***
Слышу твой голос. Он читает мои стихи. Слышу каждый твой шаг босиком по снегу. Мой милый Фридрих, зачем ты выучил эти глупые стихи? Слышу, как больно тебе дышать. Это не очередное глупое задание, это твой собственный путь спасения. Я хотел бы быть похожим на тебя. Быть таким же сильным. Ты умеешь пробивать себе путь кулаками. А что умею я, кроме этих стихов? Ты несёшь меня, завернув в колючее одеяло, словно распятое тело. Твои слёзы холодные и обжигают, как липкий лёд. Даже под водой мне не было так больно и холодно, как от твоих слёз, от твоего надрывного голоса. Ты же уже вытащил меня, не дал уйти, так перестань плакать, замолчи, пожалуйста! Снова эта комната и эта кровать, не хочу открывать глаз, не хочу этих стен больше, уйди, перестань, не хочу твоих слов, от них невыносимо. – Как ты мог? Снова думаешь только о себе, эгоист проклятый! А что же со мной будет, Альбрехт? Что я буду без тебя делать, ты не думал?! Мой милый, мой любимый Фридрих, пожалуйста, замолчи. Я прячусь с головой в жестких одеялах, но ты забираешься сюда весь целиком и дышишь на ресницы. Трогаешь плечи холодными руками, я открываю глаза и вижу твоё лицо, самое красивое лицо из всех, что я видел. – Если бы ты только знал, как я испугался… Ты больше так не делай, я прошу, ладно? Пожалуйста. Пожалуйста, Альбрехт, останься со мной. Пожалуйста… А что если мы никогда больше не увидимся? Что если это последний день, Фридрих? Чем же это отличается от смерти? Ты сдавливаешь меня в объятьях, твои отчаянные поцелуи и твои слёзы остаются на коже. Прости меня за эту любовь, мой хороший.***
Мы едем в машине к ненавистному дому. Из-за бронхита мне трудно дышать, и ты поворачиваешься на каждый кашель, смотришь взволнованно и всё время порываешься взять за руку, хотя понимаешь, что нельзя. Наконец, ты всё-таки делаешь это, сжимаешь крепко на короткий миг и выпускаешь, так что на руке остаётся твоё тепло. А потом ты перегибаешься через сидение и бьёшь водителя головой об руль. Из-за возникшей возни машину бросает в стороны, я жмурюсь от глупого животного страха, а накативший приступ разрывающего грудь кашля никак не унимается. – Ты в порядке? И я вижу, как твои руки нервно скользят по рулю машины. Теперь мы едем быстро, будто гонимся за смертью. – Что ты наделал, Фридрих? – спрашиваю, и голоса почти не слышно. Последний раз я разговаривал ещё в той, прошлой жизни. Ты что-то говоришь о спасении, о том, что машину можно продать, о каких-то документах и побеге в Америку. Кажется, от волнения ты перестаёшь соображать, что несёшь. А я не могу дышать, перед глазами стоит белая пелена, и мы вязнем в этом безумии, словно в смоле. Ты вытягиваешь меня за руки, неспешно и ласково завлекая в объятия. Ты похож на цветущую весну, мой милый Фридрих. Нас скоро арестуют, а ты улыбаешься и гладишь моё лицо ладонями, говоришь что-то глупое и сам в это веришь. Я сцеловываю эту улыбку с твоих губ. – Люблю, – говорю. И чувствую, как дышать становится легче.