинул взглядом зал. Все здесь были заняты своим делом - кто-то курил, кто-то читал книгу, ожидая начала пьесы, кто-то шутил, общался, обменивался новостями. Тёплый кофе приятно бодрил, прогоняя остатки сна. Допив, я поставил чашку обратно на столик. Что ж, сегодня меня снова ждут дела. Ковры в кафе так мягко шуршат, но увы, мне уже пора уходить. В этом городе еще остались люди, которым я обещал помочь.