Соколиная охота

Здесь всегда идет снег. Только черные осколки скал и остовы обгорелых деревьев видимы в снежной круговерти. Они словно безмолвные призраки, разглядывающие трикстера стеклянными мертвыми глазами, недвижимые и безучастные. Им так же все равно на происходящее вокруг, на ветер и бессмысленное мерцание невидимых звезд в черном небе, как и людям, что статуями замурованы в самой сути метели. Они лишь кривят искусственные губы в искусственных усмешках, злобных и язвительных, и каждая – словно стрела, пронзающая истекающее ледяной водой сердце, словно новое тяжелое, неподъемное кольцо в оковах, что давным-давно сковали запястья. Словно еще один стежок гномьей нити, стягивающей дерзкие уста. Локи устал брести по сугробам, и его лошадь давно пала – еще месяц пути тому назад. Ее труп занесен снегом, который теперь кружит вихрями вокруг дрожащего путника – только и ждет возможности поглотить и его, залить его глаза льдом, проморозить суставы и жилы, придавая каменного изящества новой – изумительной - статуе. Чтобы все позабыли и о нем, о великом имени, и об его бессмысленной и нелепой жизни етунского отродья, не нужного ни родному племени, ни приемному. Чужой везде, кроме собственных кошмаров. Только здесь его всегда ждали. Его всегда ждала метель, его всегда была рада видеть Смерть. Она мягко брела рядом, касаясь обмерзших скул тонкими пальцами, сотканными из пара тяжелого дыхания. Локи поднимал голову – и снег таял в его глазах, заливая их холодом, склеивал черные ресницы и катился по щекам вниз. То ли слезы, то ли усталый вопль бессилия. Глубокие следы трикстера исчезали за спиной, слизанные ветром. Деревья вокруг тоже были каменными. Только камень способен жить в ледяном царстве кошмаров Локи. Зеленый шерстяной плащ давно не грел, воротник сбился и полез клоками, словно его драли голодные волки. Золото потускнело и покрылось ядовитой плесенью. Рубины налились кровью, насытились ею из вен самого полубога, и только они продолжали сиять безумием на бледных едва движимых пальцах. Шаг. Еще один. И больше – некуда идти. Ноги подломились от боли и привычной усталости. Колени утонули в снегу, зернистый лед мигом окутал ладони, но Локи едва чувствовал боль холода, сгорбившись под тяжелым плащом и ощущая только вой метели в своих ушах, и снег, залепивший плечи и спину. Нельзя останавливаться, потому что здесь каждый шаг означает погребение заживо. Но разве это имеет значение? Усталый бессмысленный взгляд перед собой видел лишь бесконечный лед и свои собственные руки, тонущие в мерзлоте. И кровь, что растекалась по снегу, впитывалась в бело-синие кристаллы, растворялась, словно капли дорогого вина в прохладной колодезной воде. Кровь, что заливала собственные губы. Скосив глаза, можно было увидеть эту гномью нить, сотканную из самого пекла, торчащую из бледной плоти. Нужно ли бороться дальше? Если так легко свернуться прямо здесь, под неясным теплом плаща, наподобие шелудивой шавки под столом асгардского пира. И тогда больше не будет ни боли, ни усталости, ни тяжких цепей безумия. Крик сокола. Громкий, раскатистый клекот, слишком ясный среди замерзшей пустыни. Локи поднял голову, силясь разглядеть источник звука в снежной круговерти, расслышать хлопанье крыльев. Как раз вовремя, чтобы увидеть тени черных волков, взрывающих снег длинными костистыми лапами. Дрожащие пальцы схватили привычную гладкость посоха еще раньше, чем Локи успел до конца очнуться от сна. Острие мелькнуло в воздухе, мягко просияв позолотой в пламени свечей. И теплый, пульсирующий свет Камня Разума отразился от стального наконечника стрелы. Маг выпрямился, обеими руками крепко сжимая родное и драгоценное оружие, ощущая полнейший беспорядок в собственном сознании. Сон спутал все карты, смешивая реальность и снежный бред кошмара, и трикстеру стоило больших трудов осознать, что опасности вокруг нет. Что перед его кроватью стоит преданный слуга, а не вооруженный до зубов выходец асгарда, или кто-то