Лунные поля

Дело было не в пресловутых параллелях, которые между ними проводили иногда по неизвестной причине; и, конечно, не в схожей внешности. И не в том, что на миссии несколько лет назад он защитил ее, приняв удар на себя. Не в этом, конечно же, не в этом. Он всегда принимал на себя удар, ничего особенного — зато потом можно снять маску и улыбнуться. Он не снимал маску. Он и повязку с глаза снимал только в бою, а у Хаятэ лицо было открытое. Никаких тайн или попыток замкнуться в себе. Она говорила — «мое солнце»; Хаятэ смеялся. Несмотря на вечно болезненный вид и непроходящие, застарелые круги под глазами, Хаятэ это умел — смеяться. Он вправду был ее солнцем, а она была луной. Далекой, холодной, когда нужно — смертоносной. Рядом с ним легко было быть холодной и закрытой и не терзаться этим. «Ты похожа на острый клинок». Не лучшее сравнение, особенно для женщины, но она гордилась им. Бывало, после тренировок, в которых неизменно проигрывала, она позволяла Хаятэ любоваться ею, как любуются клинком, выставленным в музее. У таких клинков есть память, только в бой им лучше не возвращаться; она позволяла Хаятэ любоваться собой и сияла в его руках, словно сталь на солнце, и подавляла трепет, когда он касался ее кожи — бережно, будто антиквар. Человеческие прикосновения могут согреть самый холодный металл. Эти прикосновения не расплавят. Позволят остаться собой. Но нет страшнее клинка, который потерял хозяина. О таких мечах слагают легенды, их называют благословенными или проклятыми; Югао не хотела думать об этом. Просто сидела, глядя на луну, набираясь сил — теперь одна. Навсегда. Она не знала, что такое месть. Только пыталась вернуть себе смысл. «Тебе больно? Эгоизм это, дорогая. Потеряла — себя жалеешь, значит? Терпи». — Ты очень хороший человек. Тогда-то он ей это и сказал. Хатаке Какаши, когда-то заслонивший ее на миссии. *** Нет, дело было не в параллелях. И не в пустоте, что ее, что его. Пустоту невозможно заполнить, с ней нужно сжиться, принять ее в себя, подавить бессмысленную ярость… — Ты очень хороший человек. Югао не знала, что забыл на крыше Хатаке Какаши, но, когда он опустился рядом, не стала возражать. Теперь она понимала его много лучше, чем раньше, и это понимание не радовало. — Ты — оружие, как я, — она сказала это совсем тихо, но он услышал. Не стал переспрашивать или возражать — он ее тоже понимал. — Приятно думать, что на Луне тоже есть поля. Как у нас, — он смотрел в небо; его голос звучал очень мягко. — Это параллели, — отозвалась Югао. Она не помнила, говорили они о чем-то или нет. Может, просто сидели рядом, и она не чувствовала себя больше одинокой. Не нужно было закрываться — мир прорастал в ней, звездный, огромный, исполненный неисчислимых потерь и неисчислимых же радостей. Оружие или его хозяин — все смешалось, слилось воедино, и со странным замешательством она поняла тогда, что и сама по себе ценна. Сама по себе завершена, никогда не одинока, и неважно, знает об этом или нет. Поля на Луне или на Земле — все события определяет высший закон. Это естественное течение жизни, иногда страшной, исполненной боли; но любая боль со временем утихает, а на выжженном поле может вырасти новый цветок. Надежда. Все дело было в надежде, которую ей подарил Хатаке Какаши. Потом, после войны, когда с техникой Эдо Тенсей было покончено, а Югао простилась с Хаятэ во второй раз, она именно так себе и говорила. Дескать, они с Хатаке Какаши сошлись не из-за того, что похожи, и уж тем более не потому, что Какаши похож на Хаятэ, ничего общего. И не из-за того, что оружие редко висит на стене в одиночестве; это в бою можно проявлять индивидуальное начало, в быту — никак. Все было много проще. Сняв маски, АНБУ становятся обычными людьми, которые вольны жить обычной жизнью, а обычной жизнью легче жить вместе — с человеком, который знает о лунных полях.