Двадцать минут и ничего больше

Будильник – кто бы сомневался! – прозвенел на час позже. Джонс уже привык к тому, что у России дома всё идёт наперекосяк, но настолько откровенное нежелание собственного телефона функционировать, как следует... Как бы американец ни изгалялся, заводя будильник раньше на час, ставя несколько звонков с небольшим различием во времени – просыпался всё равно с опозданием. Плохо то, что в большинстве случаев задерживаться было очень и очень нежелательно. Так что обычно Джонс встречал утро не с ласковыми лучами солнышка, а со своими же собственными матами по нарастающей: в адрес телефона, предстоящих встреч, политики, а потом и мира в целом. Мат Америка употреблял на чистейшем русском. Этим он вызывал несомненную гордость России, присутствующего тут же. Пару крепких слов иногда заслуживал и сам Брагинский. Зачастую выходило так, что Америка благополучно просыпал очередной самолёт или переговоры, а его коварный любовник преспокойно бодрствовал, не предпринимая никаких попыток разбудить американца. Ему явно доставляло удовольствие наблюдение полураздетого Джонса, который бегал по комнатам с носками или штанами в одной руке и с разрывающимся от звонков телефоном в другой. Иногда Америка не обращал внимания на столь откровенную наглость, иногда его терпение лопалось. Так случилось, например, тогда, когда Россия вступил в ВТО и «забыл» напомнить Америке о том, что закон Джексона-Вэника всё ещё в силе*. Напомнил он о документе сорокалетней давности ещё вовремя, а вот встречу с боссом Джонс едва не пропустил. В то утро Брагинский хохотал до слёз. Этим и заслужил несколько новых званий и прозвищ. Впрочем, сам Джонс уже знал, где находятся рамки критики. Россия, слушая высказывания в свой адрес, умилялся обычно лишь первую пару минут. Дальше следовала его мрачная мина или (что, по мнению американца, было более многообещающим) солнечная, но равнодушная Ванина улыбка. В не столь далёкие, но уже потускневшие времена Холодной войны Америка разделял последствия такой улыбки на «худшие случаи» и «лучшие». В худшем случае Россия мог использовать политические «методы воспитания». Вряд ли он был инициатором всех стычек их правительств, но против них явно ничего не имел. К тому же, в таких случаях извиняться Джонсу приходилось как можно старательнее и горячее. «Лучшие случаи» подразумевали под собой прекращение их встреч на неделю-две – опять же, до полюбовного примирения. В таких случаях Россия мог сделать шаг к миру сам. Так что Америка мог похвастаться тем, что Брагинский всё же скучает без него. Сам Россия похвалялся иным: сколько раз он так «подставлял» Джонса, а тот никогда всерьёз на него не злился. Даже извинялся. Наверняка понимал, что Ваня просто тянет время, желая оттянуть очередной день, когда им придётся изображать два враждующих полюса мира. Каждый божий день начинался пробуждением в одной постели, а продолжался уже наигранными спорами, а порой и чем-то более неприятным. Что ж, по крайней мере, оставалось радоваться, что актёры из них неплохие. Да и сценарий всегда был приблизительно известен. Привыкнуть-то уже вроде привыкли, ни разу себя всерьёз не выдали: до сих пор вряд ли хоть одна живая душа кроме них самих знала о их похождениях. Но порой такие «игры в шпионов» раздражали. И то, что они всё ещё были вместе, для обоих было достижением. Как минимум. Ведь многие были бы более чем поражены, если бы узнали об их отношениях, а что говорить тогда об их длительности! Сами «полюсы мира» уже досконально изучили друг друга. Время, хоть и урывками, но проведённое вместе, давало о себе знать. Но такого начала утра оба никак не планировали. По традиции, первым зрелищем после пробуждения стал Россия, уже причёсанный, одетый и довольно улыбающийся. Ясно было, чего он ожидает. Очередной порции Великого и Могучего из уст американца. Но тот явно решил поменять своё восприятие мира на философское. Рассеяно заглянул в экран своего i-phone... и промолчал. Свесился с кровати, нащупал на полу трусы, вылез из-под одеяла. Лицо русского явственно говорило о том, что настала очередь материться Брагинскому – от растерянности. С лица же Джонса не сходила маниакальная полуулыбка, которую он безрезультатно пытался скрыть. Плохо