из новых смертных друзей Тора. Но острие посоха все еще висело в воздухе, самым кончиком указывая на мужчину в дверном проеме. А тот в ответ натянул тетиву своего лука, и – стоило его пальцам дрогнуть, как древко стрелы по самое оперение пронзило бы грудь мага. Льдисто-голубой свет глаз стрелка мягко отзывался на сияние Камня Разума в золотой оправе жезла. - Босс? Голос Клинта осторожно вплелся в полумрак, освещенный только свечами и синеватым мерцанием. Локи качнул головой, чувствуя, как судорожно поднимается его грудь от тяжелого дыхания, и как сердце смиряет сумасшедший бег. Тяжело было осознавать, что эти кошмары никогда не закончатся, пока не будет выполнена хотя бы часть плана. Читаури жаждут крови, Танос жаждет власти. Слишком многое навалилось на плечи трикстера, как тот самый снег в его снах. Не сделаешь еще шаг вперед – и будешь погребен под всеми страхами и болью заживо. - Опусти лук. Не просьба, а приказ. Проверка, совершенно излишняя, потому что глаза Бартона выдавали его с головой. Камень Разума окутывал его душу своим холодным пульсирующим сиянием, и от него никуда нельзя было деться. Даже если бы Локи приказал мужчине выпрыгнуть из окна этого здания, разбиться о серую поверхность земли далеко внизу – этот нелепый каприз все равно был бы выполнен. Скучно и довольно любопытно одновременно. Скучно – потому что слишком легко, слишком доступно и слишком безвольно. Любопытно – потому что открывает все запертые двери, ломает стены и вырывает замки. И, конечно, дает волю любым желаниям и фантазиям, которые только могут прийти на ум. Клинт опустил оружие с небольшим опозданием. В последний раз окинув настороженным взглядом бога, сидящего на кровати с посохом на перевес. И вслед за ним Локи расслабил собственную хватку, острие жезла мягко нырнуло вниз. - Все в порядке? Вы плохо выглядите, - в этом даже вроде бы звучала насмешка, и трикстер окончательно очнулся от кошмара, стряхивая с себя последние липкие паутинки морозного сна. - Доложи обстановку, Бартон, - огрызнулся Локи в ответ, чтобы лишить этого своенравного даже под воздействием посоха человека этой раздражающей капли индивидуальности. И пока лучник был занят составлением солдатского рапорта (немыслимо, даже в такой момент он счел возможным опереться спиной о дверной косяк в расслабленно-наплевательской позе!), трикстер поднялся с кровати, осторожно положил посох на стол. В стакане с водой плясали отсветы свечей. Мягкое движение тонких пальцев – и на поверхности стекла отразилось лицо мага. Ну, в одном стрелок был прав. Темные тени под глазами, красные прожилки склер – результат многочисленных кошмаров и бессонных ночей, результат угроз и груза на плечах. Бледность почти неестественная, словно трикстер тяжело болен. И он даже знал, как именно называется эта болезнь. - Я видел тебя во сне, - слова задумчиво слетели с губ, прежде чем Локи успел их осознать. Даже Бартон на мгновение прервал свой монолог, и, обернувшись, маг уловил тень, мелькнувшую в бледно-голубых глазах, созданных влиянием опасного подарка Таноса. - В кошмаре? Что ж, это объясняло появление Клинта с луком в спальне бога. Вероятно, уловил опасность, услышал вскрик или почуял страх. И выбил дверь ногой, что, собственно, и разбудило Локи. Но это… было приятно, несмотря на то, что Бартон защищал лишь своего хозяина. Не будь Камня Разума – он вряд ли ворвался бы в помещение для того, чтобы просто постоять напротив трикстера с натянутой тетивой и стрелой, указывающей ровно на обнаженную грудь мага. Направленной прямо в сердце. Обманываться на этот счет не стоило, хотя так устало хотелось. - Именно. В кошмаре, - Локи оперся ладонями о стол, выпрямляясь и разглядывая мужчину у двери, - твой голос вовремя предупредил меня об опасности. Забавно выходило, что в этой ситуации трикстера окружали сплошные враги, включая и тех, кто притворялся союзниками и друзьями. Возможно, искренне хотел помочь только Тор, но его теплые взгляды и проникновенные