***
Ната с трудом перебирала ногами, пытаясь преодолеть кучу сугробов, абсолютно белых, будто никто и не ходил по этим тропинкам раньше. По сторонам светились вывески, яркие и пафосные настолько, что развалины за заборами, называемые домами, никак не ассоциировались с обещанной на вывесках теплотой. Дорога тянулась будто до горизонта, забитая зданиями и лачужками. Изредка в дверях можно было увидеть людей — они поглядывали на идущую мимо девушку со смесью удивлённости и желания пригласить в гости. Но девушка уверенно двигалась к дому номер 2808. Вывеска над воротами отличалась скромностью и спокойствием. «Если творить не сейчас, то когда?» И это были единственные ворота на всей улице, открытые нараспашку. В прихожей сидела девушка, увлечённо работая иголкой. Клубки разноцветных ниток и маленькие кусочки ткани были разбросаны по всей скамейке, на которой уместилась рукодельница. Она немного вздрогнула, когда заметила гостью. — Простите, пожалуйста, меня Скворец пригласил… где он? Она улыбнулась, оторвавшись от своего занятия, и подняла глаза. Такие мудрые, полные жизни, слишком взрослые для маленького человечка, которому на вид едва тринадцать лет. — Я провожу. — Нежный, очень ласковый голос сразу помог немного волнующейся Нате расслабиться. Девушка быстро закидала свою вышивку в кожаную сумочку на плече и направилась к огромной парадной лестнице, бесшумно ступая по красному ковру своими голубоватыми домашними тапочками. Она казалась очень легкой — другого слова Ната не смогла подобрать. Она шла очень нежно, почти так же, как улыбалась — с любовью к каждому, кто пересечёт порог школы. — Я Катя, — представилась она. Они поднялись на первый этаж и прошли по коридору. Из-за тяжелых дубовых дверей с прибитой слева золочёной табличкой «Учительская ВиФа» слышались разговоры. Нежные, моментами строгие голоса отдавались эхом и звенели во всех стеклянных бокалах и кубках. На белую скатерть с вышитым вручную узором опали последние алые лепестки, и Катя пробурчала под нос, что стебли тюльпанов пора выбросить. Белая тюль, обычно перевязанная самодельными ленточками, сегодня свободно колыхалась на ветру, на расставленных вдоль стены сервантах уже запылилась коллекционная посуда, а деревянное кресло-качалка мерно постукивало по паркету расцарапанными обечинами. В кресле, устало откинувшись на спинку, сидел Скворец, посматривая на доску с объявлениями и никак не отреагировав на появление Наты. Впрочем, он никогда не отличался излишней эмоциональностью. На кожаном диванчике с очень низкой спинкой уселись парень и девушка, абсолютно одинаково скрестив руки и ноги и синхронно постукивая пальцами по плечу. Они различались внешне только по стилю — парень модно растрепал угольные волосы, а девушка покрасила пряди в ярко-синий; парень предпочел спортивную одежду и кроссовки, девушка же сидела в темной мантии, узких джинсах и туфлях на шпильках. Но черты лица были абсолютно одинаковыми, даже ямочки на щеках появились одновременно, едва близнецы подняли глаза на гостью. И последним находившимся в комнате человеком была девушка, ростом ниже Наты на добрых две головы. Она сидела за столиком, разгребая горы писем, и даже не обратила внимания на то, что кто-то вошел внутрь. Несколько секунд тишины повисли в воздухе — настолько тяжелой, что казалось, протяни руку — и ты нащупаешь толстое стекло, отделявшее учителей. — О, рад, что ты все-таки пришла. — Скворец на несколько секунд задержал взгляд на них и вернул его к доске. — И уже успела познакомиться с директором. Отлично. Катя смущенно улыбнулась, будто то, что она и есть директор — такая мелочь, на которую совсем не стоит обращать внимания. Предложила показать Нате ее кабинет и рассказать о школе все, что потребуется. И нет, даже не вышивка, к которой Ната относилась с особым благоговением, не плавные движения и ласковый голос зацепили Нату в ней — именно домашние тапочки с заячьими ушками оставили самые приятные ощущения, какие может оставить незнакомый человек. Катя считала это место домом, и от этого на душе разливалось что-то очень теплое, давно забытое, отдавалось по сознанию и заставляло Нату улыбаться так же искренне.***
Со звонком из-за парт, словно подснежники, появились первые носы. Кабинет, освещённый только свечами и завешанный портретами поэтов настолько, что обоев не было видно, заполнился шелестом пергамента и перьев — кроме них Ната ничего использовать не разрешала. Не самый удобный метод, не раз подмечали дежурные — счищать чернила с парт приходилось по нескольку часов. Но преподавательница была непреклонна, ибо только так можно было вдохновиться нужной атмосферой. Громогласным «я», словно кабинет был переполнен учениками, трое присутствующих дали о себе знать. Выгрузив с десяток тетрадей с лекциями по «Анализированию стихотворений», ребята мысленно обругали всех классиков с их родословными по очереди и приступили к письму. Ната, как и обычно, сидела в своём резном с бордовыми шелковыми подушками кресле, стараясь как можно чётче выговаривать согласные, и пыталась подровнять радужной пилочкой ногти и клыки. По залу летала Катя-Сокол, приземляясь на треножники и внимательно проверяя записи на наличие ошибок. В перерывах между предложениями ученики оглядывали кабинет, будто находились здесь впервые или будто желали запомнить всё до мельчайших деталей: в какую сторону клонится пламя свечей, как много в воздухе пылинок или, что казалось совсем невозможным, сосчитать, сколько запылившихся книг лежало в шкафах вдоль стен. — И помните, вы всего сможете добиться, если будете стараться и верить в себя, — закончила свою лекцию Ната и машинально поправила стопку листков на столе. Она следила за тем, как ученики оставляли конспекты на ее столе и выходили из кабинета, и вспоминала, как впервые появилась в школе. И эти воспоминания казались такими светлыми, чистыми, что их хотелось переживать снова и каждый раз чувствовать, как ВиФ становится домом.