замаскированное ликование, которого с утра не то что не должно было быть, – не могло! В последний раз такая хитрая рожа у Америки была, когда он спёр ежедневник Англии и изрисовал его чудовищными карикатурами. Впрочем, несмотря на огромный риск Джонса, восхищения ни у кого этот поступок не вызвал: куда правильнее было прочитать записи британца, пользы бы это принесло куда больше. К тому же, разоблачение произошло немедленно, ибо неизменная американская улыбка в тридцать два зуба сменилась плутоватым блеском в глазах и кривой ухмылкой. Такая вот ухмылка заставляла задуматься и сейчас. - Доброе утро, Вань, - Джонс перебрался на «российскую» сторону кровати, опёрся на надёжное русское плечо и слез на пол. Россия молчал. Думу думал. Когда Америка наклонился за очками, весьма симпатично украшавшими чей-то носок, Брагинский чуть привстал. Лучше бы Джонс попсиховал. Хотя бы для вида. - Слушай, Альфред... - Чего? – деловито поинтересовался Джонс, не оборачиваясь и вытирая очки о ткань уже нацепленного нижнего белья. - Я смотрю, ты не очень торопишься. - Тороп... Брагинский схватил американца за бока и развернул к себе лицом. Руки скользнули на бёдра, собственнически огладили их. Улыбка, как отметил русский, тут же исчезла. Владелец этих самых бёдер широко распахнул глаза. Можно было заметить, как в них носятся, сталкиваясь друг с другом, обрывки панических мыслей. Что-то тут было нечисто. Брагинскому это не нравилось. Ему вообще не нравилось, когда его обманывали. - Ваня, не сейчас, - хотел сказать как можно твёрже Америка, но получилось как-то даже жалобно. По жилам пронеслась лёгкая истома, тёплое, но ленивое возбуждение. - Двадцать минут. – Бескомпромиссно объявил Россия. Ладонями провёл по сильному стану американца вверх и вниз. – Двадцать минут ничего не изменят, так? - Да, но... - Вот и славно. Без дальнейших объяснений поднялся с кровати и накрыл его губы своими. Целовал страстно, не позволяя опомниться или отказаться, покусывал губы, обводил языком дёсны и язык Джонса. Тот – бревно бревном – отвечать не торопился. Это только распаляло желание. Доминируй, подчиняй! Что-то вроде безумного вдохновения захлестнуло русского – умри, но сделай. На двадцать минут рассчитывать вряд ли придётся, но Джонс сам виноват. Сам американец чувствовал странную слабость, не отошёл от сна. Не особо соображая, обхватил плечи русского, вцепился в лопатки. Обычно за все внезапности и пошлости в постели отвечал именно он, но Россия на то и Россия, чтобы постоянно удивлять и шокировать. Если уж его «уносило», так с головой. Сопротивление бесполезно. Поцелуй был ярким, но не агрессивным, даже нежным. Хорошая предпосылка к тому, что ожидало вечером. Или уже не вечером? Удовольствие всё-таки начало неспешно захватывать американца, к тому же, Брагинский взял на себя всю инициативу. Только он оторвался, чтобы передохнуть, как всё ещё сонные синие глаза вновь приблизились к лицу: Джонс тянулся навстречу, заставляя продолжать. России это польстило, он ещё сильнее сжал любовника в объятиях, едва не переломав ему рёбра. Какие бы отношения ни скрывали эти двое, соперничество было. Было всегда, продолжалось сейчас. Два сердца, бьющихся в разных темпах, но с одинаковым тактом. Или объединиться – или соперничать. С успехом проделывали и то и другое одновременно, но общественная жизнь, хоть и отчасти, но проникала и в личную. Наверное, именно это и стукнуло Америке в голову. Он даже не заметил, как стал отвечать на поцелуй, а прижиматься к русскому стало одновременно больно и приятно. Брагинский снова опускался на кровать. Руки обхватили талию Альфреда, тот мелко задрожал, когда Брагинский припал губами к груди, стал прокладывать дорожку к его соскам. - М-м... Раша, чего ты... - Заткнись, будь добр. – Россия припал губами к соску, обвёл его языком. Спустил одну руку ниже, стал поглаживать и без того напряжённый живот. Обрывки вопросов начали вертеться в золотоволосой голове. Какого чёрта? Неужели Иван не мог подождать до вечера, если ему так уж хотелось?.. И ладно бы захотелось, но он по ночам не всегда увлекается так, как сейчас! Решил доказать, что с ним интереснее, чем на этих идиотских политических встречах? Джонс усмехнулся, но дыхание тут же перехватило, и американец