Мозаика

Она юная, она еще совсем кроха, ей всего лишь четырнадцать. Он не должен. Ему запрещено. Он ее любит, поэтому запрещает себе. Но он не может запретить ей, Зная о ее проклятье. Зная о том, что скоро ее не станет. Не может запретить, несмотря на всю неправильность данного акта. Она часто думает о смерти, так как знает, как близок конец. Ей хотелось бы не думать, но это просто невозможно, ведь каждый вздох и выдох может стать до нее последним. Юни чувствует это. Ей остается лишь уйти в мир иной без сожалений. Медленно и аккуратно – кажется, никогда он еще не был так осторожен. Он слышат ее ровное, немного сбивчивое дыхание. Она была спокойна, и все же едва уловимо, но он чувствовал исходящее от нее волнение. Нет, нетерпение. Она торопилась, спешила. Он поражался, удивлялся, но все же, несмотря на решимость и нетерпение принцессы, Гамма был нежным и осторожным с ней. С трудом подавлял в себе желание взять сразу же и без остатка. Терпел. Не хотел причинить боль. Оттягивал момент как мог. Ей казалось, что это длилось вечность. Его ласки приятные как мед и мучительные, как яд замедленного действия – мучительно-медленно, до ужаса осторожно. Ей это не нравилось. Она вытерпит эту боль, Юни готова, а он все медлит. Она дрожит от нетерпения. Она наслаждается каждым соприкосновением с ним. Ей до невозможного приятно. Но этого мало. Она хочет большего. Но Гамма оттягивает столь долгожданный кульминационный момент, словно на его плечах повисла судьба всего мира, и лишь одно неловкое ошибочное прикосновение может все разрушить. И все же всю жизнь избегать этого невозможно, пусть Юни и казалось, что это длилось вечность, для него же не прошло и мгновения. А все внутри уже надрывалась от возмущения, выло, словно собака, так и не получившая свою порцию говядины. Терпеть и медлить уже просто невозможно. Ей показалась, что весь мир, словно праздничный салют, вспыхнул яркими красками, а после медленно стал таять и размываться в вихре тумана этих праздничных оттенков. Настолько она тогда была счастлива. Юни даже не сразу почувствовала боль, фактически одновременно пришедшую с той радостью, настолько сильно она уступала позиции столь долгожданному моменту. Прохладные, прозрачные слезы стекали по ее щекам, но она знала точно, она не плакала, она счастливо улыбалась. Это были не ее слезы – слезы Гаммы? До ушей донеслось тихо сказанное им «прости». Медленно продвигаясь, он был натянут словно струна, нервы так и гудели от охватившего его напряжения. И он не мог сдержать слез и перестать просить прощения у своей маленькой принцессы. А ей не нужны были ни его извинения, ни слезы. Она утешала его, убирая с его лица теплую солоноватую жидкость, нежно целуя его губы, щеки… Чувство, которое могут получить лишь любящие друг друга люди. Непревзойденное чувство, которому невозможно дать описания. Но кто-то все же дал ему термин «любовь». Именно при получении желаемого исчезают все рамки морали. Когда ты что-то большее или что-то меньшее, чем человек. Все еще люди, но позабыто угрюмое человечество. Наслаждение, эйфория – любовь, словно разжигающая, задорная мелодия заполняет все сознание, приводя тело в движение. Где-то на затворках разума все еще мелькают мысли о грязи и неправильности поступка, но сейчас они кажутся призрачным, ничего не означающем флером. Флер, что завтра станет разумным фактом. Но это «завтра», которое никогда не наступит. *** Сегодня. «Сегодня» – в этот день оно особенное, после него не последует «завтра», и это «сегодня» не превратится во «вчера». И зная это, Юни лишь сильнее во сне прижимается к мужской груди. Этот мир ей уже не спасти, как и другие тысячи таких же миров. А через четверть часа «мозаика» земного шара разрушится, и никто, и ничто не будет иметь возможности вновь ее собрать.