«Нарушение гормонального баланса…»
Алкоголь обжигал горло подобно каленому железу. Непролитые слезы жгли изнутри и не давали дышать, а, может, и виски было помехой дыханию, но на это не обращалось никакого внимания. Лишь с каждым глотком темнели янтарные глаза, и растертая под ними тушь сильно контрастировала с тенями горечи на их дне.«…избыток мужских половых гормонов в организме…»
Мир потерял все свои краски, выцвел под недавними каплями дождя, став серым, пропитавшись отчаянностью. Динамичность отошла на второй план, забрав с собой звуки, запахи и чувства, обострив и без того оголенные нервы до предела.«…повреждение правой маточной трубы…»
Хотелось выть волком, стонать в голос, проклинать все на свете. Обвинять свою жизнь, судьбу и всех в округе. Печальные воспоминания предстают перед глазами, словно выжидали, пока алкоголь ослабит плотину, чтобы прорвать ее и напомнить о последствиях.«…контуры неровные, увеличенные…»
Этот мир словно заставляет ее платить по счетам, загоняя в угол обреченности и тиски пустоты. Отнимает единственную оставшуюся мечту, усиливая объятия оков. Невидящий взгляд потухших янтарей бездумно скользил по размытым очертаниям, даже не силясь зацепиться за что-то существенное, чтобы дать мозгу импульс разогнать черно-белый праздник души.«…спаечный процесс…»
Последние капли алкоголя соскользнули в рот из стеклянного горлышка, оставляя шлейф призрачного разочарования. Незримый плен некогда равнодушных теней схлопывается вокруг нее, не давая встать и дойти до бара, где найдется еще пару бутылок чего покрепче.«…привел к трубной непроходимости…»
Серый мир вздрагивает, краски пытаются вернуться под чьим-то воздействием, но с противным скрежетом стекают со стен. Их пошатнули раздающиеся из коридора крики, ругань, угрозы и смех. Внутри все резко стынет до предела, а потом волной расходится в стороны — пламя начинает клокотать, пока плечи беззвучно трусятся под давлением захлестывающих эмоций.«…хирургическое вмешательство не возможно…»
Раздражение и обида сплетаются в отчаянный клубок внутри грудной клетки, грозясь сегодня вылиться в нехилые разрушения. Прошедшие многое парни все равно до сих пор остаются никогда не узнающими цену тому, что растаяло в дымке растраченных дней. Не на них ведь вместо веры заключали пари, не их изводят, не их часто ни во что не ставят. А они ведь до сих пор не задумывались, как это отразится на ней…«Нет гарантий…»
Сухие строчки, констатирующие факты, погружая в среду безжизненного гранита, где хранятся осколки светлых снов и мечтаний и к свету путь закрыт. Взгляд еще раз скользит по заключениям врача принадлежащей Вонголе поликлинике и еще нескольких. Сотни пожелтевших строк от небесного пламени яростно догорают, осыпаясь искрами. Прокушенная до крови губа и вцепившиеся, чтобы не упасть, руки за спинку кресла не помогают — из горла все-таки вырывается всхлип и отчаянный стон.«Бесплодна»
Тсунаёши горько ухмыляется, стараясь сдержать порыв снести все икс-баннером. Сейчас ее Хранители застыли каменными статуями, вцепившись в оружие, по велению почувствовавшего неладное Мукуро — она знает это, они с Кёей всегда немыслимо чувствовали ее внутренний мир и малейшее колебание ее эмоций. Пусть подавятся, ей не жалко. Из тихих и спокойных девочек чаще всего вырастают серийные убийцы. А убийцы, как известно по общему мнению, не имеют права даже и на маленькое счастье. Она хоть и не носит это название, но титулов на плечах у нее достаточно. Титулов громких, лежащих на костях, обагренных кровью и припорошенных пеплом. Ровно как обязанностей, вытекающих в подписание тотальных зачисток. Так что да, вслух это не называется, но ее можно считать за серийную убийцу. Вспомнить только, как она сама уничтожала лаборатории Эстранео, убивая ученых, ассистентов и даже охранников. Стирала в порошок здания, обращала тела в пепел, развевала его с ветром и затапливала все в реках крови под хрипы, хрусты и проклятья. Действительно насмешка судьбы. Из ребенка с комплексом неполноценности она превратилась в леди-босс мафиозного клана, шагающую по алой дорожке к трону из костей и завернутую в мантию жажды крови. А ведь она всего лишь хотела… Перед глазами мутно, но это не мешает пинком ноги открыть дверь, чтобы попасть в объятия звенящей тишины коридора. Даже голову не надо поворачивать, она чувствует напряжение, опасение справа. Все это не волнует — внутри клокочет от негативных эмоций. — Дечимо?.. Что такое Тсуна?.. Тебе плохо?.. Миллион ненужных раздражающих вопросов. Их лица полны разных эмоций — не каждый день видишь своего босса