Закрывая глаза, он думает о том, что он любит утро

Как только над горизонтом начинает подниматься солнце, слепя полоской сверкающей глади воды, Зоро сменяет Усопп. Он не спал всю ночь, но отчего-то глаза все никак не хотят закрываться. Прохладный бриз пытается остудить холодное лицо еще пуще, но он не обращает на него внимания, уже привычный к суровости ветров Гранд Лайн. Где-то прямо по курсу их ждал зимний остров: всю ночь редкие снежинки падали с неба, темного, густого, затянутого тучами. Они застревали в волосах, но как только Ророноа пытался смахнуть их рукой, тут же растворялись водой, а потом вновь застывали твердыми колючками, пока он не бросил это дело. Мороз упорно кусал левое ухо, но Зоро так же упрямо не вынимал золотые капли, которые позвякивали каждый раз, стоило ему склонить голову вбок или вниз. Это не давало заснуть, перезвоном вливаясь в чуткую дрему мечника, напоминая о том, что спать на морозе даже для его крепкого организма чревато последствиями. Болеть Зоро не хотел. И не любил. Он много раз наблюдал за тем, как, не дожидаясь наступления утра, кок идет на камбуз. Он очень часто думал о том, как тому удается вставать так рано и все так же бодро существовать оставшийся день до самого вечера, уходя спать едва ли не последним. За исключением дежурящего. Конечно, и его дневной сон нельзя было назвать сном как таковым, но это все равно была крупица отдыха, позволяющая сохранить силы. К тому же, поспать толком и не удавалось: попробуй усни, когда тебе все время грозит хоть и небольшой, но весьма твердый каблук туфель кока, никогда не скупившегося на пинки. Бодрые пинки. Секрет такой энергичности кока он не мог понять или найти. На этот раз свет на камбузе зажегся за два часа до рассвета. И не то чтобы Зоро совсем не хотелось спать, просто... Ему нравилось на камбузе утром. Теплая куртка привычно легла неровной горой рядом с самим мечником, тяжело опустившимся на свое привычное место. Санджи даже не обернулся на скрип двери, когда он зашел: видимо, тяжелая поступь всегда будет выдавать его. Да и никто, наверное, больше не заходит так рано. Зоро помнит то удивление и недоверие, промелькнувшее во взгляде голубых глаз, когда он впервые заглянул сюда. Он не помнит, зачем приходил, но вот эти эмоции зачем-то сохранил в памяти, чуть ухмыляясь, когда образ вновь вставал перед глазами. Когда кок молчал, он был очень даже ничего, откровенно говоря. Без этого своего гонора, ехидства и насмешек. Обычный парень с руками из нужного места, умеющий дать отпор, пусть иногда и до скрипа зубов раздражающий своим поведением. Но то ли сам Зоро после дежурств был не настроен на споры и подначки, то ли кок был слишком сонным, чтобы что-то ему доказывать, - мечник так и не смог понять, что же именно, - по утрам на камбузе было тихо. Нож монотонно стучал по доске, не сбиваясь с ритма ни на секунду, тихо бурлила вода, кипящая на огне, пахло чем-то горячим и вкусным. Утром было уютно. Зоро не помнил толком домашнего уюта: он помнил детство в додзё, где он чувствовал себя родным, где он был на своем месте. Но это было далеко от звания уютного и теплого дома, так он считал. В додзё не место этому, так должен витать дух соперничества, ведь именно он будет толкать вперед, давать мотивацию, чтобы стать сильнее. Там жили его друзья, учитель, девочка, что раз за разом давала ему причину тренироваться, стараться изо всех сил. И все равно это не было домом в том плане, каким он был в его голове. Но в такие дни, когда солнце раскрашивало золотыми оттенками все, чего касалось, а тепло кухни растворяло усталость и развевало холод улицы, Зоро начинал понимать, что представляет из себя этот самый уют. И это было приятное чувство. Приятно наблюдать, как полосы света змеями скользят по пясти, но не жалят, а лишь оставляют после себя теплый след, приятно смотреть сквозь запотевшие окна, как сверкает вода за бортом в лучах рассветного солнца. Приятно вдыхать теплый, будто насыщенный жаром и специями воздух, чуть щекочущий обоняние, чувствовать, как медленно отогревается тело от морозного морока ночи. Даже на кока смотреть было приятно. Золотые всполохи в его волосах, точные движения, казалось, вымеренные до миллиметра, неспешное, размеренное мельтешение по сторонам, которое вовсе не раздражало... Зоро никогда не замечал, в какой момент дрема овладевала им. Он просыпается лишь тогда, когда что-то с тихим стуком опускается на гладь стола рядом с его головой: он не слышит сам звук, лишь чувствует легкую вибрацию. Но инстинктам хватает и этого: Ророноа приоткрывает глаз, чтобы увидеть перед собой кружку, от которой взмывает куда-то под самый потолок пар, и тарелку с чем-то съестным. Он никогда не запоминает названия блюд: их намного проще делить на то, что "можно есть" и на то, что "нельзя". Или на то, что "вкусно" и что "не вкусно". В чем он никогда не признается, так это в том, что еда кока для него стала синонимом категории "вкусно". Санджи все так же стоит к нему спиной, будто не он мгновения назад стоял рядом, стараясь не разбудить его излишним шумом, ставя подле него еду. Зоро чувствует, как среди запахов просачивается едкий аромат этих дурацких сигарет, но молчит: почему-то, это даже не раздражает. Санджи тоже молчит. Он не просит благодарности или что-то в этом духе, и Зоро просто съедает то, что стоит перед ним, ничего не оставляя на тарелке. Он считает, что поступки намного лучше слов говорят о том, что он чувствует. Тепло и сытость разморяют его, и необычно мягкая улыбка чуть приподнимает уголки губ, обычно опущенных, пока он вновь не проваливается в дрему до того самого момента, как громкий голос капитана не разрывает эту уютную тишину, что царствует в залитом солнцем помещении. Закрывая глаза, Ророноа Зоро думает о том, что он любит утро.