чуть не захлебнулся стоном: Брагинский доказывал своё превосходство умело. Горячий язык скользнул во впадину пупка; рука пробралась под резинку трусов, начав старательно растирать кожу в промежности. Ленивое тепло прошло, боль в низу живота стала настолько сильной, что Альфред едва не согнулся от неё, почувствовал, как вспотела спина и начали мокнуть волосы на затылке. Отрывистые стоны из губ начали вырываться всё чаще, каждое движение пальцев Брагинского вызывало дрожь. Русский оторвал губы от живота любовника и по достоинству оценил свои старания. - А ты говорил – не хочу, не буду... – хмыкнул он, разглядывая явственный признак желания американца. Пальцы нырнули глубже, обхватили член у основания. - П-перестань... Я не.. А-ах! Иван надавил на его спину, заставляя нагнуться. - Тише... – шепчет он, облизывая потемневшие от влаги волосы за ухом Джонса. Широкая ладонь нежно прокралась по спине, поднимаясь выше, лаская шею. Язык прошёлся по ключице, пот мешался со влажными следами губ. Сколько времени прошло с начала их отношений, а американец не помнил, чтобы это было настолько... мокро. Движения русского изменились: стали мягче, размереннее. Видимо, он почувствовал, что сопротивления больше не будет. Альфреду, если бы он соображал в этот момент, оставалось только удивляться и завидовать такому самообладанию. Как истинный американец, он легко менял приоритеты и предавался любому удовольствию. Брагинский ещё не приступил к активным действиям, а Джонс уже отдал бы всё, лишь бы тот продолжал. Какая к чёрту политика? Только двадцать минут, больше ничего не надо. Безо всяких предисловий Иван свободной рукой стянул с американца трусы и присел перед ним на колени. Тот вздрогнул и сглотнул: нет, сегодня явно его день. Можно было, конечно, съехидничать, но Россия всё равно его не послушает: когда это он прислушивался к чужим мнениям и, тем более, приказам? К тому же, в такие моменты Ваня был просто убийственно милым. То, что больше никто не видит такого Россию, тешило и без того немаленькое американское самолюбие. Впрочем, что он сейчас мог видеть? Стоял с закрытыми глазами, размышлял. К чёрту размышления! Америка охнул и раскрыл глаза. Брагинский затягивал плоть в рот жадно, пошло, но Альфреду нравилось. Нравился Россия, так старательно обхватывающий его член пухлыми и мягкими от поцелуев губами, переполнял американца возбуждением, хотя, казалось бы, куда больше? - Бра... гинский... – и кто придумал такую длинную фамилию! Джонса уже сводило сладостной судорогой. – Давай... уже... - Вот только не наглей! – так же резко, как и начал, Россия оторвался от своей игрушки. В сиреневых глазах читался упрёк и одновременно – насмешка. - П-продолжай... пожалуйста... – рука сама потянулась к серебристым волосам на затылке. - Придётся отрабатывать, - прищурился Иван. – Двадцать минут проходят. - Пусть... Давай уже! Ваня... О да, Россия не подчинялся приказам, но Джонс... Это же Джонс! Немногие могли устоять перед его красивыми глазками. И Россия – тоже. Он только плотнее сжал губы у основания. Язык старательнее скользил вдоль чувствительной плоти, Альфред откинул голову, уже не в силах совладать с собой. Брагинский чуть увеличил темп, но этого было достаточно, чтобы Америка прогнулся в спине и застонал в голос. В рту появился приторный вкус спермы, Россия оторвался от члена, но американец не спешил убирать руку с его затылка. Так что лицо Брагинского мгновенно испачкалось, белая жидкость стекала по шее. Альфред выдохнул и прикрыл глаза. Иван облизал губы. Выражение лица его ничего хорошего не предвещало. - Я, кажется, говорил, что придётся отрабатывать? – медленно и с расстановкой произнёс он. Ответа не дождался. Джонс рвано дышал, колени его подогнулись. – Э-эй! Мы так не договаривались! – Брагинский подхватил любовника под мышками и вместе с ним завалился на кровать. - Подъём! Альфред... Я по-хорошему... Один из хитрых синих глаз открылся. Извиняющимся тоном Америка промяукал: - Я спать вдруг захотел... - Тебя это не спасёт, - улыбнулся Россия, ероша золотистые волосы, рисуя узоры на груди американца. – Ты герой или кто? - Герой всегда готов! – оскорбился Америка, правда, тут же тихо рассмеялся. - Раз готов, так вперёд и с песней! - С