Десять

Раз, два, три. Попробую объяснить. Когда ты проснешься и прочитаешь это письмо, я буду уже далеко. Ты выбрал пацифизм, я тоже никогда не был сторонником войны, но знаешь, я больше не могу оставаться в стороне. Давай, когда это все закончится, встретимся и поговорим. Я буду тебе писать нашим привычным шифром. Очень надеюсь, что ты поймешь меня и что письма будут доходить. Четыре Никогда не знаешь, что уготовило тебе будущее. Когда я проснулся сегодня, то поезд приехал на совсем незнакомую мне станцию. Нам не говорят, где мы и куда нас отправляют. Но один из парней успокоил меня. Он тоже врач и уже, кажется, не первый раз участвует в переброске. Он говорит, что судя по всему мы скоро достигнем места назначения, а пока только остается глотать солнечную пыль. Солнечный свет здесь прекрасный. Кто-то говорит, что рядом море. Помнишь, мы впервые встретились на море? Твоя семья отдыхала в гостинице, где работала моя сестра. Пять Никаких изменений. Целый день прождали. Я съел немного хлеба и выпил кофе. Я ужасно хочу шоколада. Если бы только заполучить плитку «Дэмэля». Но, наверное, даже мечтать в этом месте о таком нельзя. Еще я мечтаю о тебе. Все ночь мне снилось, что ты спишь рядом, и стоит только протянуть руку, как я коснусь тебя. Шесть Отправляемся, опять куда-то. Опять едем в поезде. На этот раз видел море. Оно прекрасно, даже так издалека. Помнишь, как мы бегали по пляжу и собирали ракушки? Ты нашел большую красивую раковину. В ней навсегда сохранился шум моря. Я знаю, ты не слишком сентиментален и всегда смеялся над такими вещами. Но я ее сохранил до сих пор. Она спрятана на верхней книжной полке между моей медицинской энциклопедией и твоим сборником сонетов Шекспира. Стоит только приложить раковину к уху, и она зашумит воспоминаниями. Хотя бы о нашем первом поцелуе. Если бы я знал, чем он обернется тогда. Семь Ну вот, наконец-то началась работа. Госпиталь оборудован неплохо, но здесь невероятная сумятица. Столько раненых. Ты даже не представляешь. Вот оно неприглядное лицо войны. И куда делся вдруг весь ее хваленный героизм? Мне кажется, я стал уважать трусов. Человек не должен видеть и испытывать такое. Все бы отдал, чтобы получить от тебя ответ. Хотя бы несколько строк. Прошу тебя, не злись на меня. Как бы я мог поступить иначе? Восемь Марта написала мне. Говорит, что ты пропустил целый месяц, а потом вдруг опять появился на лекциях. Говорит, что видела тебя с подружкой. Она ведь не знает о нас в таком смысле. Мне трудно представить, что ты заинтересовался кем-то. Впрочем, действительно ли я так хорошо знаю тебя? Я и тогда считал тебя избалованным семейным ребенком, а потом, когда ты решительно забрал меня с собой, я удивился. Ведь в тебе должно было быть столько смелости признать все это, все, что случилось между нами. Я до сих пор не знаю, как ты договорился со своей семьей. Я всегда стеснялся спросить об этом. Видели ли они во мне бедного сироту, которому ты вдруг решил помочь? В котором нашел родственную душу? Я думал, что причина всего лишь физическое влечение, что как только ты удовлетворишь его, все пройдет. Но ничего не изменилось. Мне кажется, что с каждым днем мы как будто только становились ближе друг к другу. Нам хватало созданного нами мира. Может, зря мы впустили в него кого-то другого? Только что теперь можно изменить? Девять Вчера умер совсем молодой парень. Я даже не уверен, что его можно было назвать взрослым. Он был так похож на ребенка, особенно его оттопыренные уши и округлые щеки и кудрявые светлые волосы. Все говорили, что он миленький. Сестры баловали его, чем могли. Даже принесли лишнюю подушку и новое одеяло. Но он умер вдруг. Не знаю от чего, какое-то время казалось, что его состояние стабильно, а потом он вдруг не проснулся утром. Дома его ждала семья. Он носил их фотокарточку в кармане. Он и там и здесь был любимцем. И будет, там наверху. Ты веришь в Бога? Я никогда тебя не спрашивал. Как жаль, что ты так и не написал мне не единой строчки. Десять Времени писать почти нет. Я ко многому привык и стал равнодушен. Я равнодушен и к боли, и к радости. Как будто больше ничего не трогает меня. Словно я состою из камня. Все кажется сном, который когда-нибудь кончится. Не знаю чем. Было бы хорошо, если бы это ты разбудил меня от него своим поцелуем. Ты простил бы мне мое безрассудство и глупое желание стать героем. Мне казалось, я слишком скучен, необразован, некрасив, неумен по сравнению с тобою. Я всегда удивлялся, почему ты выбрал меня? Я измучился этим вопросом. Я думал, что придя на эту войну, я наконец почувствую, что вот, смотри-ка, я чего-то стою. И те выступления Карла, что мы приходили слушать, они, казалось, дали мне ответ. Иди и сделай что-нибудь. Как же это было глупо! Я бы мог все также быть рядом с тобой, говорить с тобой, касаться тебя. Сколько бы это продлилось — неважно. Главное, что это было у меня. И я был счастлив. Счастлив, когда мы сидели вечером вдвоем на балконе, курили и смотрели на город, а потом, когда становилось совсем темно, целовались. Как бы я хотел вернуть это время, вернуться назад. Но это невозможно, все, наверное, для нас потеряно. Но даже отчаяния я уже не чувствую, как не чувствую и надежды. Люди — глупцы. Не умеют беречь своего счастья. Я так долго-долго просил ночами Его, чтобы мы всегда были неразлучны с тобой, а сам потом первым бросил тебя. Как глупо. Прости меня. Один Наконец-то получил от тебя ответ. «Еду, жди, встретимся».