Снег для земли

      За обычными насмешками и вполне естественным, вызванным сочетанием светлой улыбки и выверенного поклона, любопытством, скреблось сомнение.       Он разменял четвертый десяток, девчонка не перешагнула отметку и в двадцать лет. Ей, по-хорошему, и пятнадцать дать сложно, пока губы в улыбку сложены. Он спотыкается об эту улыбку, и сомнение больше не скребется: девчонку и впрямь пожалеть бы за его интерес, она маленькая, тонкая и искренняя, такие в окровавленные руки не падают, а он не захочет взять. За свой меч и ладони он стыда не испытывает, просто сломать нечто такое нежное — грех, воина недостойный. Она поднимает пронизанные солнцем глаза, протокольная сдержанность слов с этим светом не вяжется, заставляет оглянуться.       Остановиться.       Сахарная девчушка становится первой, кому во дворце главы удается этого главу игнорировать за сотней вежливых фраз и безупречных поклонов. Пожалуй, вообще первой, кому это удается. Он бы предположил, что просто неинтересен — ей восемнадцать, самое время мечтать о галантном ровеснике, о любви в письмах, о тайных встречах, куда там далекому от романтики «положению фаворитки». Он усмехается определению, столь точному и откровенному что его просто не ждешь ни от придворных, ни от… Нет, пожалуй, девушка, которая пробегает взглядом столбики цифр с выражением довольства жизнью, так независимо выразиться вполне могла. Она за своими делами осторожно минует чужое внимание, ему мерещится не то изощренное насмехательство, в котором полдвора, восхищенного ею, участвует, а другая половина просто поддакивает из обиды на шутки главы; не то устроенная старым хитрецом ловушка на живца — и вновь: приманку пожалеть бы стоило. Спокойные, как вода, глаза, ясная, пусть и застенчивая, на его взгляд, улыбка — девчонка соткана из прохладного горного воздуха, прозрачного, легкого, до рези при вдохе чистого.       Кого она, хрупкое создание, которого коснуться-то боязно, поймать может? Разве что мечтателей ее лет, меча в руки не бравших. Если такие в его замке, конечно, найдутся.       Джун-Тэ не считает ночей и женщин, рядом с ним достойные, достаточно мудрые, чтобы о своих желаниях не жалеть, но искать жену и хозяйку клана ему не то что не хочется — в голову не приходит, хотя и жужжит в ней старейшина.       Маленькая леди руководит в его доме тайком и давно — он бы и не замечал до упора, не посмейся над такой слепотой старик. Это не соответствует ни строгим манерам, ни теплой улыбке, ни честности в каждом из этих действий. Это удивляет даже больше спокойных глаз и плавного ускользания. Джун-Тэ не испытывает потребности понимать женщин — дело проигрышное, но заглянуть в мысли девочки, не прикрывающейся кокетством, твердо верящей в непреложность всех поклонов и церемоний, но действующей так неподходяще идеальной даме и так… умно, хочет.       Момент, когда из-под вежливого лица плещет яростью — впрочем, все такой же холодной и чистой, — не вызывает в нем торжества. Да, он чувствует восхищение — смерти не испугалась, яро отстаивая свою справедливость и пострадавшего незаслуженно мальчишку, но легкое, казалось бы, беспокойство сильней: если она за себя не испугалась, то осторожнее не станет.       Провожая взглядом прямую спину и цепочку отмеченных кровью следов, он понимает, что останется рядом.       Это ничуть не скучнее, чем спать, и по-своему лучше: по меньшей мере, смотреть на девчонку приятно — у нее плавные жесты, быстрые пальцы, изящный наклон головы и задумчивая поволока во взгляде. По большей — рядом с ней по-странному легко, при чудной приверженности к правилам нет никакой нужды вспоминать о дворцовых играх — девчонка не смотрит на него в этой плоскости.       Немного любопытно, вообще посмотрит ли на кого-то так, чтобы прятать несуществующий румянец за веерами и опускать ресницы не из смущения, но атакуя. Девчонка украдкой бросает на него слегка настороженный взгляд и вновь возвращается к бумагам.       Джун-Тэ усмехается: за флиртом маленькая леди представляется слабо, и, определенно, вовсе не из-за юности своей. Он уверен: ему нравится это и верность ее необычному и непредсказуемому пути.       Она оказывается удивительно сильной, чтобы обеспечить надежный тыл, когда случилась беда. И удивительно, очень по-женски слабой, когда срочность и экстренность разрешились, когда стоило бы выдохнуть и отдохнуть.       Лунный луч осторожно касается печального лица, делает его по-настоящему прекрасным, и длинные волосы, честно несобранные, светятся. Джун-Тэ смотрит на несдержанные слезы, он испытывает неловкость и потаенное, неуместное ликование из-за того, что она такая. Со страниц снежных легенд сошедшая — и живая.       Не притронувшись к ней, он уходит. Сомнения разрешились единым махом, внутри поселяется твердое знание, что он нашел свою жену и хозяйку клану.       Осталось сообщить это ей.