слова уже не имели никакого смысла, когда армия читаури сторожила границы своего мира, готовясь к беспроигрышной войне. Мидгард – всего лишь песочница, лишь первая ступенька к золотому трону Асгарда. Разве могло что-то пойти не так? Разве..? - Закрой дверь. Локи устало выдохнул, разглядывая лучника, вновь чуть медлившего, прежде чем исполнить прямой приказ хозяина. Даже богам иногда нужен отдых, когда кошмары и ответственность, лежащие на плечах, уже начинают склонять голову упрямца к земле. Заглядывать далеко вперед не было смысла, но трикстер надеялся, что этот бой он не проиграет. А дальше – шаг за шагом, не останавливаясь, не поддаваясь вою метели в висках и безумию, скользящему по венам. Быть царем, быть богом – иногда так... утомительно? Но, в то же время, превосходно и великолепно. Настолько, что можно перетерпеть этот подготовительный этап. - Могу я предупредить вас снова? – поинтересовался Клинт, опираясь спиной о закрытую дверь, и Локи несколько напрягся, размышляя над тем, какое наказание выбрать в случае новой насмешки со стороны лучника, - не стоит недооценивать Фьюри и его команду. - От них исходит опасность, ты так думаешь? – кривая ухмылка исказила губы. Впрочем, черные волки в белой круговерти вполне могли соответствовать этим самоуверенным и самодовольным героям Мидгарда. Точнее людям, которые возомнили себя героями, но на самом деле были едва ли лучше самых отъявленных негодяев, заключенных в асгардские тюрьмы. Им бы всем надеть цепи и заткнуть рты лентами гномов. Сплошное лицемерие в светлых лицах. - Тебе кое-чего не хватает, раз уж ты хочешь повторить свою роль из моего сна, - Локи поднял руку, задумчиво оглядывая своего преданного слугу. Иллюзия мягко вплелась в полумрак, мерцая и приобретая реалистичность с каждым мгновением. Бартон оторвался от двери, поворачивая голову и силясь разглядеть пестрые бело-серые крылья за своей спиной. Они чутко повиновались каждому движению и жесту лучника, будто с рождения принадлежали ему. Не слишком большие, крепкие и одновременно с этим – изящные, раскрылись в полутьме, расправили маховые перья, покрытые черточками, словно мазками краски. Клинт повел плечом, осторожно махнул рукой, и крыло мягко повторило его маневр, обдав свежим ветром лицо. От взмаха огни свечей неистово заплясали на столе, съежившись до светлячков и разгоревшись снова. Локи едва улыбнулся, наблюдая за тем, как лучник пальцами хватает одно из жестких перьев и легко выдергивает его из крыла. Лишившись иллюзорной опоры, перо истончилось и растворилось в воздухе, словно его никогда и не было. Всего лишь обман зрения – но такой искусный, настоящий и живой, что трикстер и сам невольно верил очаровательному видению. Клинту определенно шли эти крылья. - Будут мешаться в бою, - беспощадно подвел итог стрелок, усилием собственной воли, собственного тела поднимая иллюзорные крылья, расправляя их и складывая за своей спиной. Быстро привык. И научился управлять, как будто занимался этим не пару секунд, а несколько лет. Локи хмыкнул, невольно испытывая уважение к человеку, так легко обращавшемуся с его собственной магией. - Соколиная охота – одна из самых занимательных, в которых я участвовал, - произнес он, - сокол становится глазами и сердцем охотника, он находит добычу и указывает на нее, невидимый в ясном небе, подхваченный потоком упрямого ветра. И всегда возвращается обратно к хозяину. Чтобы охотник мог нацепить нить на его лапу и надеть повязку на его зоркие ясные глаза. - Эксплуатация, - сказал Клинт, и перья его крыльев мягко зашуршали за спиной. - Я бы назвал это иным словом, - Локи поднялся, отрывая руки от стола. Его силуэт скользнул в полумраке кошачьим шагом. Отсветы пламени свечей лизнули белизну его обнаженного торса, когда он приблизился вплотную к лучнику, и тонкие пальцы ласкающим жестом пробежались по мягким иллюзорным перьям. Взгляд сверху вниз – в бездну блеклой синевы, что сияла и мерцала, словно сам Камень Разума. Сквозь нее