Тридцать три черты

— Этому миру не нужны гении. Слова, которых Недзи не мог ожидать, заставили его вздрогнуть. До этого он молчал. Пленникам вообще не полагается разговаривать — пока за них не возьмется штатный палач. Штатного палача у Учихи Итачи не было. Он, как и Недзи, на этой миссии работал один. Миссия была пустяковой — забрать посылку и вернуться. Работа для курьера… Хотел бы Недзи, чтобы это правда было так. Он не знал, что именно в посылке. Курьеров редко ставят в известность о таких вещах, даже если это шиноби с бьякуганом, который может доставить требуемое, не привлекая излишнего внимания. Как шиноби с бьякуганом Недзи провалился, как курьер — тем более. Посылка оказалась у Учихи Итачи, перехватившего его на полпути в Коноху, а сам он угодил в плен — после проигрыша, который едва не отправил его в могилу. Со стороны Учихи Итачи было бы разумнее его добить, а самому скрыться с глаз подальше. Но, когда Недзи очнулся, они оба находились в подземелье. Почему он все еще жив — это был главный вопрос. Противник не просто притащил Недзи сюда. Он позаботился о его ранах. С какой целью? Недзи небезосновательно полагал: узнай он ответ на этот вопрос, поймет и все остальное. Ответов Учиха Итачи представлять ему не собирался. Зато к чему-то заговорил о гениях. — Большинство предпочитает общаться с людьми простыми, без выбрыков, — слово «выбрыки» в формальной речи Итачи прозвучало до того неожиданно, что Недзи подпрыгнул бы, кабы мог. — Большинство предпочитает видеть лубочные картинки, а не суть вещей. Суть вещей причиняет боль; а кому нужна боль? Гении часто забывают о том, что, помимо своих талантов, они еще и люди. Но еще чаще об этом забывают остальные. В тебе видят гения клана Хьюга, и только. — Я привык, — отрезал Недзи. Он не понимал смысл этого разговора. — Знаешь, что ты собирался доставить в Коноху? — Итачи продемонстрировал ему посылку, из-за которой все началось. — Я — курьер. Мне не положено знать, что внутри. — Хм. С этим на удивление знакомым звуком Учиха Итачи сорвал печать с посылки и распаковал ее. В его руках оказалось что-то, более всего похожее на искусственный цветок. — Это — проклятие, — сказал Итачи своим занудным, ничего не выражающим голосом. — «Тридцать черты». — Три… — Тридцать три черты, — повторил Итачи. Выражение его лица не изменилось. — Это название амулета. Он пробуждает сто восемь нечистых желаний. Принеси ты его в Коноху, она была бы разрушена изнутри. — Тебе это только на руку, — огрызнулся Недзи. Но он уже видел: это не так. — Амулет действует на того, в чьих руках находится. Он не страшен человеку, который и без того отдает себе отчет в своих постыдных желаниях. Ты к таким не относишься. Впускать тебя в Коноху сейчас — все равно что отправлять туда оружие замедленного действия. Я не могу этого допустить. — Ты будешь держать меня здесь до скончания века? Не смешно. — Я тоже подвергся воздействию амулета, — задумчиво сказал Итачи. — Но мы оба — гении. Мы должны найти выход. Когда я уничтожу амулет, выброс энергии будет слишком силен. Мы поддадимся греховным желаниям и можем убить друг друга. Нужно что-то еще. — Погоди, ты собираешься его уничтожить?! — Естественно. После этого воздействие амулета понемногу ослабнет. Тебя я связал. Ты не причинишь мне вреда. — А ты мне? Тебе не кажется, что это все как-то… — Нечестно? Не волнуйся. Я — гений в большей степени, чем ты. Я сумею себя проконтролировать, — в голосе Итачи не слышалось и тени сомнений, но Недзи ни в коей степени ему не поверил. — Тебе обязательно держать меня здесь? — сдался Недзи. — Если ты говоришь правду, ты — не враг Конохи. Может, отпустишь тогда? Сам же говоришь, что воздействие амулета ослабнет после того, как ты его уничтожишь. — Не сразу, — возразил Итачи. — И что, если у меня не получится его уничтожить? — Какой же ты гений после этого… — Гений должен предусмотреть все, в том числе — возможность провала, — сказал Итачи сурово. — Приготовься. — Что, уже? — опешил Недзи. К такому стремительному развитию событий он готов не был. …А потом что-то произошло. Веревки. Что-то случилось с веревками. До этого воспринимавшиеся как досадная помеха, теперь они ощущались совершенно иначе. Это