"Подарок Смерти"

Кафе на пересечении Старого Арбата и какого-то из мелких переулков было не самым ярким достоянием улицы. Собственно, оно вообще мало чем выделялось: вывеска новая, но не из тех, что заинтересовали бы праздного гуляку. Внутри – то же самое, чистенько, аккуратненько, стильненько, но ничего такого. Впрочем, кое-что приятное в этом кафе было – например, то, что кофемолка была отделена от общего зала, а этим могло похвастаться не всякое хорошее заведение. Поэтому там и было так тихо – конечно, не настолько, насколько могло бы быть, но, по крайней мере, уши посетителей не раздражал кофейный шум. Впрочем, и посетителей-то почти не было – дай боже, чтобы кто-нибудь сюда случайно зашёл, это уже будет невероятным подарком. Место это было малоизвестное, неприметное, и от пожирания акулами малого бизнеса его спасало только чудо... Чудо это сидело внутри кафе и играло в шашки. Собственно, их было двое: девочка и мальчик. Им обоим было лет по четырнадцать-шестнадцать, но, боже, какими же разными они были! Он пил крепкий черный кофе, она – красный пахучий чай с мёдом и травами; он был одет в строгий черный костюм, нелепо сидящий на его узкой мальчишеской фигуре, она – в длинную юбку и красную кофту, ноги же её были босыми. Его волосы были длинными и светлыми, аккуратно расчесанными, и не мешали своему владельцу; глаза его были серьезными и тёмными, а у ног его лежал кожаный портфель. Она же – совершенно иная: с пышными, тяжелыми, рыжими волнистыми волосами, спускавшимися к пояснице, с феньками и браслетами из бубенчиков, сверкала весёлыми янтарными глазами, и невероятная смуглость её кожи оттеняла элегантную бледность собеседника. Девочка с ногами забралась на стул, у ножек которого лежал поношенный вязаный рюкзак. Их чашки (его – белая, аккуратная, даже без кофейных потёков, и её глиняная пузатая кружка со щербинками и пятнами) стояли рядом, едва ли не друг напротив друга. Сейчас, в это время, в кафе больше никого не было. Они здесь появлялись не в первый раз: заходили одновременно, хотя зачастую девочка опаздывала, и тогда мальчик недовольно стучал ухоженными ногтями по наручным часам без стрелок. Затем они делали заказ: он просил крепкий чёрный кофе и горький шоколад, она – какие-нибудь сладости и фруктовые чаи. И потом они играли. Чаще всего кто-то из них просто – доставал карты, и они играли в странный вариант «Пьяницы». Странным он был потому, что эти карты были необычными: с невероятными узорами или созвездиями вместо мастей, или же это и вовсе были чьи-то натальные карты... складывалось по-всякому. Впрочем, играть им это не мешало. Но сегодня они отошли от традиций и лениво передвигали шашки. Игра проходила вяло, но не потому, что были расслаблены игроки – о нет, это был один из тех редких моментов, когда они казались взбудораженными чем-то. Просто никто из них не мог одержать победу над своим соперником... Ну, или не хотел. - Ты сегодня снова опоздала, - упрекнул свою собеседницу мальчик, кладя часы на стол. До этого он беспрерывно вертел их в руках, то выглядывая в окно, то парализуя взглядом слегка шершавую поверхность часов. - Ну прости, - шумно выдохнула девочка. По какой-то причине бубенцы на её руках всё время звенели, даже тогда, когда она не шевелилась. – Ты же знаешь, почему я пришла так поздно. Молодой человек недовольно скривил губы. Становился он от этого ещё более строгим и даже почти что суровым – и это при его юной внешности! - Что же, - промолвил он, - знаю. Ну и что ты с этим сделала? - Ничего. Он, кажется, не был удивлён её ответом. Ни единый мускул его лица не дрогнул в порыве удивления или, может быть, гнева, или радости. Юноша просто произнёс, делая свой ход: - Опоздать из-за ничего! Это как раз в твоём духе. - Ты зануда, - бросила она, «съедая» шашку собеседника. Пока у них была ничья. – В конце концов, я же имею право на свои капризы! - Да-да, - голос его был ироничен. – Только потом не жалуйся, куда же девалась гармония и почему тебе приходится работать интенсивнее, чем мне. - Слова-то какие! – фыркнула она. – Интенсивнее... И потом, гармония гармонией, а традицию нарушать как-то даже... ну... - Хочешь сказать, грешно? Брось, мы не оперируем такими