Крылья

      «Он никогда не улыбается, — шепчут за дверью. — Он никогда не смеётся».       Всегда серьёзный и хладнокровный, замкнутый и небезразличный к мелочам. Он должен гордиться собой, ведь с тех пор он стал более самостоятельным, ведь он — один из тех немногих, кто сумели выжить. «Загадка», — так они его называют. Его тайны тщательно скрыты в собственном запутанном прошлом.       Они не знают.       Он смеялся. Когда-то давно. Он смеялся так же, как и другие: его губы расплывались в улыбке и давали волю искреннему смеху, звучащему, словно лай счастливой собаки. Но это было лишь в прежние дни. Это было до того.       В подземелье ни один ребенок долго не протянет. Убитые холодом, голодом, болезнями быстро встречают свой конец, даже не имея шанса бороться за выживание. Да и те, кого миновала подобная участь, живут недолго. Их пожирают (во всех смыслах этого слова), а затем выбрасывают, как отходы, чтобы дать встретить собственную смерть.       Леви? Он выжил.       Он выжил — с собственными принципами или без, хотя именно это, вероятно, спасло его. С самого первого дня он поклялся себе, что не уступит смерти, не будет пленён или сломлен. И он держался.       Леви выжил и даже вырос — правда, ненамного. «Самый маленький, но самый сильный», — это знали все дети. Он был у них лидером: вёл тех, кто сохранили внутри хотя бы крохотную искру жизни. Тех, кто все ещё имели храбрость бороться.       Впрочем, таковых осталось немного: большинство из них были ходячими трупами — существующими, дышащими, но не живущими. В их безнадежных глазах больше нельзя было увидеть душу. Много раз Леви видел детей с настолько отсутствующим взглядом, что, казалось, их тела и те выглядят жизнерадостней. Когда Леви проходил мимо них, он никогда не оглядывался назад.       В его борьбе за выживание просто не было места отчаянию.       «Отчаяние — смерть, — твердил он этим детям. Эта была единственная сказка на ночь, звучащая каждый вечер. — Именно когда сдашься — умрешь, и пути назад не будет. Смерть — билет в один конец: однажды начав игры с ней, уже никогда не повернёшь обратно. Но ваши сердца ещё бьются. Поэтому не сдавайтесь. Не отчаивайтесь. Если сдадитесь — умрёте, а умрёте — потеряете всё. Здесь нет места вашим бесполезным трупам, но есть место тем, кто живёт».       Иногда некоторых нужно отпустить. Порой иные должны быть похоронены. И Леви прекрасно это знал, и другие знали, но от этой мысли легче не становилось, так что через некоторое время он научился принимать боль как должное, научился собирать свои чувства в кулак и заталкивать боль подальше, дабы иметь возможность двигаться вперед. Жизнь всё равно была бессильна в этом, и Леви не мог себе позволить горевать. Под землёй людям не место, а он был нужен детям, чтобы они жили.       Так он стал старше, что, впрочем, не отразилось на его росте. Другие приходили, а со временем уходили: посредством смерти, предательства или простого расхождения путей — они все ушли в прошлое. Всё началось с матери и продолжалось, словно по определённому сценарию: места одних занимали другие.       Изабель и Фарлан… они не забылись, не исчезли. Они остались с ним до сих пор. Втроём они были против всего мира, против собственных судеб — они даже отправились в верхний мир и жили в стенах, как семья. Тогда казалось, что жизнь налаживается, становится ярче: друзья начали вписываться в эту атмосферу и заводить новые знакомства. Но всё хорошее рано или поздно кончается, и он должен был догадаться, что всё это слишком хорошо, чтобы продолжаться. Они тоже покинули его. Он не защитил их, а они были недостаточно сильны, чтобы выжить самостоятельно. Леви страдал и мучился точно так же, как и после прежних потерь. Но впервые у него было время, чтобы отдаться горю.       В штабе Разведкорпуса он был в безопасности: у него была еда, было тепло, но не было абсолютно никакой потребности бороться за выживание. Ничто не мешало с головой отдаться горю, и тоска терзала его, разрывала на клочки так, что Леви стал таким же, как и прочие, оставшиеся в живых: он проклинал судьбу, проклинал свою жизнь, проклинал всех погибших, проклинал Эрвина.       Он проклинал себя.       В унылом холодном дожде не было тепла, как и не было жизни в его тёмных серых глазах. Леви был сломлен. Леви отчаялся. Он не сдержал обещание, он сделал то, чего раньше клялся никогда не делать… Как же быстро может измениться жизнь, как же быстро жизнь сломала его, а ему осталось только терять всё, что так долго поддерживало его. Он был зажат в угол и казался настолько маленьким, что вряд ли мог быть замечен. Втиснутый между стенами комнаты и ножками кровати, он отгораживался от мира все больше и больше, он был во власти горя и вины, горячих слёз, мутивших взгляд.       Может быть, Леви думал, что его боль — нечто большее по сравнению с тем, что испытывают другие в подобных случаях. Может быть, он считал, что стерпеть эту боль выше человеческих возможностей. Может быть — только может быть, — он наконец понял, что значит быть человеком — это сплошная мука.       Если суть человеческой жизни была так мучительна, то лучше бы Леви её не знал. Если быть человеком означало быть слабым и пораженным горем, то Леви не нуждался в этом. С самых малых лет, ещё в подземелье, он был полон решимости жить. Это было для него нормальным, он состоял из этого, но теперь, если он хотел выжить, он должен был стать больше, чем просто человеком. Больше, чем его страдания, больше, чем его боль, больше, чем его неудачи, слабости и страхи.       В призрачном свете, на заре, Леви поднялся с жёсткого пола. Он выпрямился и начал бесцельно бродить: обошёл всю комнату, вышел из двери и направился вниз по коридорам. С каждым шагом он чувствовал прилив энергии. Он зарыл свою человечность глубоко в себе. Нет, не отказался он нее, он держал свой разум под контролем. Он не мог позволить себе превратиться в монстра. Он должен оставаться человеком, иначе все, за что он боролся, потеряет значение.       Но он может стать лучше. Он может подняться выше того страдания, выше, чем кто-либо прежде. Он может использовать свою свободу, чтобы извлечь уроки из прошлого и способствовать будущему. Если он будет стараться, то сможет спасти многие жизни, как епитимью за тех, кого спасти не смог. Если он станет лучше, он перестанет просто существовать — он сможет жить. Если он станет сильней, то сможет искупить свою вину.       Он станет лучше. Он выживет. И не просто выживет, он будет жить полноценно. И, может, в один прекрасный день он сможет летать.       Когда-нибудь, он заслужит крылья, которые украшают его спину. Поэтому до тех пор нужно бороться изо всех сил.