было… приятно? — Что ты… делаешь, — прошипел Недзи. Учиха Итачи, успевший оказаться рядом, с неопределенной целью взялся за его воротник. — Угх! Когда в твоем рту оказывается кляп из чего-то, более всего напоминающего использованный носовой платок — это всегда нехорошо. Но, странное дело, чувства «нехорошо» прямо сейчас Недзи не испытывал. И застонал сквозь платок в зубах он, когда Учиха Итачи взялся его раздевать, совсем не потому, что это было плохо. — Тридцать три черты, — бормотал Итачи сквозь зубы — у него, в отличие от Недзи, была такая возможность. Кажется, амулет со странным названием он все-таки уничтожил, но в данный момент это Недзи мало волновало. — М-м, — он выгнулся навстречу чутким рукам, взявшимся исследовать его обнаженный торс. Чем-то это было похоже на медицинский осмотр — но пробуждало совершенно другие чувства. Что-то похожее Недзи испытывал, когда Хината-сама… Очередное движение рук Итачи напрочь вышибло из головы Недзи все посторонние мысли. Он зажмурился, не желая глядеть в красные глаза напротив. Абсурдная, унизительная ситуация — попасться худшему преступнику Конохи, выслушать его бред про тридцать три черты и сто восемь желаний, а теперь еще и… Но, странное дело, в глубине души Недзи не видел в происходящем ничего унизительного. — Тридцать три черты, тридцать два шипа… «Это такая считалка?» О считалке думалось как-то не очень. Конкретно сейчас Недзи вообще не очень думалось. А уж когда Итачи развел его колени в стороны… — М-м-гх! — не забивай кляп ему рот, Недзи бы точно закричал. Это было больно, но боль — ерунда, шиноби к ней приучают с младых ногтей. Хуже другое: к боли примешивалась сладость, неимоверная, от которой горели щеки и существенно повышалось слюноотделение. Наверняка взгляд у Недзи сейчас был совершенно бессмысленным, но зеркала поблизости не наблюдалось, поэтому можно было не тревожиться попусту. — Защита, — Итачи все никак не мог заткнуться, и это несколько отвлекало. В нос ударил запах дождя и острый запах пота; когда, интересно, Недзи успел вспотеть? Наверное, от боли… — Тридцать две борьбы. Едва ли это было техникой. Вместо того, чтобы убить друг друга, выпустив на волю инстинкт уничтожения, они подчинились другому, не менее древнему инстинкту, — и это была последняя здравая мысль Недзи. Больше мыслей не осталось — только судорожные толчки и движения бедрами навстречу, и нарастающее напряжение; пересеченная грань, после которой боли не остается, только сладость, а мысли становятся белыми. Белый мир. Обновленный — никаких нечистых желаний, потому что все они были удовлетворены. *** — Ублюдок, — прошипел Недзи, потирая следы от веревок на запястьях. Они стояли снаружи — Учиха Итачи вывел его из подземелья, предварительно завязав глаза, и только здесь освободил. Можно было применить бьякуган, конечно, повязка генкаю не помеха… Но в таком случае, как подозревал Недзи, Итачи его вырубил бы. А он и без того перебывал не в самом лучшем состоянии. — Я забрал твою девственность? — Итачи даже в лице не изменился — будто ничего особенного не произошло. — Ты мою — тоже. Ты свободен. Можешь идти. — Я твою… что? — Недзи испытал сильное искушение врезать Итачи в назидание, но сделать этого не смог — боль в недавно полученной ране остановила. Ране, которую Итачи удосужился перевязать. И которую старался не тревожить, когда они… — А теперь представь, — добавил Итачи ровным голосом, — что случилось бы, активируйся этот амулет в Конохе. Недзи замер, не зная, что сказать. Учиха Итачи его опередил: — Увидимся. И первым сорвался с места. Знакомый запах пота и дождя дразнил ноздри; «Увидимся», — мысленно повторил Недзи. Посмаковал это слово, покрутил его так и этак в голове. Можно было активировать бьякуган и проследить за Учихой Итачи, но что-то подсказывало Недзи — так легко он отступника не выследит. Да и зачем, тот ведь, похоже, не собирался вредить. О, разумеется, не собирался. Служение стране — превыше всего; будто можно поверить, что в его-то годы Учиха Итачи все еще оставался девственником. Хмыкнув, Недзи огляделся и, выбрав нужное направление, двинулся в сторону Конохи. Порученную ему миссию он провалил с треском — но не мог сказать, что жалеет об этом.