пес... ней? - А, забудь. Брагинский задумался о чём-то своём, типично русском. О двадцати минутах больше не напоминал. Почему это, интересно? Джонс уже оживился, внимательно наблюдал за русским. Тот заметил пронизывающий взгляд и сдвинул брови. Американец издал утробный звук, означающий умиление и старательно стёр с щеки любовника собственное семя. Россия вздохнул. - Я смотрю, уже развеселился? - Я серьёзно, я спать хо... Брагинский навалился на Америку и заткнул рот долгим поцелуем. - Береги зад, - пробурчал он грубо, но типично по-русски. Не любил он разговаривать на такие темы, стеснялся. Предпочитал действовать. Америка неохотно поднялся и, устроившись между ног Брагинского, чуть сдавил уже выступающий внушительный бугор. Русский что-то пробормотал на родном языке. Это означало, что продолжать стоит. Джонс не спеша расстегнул ширинку, стянул брюки, припал губами к паху, лаская орган через ткань. Брагинский одобрительно простонал, заставив покраснеть от удовольствия и американца. - Всегда бы ты так, - прошептал Америка, снимая с России бельё. Тот не отзывался – зажмурился, выгибая спину от ритмичных движений руки Джонса. Альфред ускорил ладонь, Иван податливо подчинялся заданному темпу, закусив губу. - Но тогда бы ты не был... таким. - Ка.. ким это? – выдохнул Брагинский, когда Америка направил его член между ягодиц и аккуратно ввёл в себя его половину. - Язвительной наглой сволочью, - прошипел американец, жмурясь от режущей боли, но тут же смягчил хотя бы свои слова, - Вань... - И я тебя обожаю, милый, - лениво проворковал Россия, приподнимаясь; одной рукой прижал к себе любовника, а другой помог ему «сесть» на член полностью. Джонс сжал зубы и обнял ногами его бёдра. Брагинский начал двигаться, но пока неторопливо. Не хотелось кончать так сразу, да и, честно говоря, наивного америкашку тоже жаль было. Теперь ритм задавал русский, Америке оставалось только подстраиваться. Впрочем, он не жаловался. Как общественная жизнь проникала в личную, так и личная – в общественную. Ритм всегда задавал кто-то один, по очереди. Миру, видимо нравилось. А может, все боялись возразить. Движения России становились резче, судорожнее. Потому они и менялись ролями в экономике и политике – нельзя так долго удерживать темп. Америка запустил пальцы во взмокшие серебристые волосы, зашептал на ухо что-то бессвязное. Горячее дыхание сводило с ума, русский задвигал бёдрами настолько быстрее, насколько мог. Альфред вцепился в его плечи, оставляя белые следы. - С-сука, Ва-аня! – громко простонал он, снова пачкая Брагинского белым. - Я ждал... этого... – срывающимся голосом умудрился ответить Россия перед тем, как семя пробилось наружу. - Моя очередь тебя затыкать, - пробормотал Альфред, используя завершающий штрих – долгий тёплый поцелуй. - Ал... - М-м? – протянул американец. Чуть приподнялся и стал лениво водить пальцем по губам Брагинского. - Вот видишь, как хорошо никуда не торопиться? – Россия чуть прищурил лиловые глаза. - Да-а... Сегодня всё вовремя. - Схитрить решил? - русский наморщил нос и легко ухватил этот самый палец зубами. Глаза задорно заблестели. – Думаешь, я не знаю, во сколько там все твои встречи проходят? - Так ты же... двадцать минут... Сколько?.. Раша!! - Где, *ля, этот галстук!? – чуть не плача, воскликнул Америка. – Вот, знаешь что, Раша? Если я опоздаю сегодня, то на этот раз я тебя не прощу! - Не прости-ишь? – мягко рассмеялся Россия. - А чего ж ты раньше не додумался врать, что встреча раньше начинается, умник? – насмешливо поинтересовался он, вытягивая галстук из рук Джонса. - А я это... – рассеянный американец покраснел и выхватил кончик злополучного предмета одежды из рук любовника, – Я, может, врать тебе не хотел... Брагинский продолжал снисходительно улыбаться. - Я тебя ненавижу, сволочь ты русская, - фыркнул Америка. - Удар прямо в сердце, - драматично покачала головой «русская сволочь». - А сейчас ты скажешь, что у меня сердца и без того нет, так? Я угада-ал! – улыбался всё шире и шире Брагинский. Не улыбнуться в ответ было невозможно. Чего стоила эта искренняя улыбка! Ритмы, темпы – к чему они? Только наблюдая за счастливым Россией, Америка понимал, что большего хотеть нельзя. *http://expert.ru/2012/07/19/normalnyie-torgovyie-otnosheniya/