в таком ужасном состоянии. Она не собирается их слушать, и мысленно посылает ко всем чертям, ведь чувствует, что будущие насмешливые комментарии, за которыми пусть и будет скрыто беспокойство, убьют душу, просто убьют ее, забив в ее гроб последний гвоздь. — Отстаньте. Голос хрипит, дерет горло, кровь в венах вскипает, а состояние бросается из крайности в крайность. Душа ноет, хочется добраться до нее сквозь все органы, вынуть и испепелить в пламени, лишь бы этого не чувствовать. С губ все же срывается нервный смешок, заставляя тех сверлящих ее спину взглядами напрячься и заткнуться. — Исчезните, — произносит нараспев, пока пламя хаотично, неконтролируемо опаливает ворс под обувью. — Меня не существует. А ведь мир посчитал, что у нее нет души… Походка не очень твердая и вовсе не прямая, в голове мысли скачут вокруг одной единой, отчетливо пульсирующей в этом драном хороводе, выделяясь сверкающими молниями в черепушке. Туфли начинают раздражать — шпилька слишком высокая для ее состояния, что подтверждается в первом шаге спуска по лестнице. Штаны на секунду заставляют еще приподнять уголок губ — будь то строгая юбка, хоть и до колена, идти бы ей еще долго, как тянущейся резине. А ведь если надо было бы, она бы не носила это орудие пыток… — Мелкая? Хриплый голос вклинивается в вату, напитанную горечью, и практически доходит до сознания. Янтарный взгляд безразлично скользит по холлу, со стуком шпильки о плитку напарываясь на ошеломленные новые действующие лица. Раздражение просачивается в каждую клеточку, эхом отдаваясь в глазах, вспыхивая темными золотыми искрами. Ну да, сегодня должна была приехать Вария с отчетностью. Все равно, пусть вон Хранители разбираются. Внутри неимоверно тянет, будто скоро начнет задыхаться от того количества собравшейся боли. Краем сознания улавливает скривившиеся в презрительной усмешке губы, и ее накрывает понимание, что сейчас что-то прилетит обидное по поводу ее внешнего вида, состояния и просто как обычно. Она просто не выдержит. — Хоть одно слово в твоем любимом тоне в мой адрес, и ты будешь наслаждаться Прорывом точки нуля. Лучшая защита — это нападение. Сил уже практически нет, главное сдержаться и не скатиться в банальную истерику. А ведь так плохо, что хочется умереть… Занзас впивается алыми глазами в безжизненный взгляд и просто молчит, пока проницательный Бельфегор стилетом затыкает Леви. Угроза была весомой, а главное — серьезной. В ее состоянии она вообще непонятно что может вытворить. — Никчемная ученица, что ты здесь устроила? Как всегда без него не может не пройти ни одна ситуация. Мачо с комплексом бога. Недовольство, сквозящее в интонации, переплетается с повелительными нотками. Слишком много о себе мнит. — Еще одна пренебрежительная фраза, повелительный тон и взгляд в мою сторону и я проломлю тебе череп, аркобалено. Пламя бурлит, ярость выходит на поверхность лишь на секунду, чтобы правильно выговорить слова, и снова возвращается под напором тянущей боли. Черные глаза сверлят спину, больше никто не решается окликнуть или нарушить звенящую от напряжения тишину. — Донна, ну что же вы!.. — лишь простодушная кухарка, стараясь, чтобы голос не дрожал, решила воззвать к разуму девушки. — Всем плевать на меня, значит, и мне плевать. Разворот не слишком удачен, сознание сжимается под миллионами иголочек, царапающих бедную душонку, импульсы тела расслабляются. Туфли уже не просто раздражают, они бесят, поэтому с легкостью слетают, давая босым ступням ощутить холод плит с гербом Вонголы. — Донна, вам нельзя босиком! Простудитесь ведь, а Вам еще Наследника… Женщина осекается, ровно, как и все в холле перестают дышать, словно дали под дых под явно слышный звон разбитых стекол. В помещении повеяло холодом от хрупкой фигуры, температура упала на несколько градусов. — Наследника… Спина неестественно прямая, и без того бледное лицо с растертой тушью от упавших теней стало почти смертельно призрачным. Янтарные глаза вмиг теряют золотые искры, тухнут, засыпают и чернеют под расширившимися зрачками, создавая ощущение пропастей Бездны отчаяния. — Не будет никакого Наследника… Улица встречает промозглым ветром, отсекая от гробовой тишины, оставшейся дрожать тонкой струной за спиной. Асфальт был темно-серым после вчерашнего дождя, отражая ее пасмурную погоду души. Под босыми ступнями шелестела сухая листва, а ей чудилось, что это ее мертвые надежды и несбыточные сны, которые по ошибке не превратились в осколки. Да будь тут разбито стекло, ее бы это не остановило — серый мир лишь обрел бы кровавую краску, впиваясь в кожу, разрезая