Те, кого я всегда жду

«В шрамах душа, застывшая боль, Память — на рану жгучая соль, Песня — костром на ветру…» Тишина. Оглушающая тишина. Не убежать, не спрятаться, не заглушить. Как же страшно. Играющая почти на максимальной громкости музыка не спасает, тишина пробивается даже через гитарные рифы. Самое обидное, что, не смотря на поздний, или уже все-таки ранний, час, никто не жалуется на шум — соседей нет. До ближайшего жилья несколько километров или пара секунд порталом, но это того не стоит — говорить все равно никто не будет. Боятся. Боятся огромного дома в глухом лесу, боятся его странных жильцов, боятся всего, что чуть отличается от привычного уклада. А я боюсь этой зашоренности — нет ничего хуже серости и тишины. Кстати, тишина тоже серая. Серая, безликая и холодная. Сделала музыку громче. «Идет, идет, идет вслед за мною живой В десять сажен Добрейший Князь, Князь Тишины…» Машинально оглянулась, но, естественно, не увидела ничего кроме знакомой до оскомины стены. Стены памяти. Каждый, впервые оказавшийся в этом доме оставлял что-нибудь: кто фотографию, кто безделицу, вот след от когтей одного оборотня — тоже знак. Провела пальцами по отметине, вздрогнула от воспоминаний. Где-то должны быть следы от пяти поцелуев — это приезжали на девичник подружки, мои милые ведьмочки и суккубки. Резко повернулась и отошла в другой конец комнаты — сегодня слишком тихо, чтобы начать складывать в цельную картину мозаику памяти. Даже шагов не слышно — пушистый ковер заглушает цоканье каблуков. А ведь я специально надела эти туфли и нарядное платье — так легче обмануть себя, создать иллюзию счастья и праздника. «Как горько в праздник одному, Бьёт одиночество сильнее; О нём не скажешь никому, Ты знаешь: будет лишь больнее…» Черт! С силой стукнула ладонью по дверце шкафа. Дерево глухим стоном отозвалось на удар, но выдержало его. Виси там зеркало, ему вряд ли бы повезло. Но в моем доме не было и никогда не будет зеркал. Их места заняли картины, но не те якобы гениальные полотна растиражированных мастеров-людей, а обычные необычные рисунки. Живые и искренние творения художников, чей талант в полной мере могут оценить только такие же иные, как и они, ведь их картины меняются в зависимости от слоя сумрака. Вот, например, две готовящие обед африканки — ничего особенного, но стоит скользнуть чуть глубже в сумрак, как картина резко меняется. Теперь видно, что это две ведьмы: старая учит ту, что помоложе готовить зелье. А если подняться еще, можно будет даже понять какое — все ведовские артефакты имеют свой специфический запах и вкус. «Синий вечер, лампы, тишина. Город наш съедает зима, Синими глазами посмотрела на меня тоска…» Поежилась. Холодно. Надо бы закрыть окно, но тогда я лишусь одного из источников звука, а плач вьюги удивительно гармонично вплетается в мое минорное настроение. Лучше разжечь камин, благо музыку, можно услышать в любом уголке дома, даже на подземном этаже, оборудованном под спортзал и тир. Здесь, правда, не обошлось без магии, но зато теперь можно управлять аппаратурой и звуком, где и как пожелает душа. Наверное, было бы проще поставить несколько музыкальных центров или просто разнести колонки по всему дому, но мне не нравится обилие техники, проводов, розеток. А мансарда как раз достаточно эклектична, чтобы в ней спокойно соседствовали ультрасовременная техника с антикварными аппаратами, классическая мебель вперемежку с яркими аксессуарами, впрочем, и стена, хранящая память о таких разных и не похожих иных, могла появиться только здесь. Спускаясь в гостиную, мысленно считаю поскрипывающие ступеньки. На седьмой стоит быть осторожней: часть ее сгорела из-за неловко пущенного файербола. По-хорошему, давно пора бы заменить обуглившуюся ступень новой, но это значит оборвать одну из нитей паутины памяти, нарушить целостность узора, выплетаемого годами. Подошла к изразцовому камину, сложенному моим хорошим другом — потомственным печником и высшим светлым магом. Может поэтому он получился фантазийным, делающим гостиную похожей на уютные комнаты с картинок. Пламя лизнуло поленья, затрещало, начиная свой обжигающий танец. «Все отболит, и мудрый говорит- Каждый костер когда-то догорит. Ветер золу развеет без следа…» Зачаровано смотря на огонь, сняла туфли и села на медвежью шкуру около камина. Существует мнение, что оборотни и перевертыши не выносят рядом с собой чучел и шкур животных, но я не настолько чувствительна. Помимо пушистого трофея у ног, в гостиной также уютно устроились несколько чучел. Естественно, убитые звери не были иными. Пламя греет, но не согревает. Холодно. Тихо. Страшно. Но спрятаться негде. Точнее такое место есть, но я обещала себе не заходить в ту солнечную комнату, где по полу разбросаны игрушки, где детская кроватка так и просит, чтобы ее покачали, где яркие стены изрисованы неумелой, робкой рукой. Остается только жаться ближе к огню, закрывая лицо руками, чтобы даже не было желания посмотреть на огромный деревянный стол в центре гостиной, за которым каждый вечер собирались самые близкие иные, присесть на диван, с вышитыми гладью думками. «Жутким плачем расколется ночь Все! никто мне не сможет помочь Застынет под окнами бешеный вой Это снежные волки пришли за мной…» До слуха донесся плач-вой. Неужели?! Подбежав к окну, распахнула резные ставни. Холодный, пронизывающий до самых костей, ветер растрепал волосы, взволновал огонь, заставляя его сменить темп танца. Вдалеке, в предрассветной дымке выли в два голоса матерый серый волк и белоснежный волчонок. Выскочила из дома, трансформируясь на ходу, вклинивая в их пение свой срывающийся голос. Несколькими сильными прыжками поравнялась с ними и вот мы уже бежим рядом. Жаль я не могу лететь как они, не оставляя следов на снегу. Жаль не могу вместе с ними исчезнуть в рассвете. Остается только проводить до горизонта и довыть нашу песнь. В тексте были использованы строки из следующих песен: Марина Забродина — «Тот, кого я всегда жду», Nautilus Pompilius — «Князь Тишины», Театр Теней — «Ты одинок», Чай —«Зима», Машина Времени — «Костер», Настя Полёва — «Снежные волки».