понятиями. - Да говори ты уже по-нормальному, елки-палки! – шумно возмутилась девочка. – Да, я действительно захотела это сделать. Да, я оставляю ей жизнь. Ну и что! Подумаешь! Как будто в этом мире никогда не было случайного прорыва энергии. - Ты же понимаешь, во что это может вылиться, - возразил ей юноша. – Эти люди... они всё-таки – пока ещё! – недостаточно зрелы для того, чтобы мы им дарили такие тяжелые для них знания. В их системе восприятия мира люди, получившие такую информацию, достаточно быстро ну... - В сумасшедшем доме, - весело ответила ему она, передвигая чёрную шашку. - Ты говоришь это таким голосом, будто это что-то для них... незначительное. - Да брось, неужели ты не рад возможности понаблюдать за тем, как они... ну, точнее, она будет с этим справляться? Если нет, то в таком случае ты жуткий сухарь, так и знай. Лично мне ужасно интересен этот мир, знаешь ли. Он слабый, плохо проработанный, нелогичный, но оттого ужасно интересный. А уж этот субъект – о-о-о, я уверена, она непременно войдёт в историю! - Или сгниёт в одной из психушек. Ведь как-то так называются такие дома? - Или сгниёт. Но в любом случае процесс обещает быть интересным. – Она в задумчивости повертела шашку в своих смуглых пальцах. – Ох, почему ты постоянно меня ешь! - Потому что я умнее и сосредоточеннее, – он помолчал. – Впрочем, ты тоже не отстаешь, к твоей чести. Она беспечно пожала плечами. Солнце запутывалось в складках тяжелых бордовых штор, которые создавали ощущение вечера за окном. Но нет – стоило отодвинуть штору, как взгляду представала радостная весенняя улица, залитая светом. Удивительно жизнерадостный пейзаж для этих-то невесёлых мест. - И какую силу ты ей дала? – нарушил молчание юноша. - Сны, представления, фантазии, - неуверенно произнесла она. – Немногое. - Немногое! Для людей это очень много. Она хоть умна? - Не амбициозна. - Всё равно. Милая, умение создавать что угодно, используя лишь свою фантазию – это кружит голову любому здравомыслящему человеку. А тут – девочка, которую тебе стало жалко. - Мы не оперируем понятием жалости, - язвительно парировала она. – Не жалко, а заинтересованно. Не всякий раз встречаешь человека с действительно нестандартным складом восприятия. - И это меня ещё называют жестоким к этим существам, - голос юноши продолжал быть ровным и спокойным. – Ты хоть задумалась о ней? Это же её погубит. - Справится, - махнула рукой девчонка. – Эти существа забавные: они могут справиться и не с таким. Теоретически. - Ну что ж. - Он решительно поставил фишку, съев последнюю шашку своей соперницы. – Ты не оставила мне выбора: мне придётся, придётся поступить так же, как и ты. Дабы твоя девочка случайно не нарушила всю систему. - О какой системе может идти речь вот здесь? – фыркнула девушка: она была явно расстроена своим проигрышем. – Потом ты мне напишешь, кому вручишь крохи знания? - Непременно. Ты же знаешь меня. – Шашки растворились в воздухе, и юноша подозвал официантку: - Будьте добры, пожалуйста, счёт. Игроки пожали друг другу руки: несмотря на взаимное раздражение, они были единственными существами, представляющими хоть какой-то интерес друг для друга. Смерти было проще: в данной ипостаси она интересовалась всем, что не укладывалось в рамки, заданные этим миром. Жизни же приходилось сложней: он действительно лучше неё понимал, с кем они имеют дело, и людьми практически не интересовался. Предыдущие миры нравились ему куда больше: этот пока был слишком незрел, чтобы ему можно было доверить хотя бы что-нибудь... Хотя, может, Смерть и была права, что спасла эту девочку от мучительной смерти от лейкемии: когда она в последний раз так себя повела, на свет появились Мессинг и Ванга. Жизнь, правда, тут же вспомнил о миллиарде простых сумасшедших, случайно увидевших облик Смерти, но, может быть, в этот раз всё будет совсем не так грустно. Хотя, конечно, люди совсем, совсем его не интересовали. Это не те существа, которые бы достойно обращались с дарами Жизни и Смерти, или, как они их называют, «магией». Всё-таки прошлые миры были куда лучше. Там, по крайней мере, можно было не опасаться, что один чокнутый ребёнок уничтожит с собой всю планету. Неразумные, неразумные дети.