ее и отдаваясь привычной болью. Этот серый мир питается чужой болью, зевая соленой ложью. Не глядя, по привычке, садится в поданный автомобиль, краем сознания отмечая не отпустившее из объятий безразличие. — Куда едем, леди? Перед глазами словно смог клубится, обволакивает, не желает отпускать, но нехотя пропускает посторонние звуки. — Куда-нибудь, — голос безбожно хрипит, практически слетая с губ тихим шепотом. Там бездорожье, и если раньше этот путь вел вперед, то теперь она и знать не хотела, что будет в следующие минуты. Перед глазами все расплывается — слезы лишь собираются, вот-вот собираясь прочертить мокрые дорожки на холодных щеках. Руки сами достают из пиджака телефон и набирают экстренный номер человека, который всегда был, есть и будет для нее под номером один, всегда и везде. — Дино… Голос срывается, начинает дрожать, давая волю слезам. Все же не сдержалась, но какая к черту разница. — Дино, забери меня. Так по-детски, но на большее не хватает сил. Телефон падает на пол салона — Тсунаёши укладывается на сидение, беззвучно всхлипывая. Молчаливый водитель быстро набирает номер дона Каваллоне, который есть у него на всякие «непредвиденные» случаи, и молча подчиняется приказу, отданного по ту сторону ледяным тоном звенящей ярости вкупе с беспокойством, направляясь на всей скорости в их резиденцию. Все это неважно. Хочется завернуться в это безразличие с головой, укутавшись как одеялом, спрятавшись от всего мира. Неужели она не заслужила хотя бы толики радости? Неужели, такие как она, убийцы не обыкновенные, а странные — не заслуживают счастья? Как же все достало. Не бывать тем мечтам и звездам на небе, которые просто шептали бы про яркий мир. И нет смеха, есть только горе, много ошибок злости и боли, этот реальный серый мир, оставивший призрачные намеки лишь о том, что можно делать, словно на эшафоте. Запах полей и корицы обволок ее коконом, выдергивая из пучины серого безразличия. Сильные руки завернули в пиджак, тут же подхватив на руки, прижимая к груди, давая возможность уткнуться ледяным носом в изгиб шеи, где пламенем Неба выжжена тату клана. Не Реборн помогал вникать в нюансы, стараясь не дать потеряться в мрачных мыслях и кровавых перспективах. Не Реборн. Дино. Дино, Дино, Дино. Свет ее мрачной жизни на протяжении скольких лет, не дающий захлебнуться в окружающей ненависти. Сквозь мутную пелену виден потемневший от тревоги карий взгляд, пытающийся пробить ее стену отчуждения, достучаться, подать руку и вытащить, чтобы подушечками пальцев стереть с ее тела кровавые брызги. Сколько еще ей стоит пройти стычек, вытерпеть боли и тонуть во тьме за право жить хоть полчаса, вспыхивая и не гаснуть? Молчаливый крик о помощи отдается гортанным всхлипом. Небесное пламя вырывается в ответ на столь же чистое, отделенное от Солнечного, когда ее бросают на мягкие простыни. Яростный поцелуй, закусанная до крови губа — он пытается дозваться до нее, пробиться, лишь бы вытащить из внутреннего мира серых тонов. Ненужная одежда отлетает в сторону рваными клочьями, и Солнечное пламя скользит по холодной коже, жесткими покалываниями в нервные окончания приводит в себя, согревая получше любых грелок, проникая вовнутрь получше любых лекарств. Серый мир вздрагивает снова, дрожит, стонет и искажается под напором чужого пламени. Отвлечься получается лишь на считанные секунды, когда входят до упора, выбивая из легких воздух. Больше не потеряться в ощущениях — интуиция Вонголы оберегала еще тихую девочку, проходящую путь до становления убийцы, оберегает и сейчас, жестко говоря «надежды нет», обрубая робкие ростки на корню. А она никогда не врет. И с этим пониманием приходит новая волна горечи, которую чужие губы словно выпивают, заставляя наконец-то открыть широко глаза и простонать в голос с новым толчком. Сильные руки сжимают кисти до боли, зубы кусают кожу, оставляя кровоточащие ранки. Пламя безжалостно ломает серый мир и танцует на его осколках, не обратив внимания на молчаливую просьбу оставить хотя бы кусочек панциря, что служил щитом. Дино знает, что из тихих и спокойных девочек чаще всего вырастают серийные убийцы. Его сестра по клятве кровавая леди, почти купающаяся в ванне из этой самой венозной крови. Но это не значит, что она не заслуживает счастья. Так не бывает. Эта мысль проскальзывает в нежном взгляде и переплетенных пальцах рук, ласковом поцелуе и крепких объятиях. Распахни глаза, оглянись, увидь. — Мы что-нибудь придумаем, Тсунаеши. Ведь все заслуживают своего персонального солнца во тьме, даже такие убийцы как они. Кто бы что ни думал.