почти не было видно серых глаз самого Бартона, в которых застыл вопрос. - Не нравится быть пленным солдатом? – шепот Локи обжигает, дыхание вплетается в короткие пряди волос стрелка, - не нравится моя нить и узорная повязка на глазах? Хочешь на волю, сереброкрылая птаха? Губы Клинта растянулись в усмешке. Глупые вопросы, не требующие глупых ответов. К чему это все? Локи прекрасно знает все, о чем говорит. Все, о чем хочет сказать и чего не скажет никогда. Локи безмерно устал, о чем говорит каждое его движение, каждый наклон головы и прикрытые глаза – немного дольше, чем нужно для простого моргания. Но когда он стоит рядом с Бартоном, когда всматривается в искусственные голубые радужки, в которых плещется сила Камня Бесконечности, усталость улетучивается сама собой, переходит в разряд медленных и настойчивых толчков пульса где-то возле глотки под тонкой кожей шеи. - Не хочу, босс. Я служу своему Богу, - ответ, который хотел услышать Локи, который он жаждал услышать от каждого, кто встает перед ним на колени. Но также трикстер знал, что это – неправда. Что это лишь та самая приятная и сладкая ложь, что заставляет сердце Бартона, окутанное призрачным светом Камня, подчиняться внеземному существу, желающему не уничтожить Мидгард, но построить здесь новый порядок, связать воедино точки и разбросать хаос земных желаний и эмоций по полкам. Непозволительно богу обмана обманываться самому. Противоречит любым истинам и планам. Но – знаете ли – иногда можно позволить себе эту очаровательную слабость. - Верно, - в глазах трикстера мерцал Мировой океан, изумрудные предштормовые волны, - так подчиняйся мне, воин. С легким неудовольствием Клинт отпустил лук, когда Локи настойчиво положил пальцы на тяжелый черный металл, и это уже значило довольно много. Этот человек казался совсем голым без своего оружия, словно трикстер успел раздеть его раньше, чем коснулся одежды на самом деле. Лук будто бы являлся продолжением руки Соколиного глаза, его собственным имплантом, холодным, гибким и смертоносным. Локи на мгновение задержал его в ладонях, взвесил и скользнул аккуратными ногтями по поверхности, вынуждая Бартона неотрывно следить за этими манипуляциями. Тетива тугая и жесткая, способная порезать пальцы с непривычки. Если бы не влияние Камня Разума – едва ли стрелок позволил полубогу так легко забрать у себя лук. Но по дрожи иллюзорных крыльев за спиной мужчины, Локи все равно видел, как внимательно и настороженно Клинт наблюдает за играми с собственным оружием. Осторожно отставив тяжелый лук в сторону, трикстер нагнулся к стрелку, тыльной стороной ладони лаская воздух возле скулы Бартона, но не касаясь кожи. Пока. Колчан, полный стрел с черным оперением, легко отстегнулся от плеч и занял свое место возле оружия. Бартон поднял голову, невидяще уставился в лицо бога, лед его преданных глаз обжигал. Он приоткрыл губы и выдохнул, когда пальцы трикстера цепко схватили замок молнии у самого горла, легко потянули язычок вниз. Это был не первый раз, когда Локи переходил границы отношений и ломал рамки, которые – возможно – еще существовали в голове Клинта. Просто невозможно было удержаться, отказаться от этого удовольствия, хлещущего разрядами молний по нервам. Идеально, чтобы отвлечься от кошмаров и усталости, склоняющей позвоночник к земле. Кнопки отщелкнулись с характерным звуком. Живот Бартона вздрогнул под ладонью бога, скрытый тонкой тканью черной футболки, напрягся, позволяя ощущать твердость мышц и упругость горячей кожи. Не отрывая взгляда от льдисто-голубых глаз, Локи коснулся подбородка мужчины двумя пальцами, приподнимая голову слуги. Восхитительное упрямство под абсолютной покорностью. Настоящий огонь под хрупкой стеной льда. Камень Разума накладывает лишь иллюзию рабской уступчивости, он не может полностью сломить этого воина, не может изменить его сути, и – как же это заводило трикстера! Насилие без насилия. Очаровательный парадокс. Именно поэтому Локи даже не подумал разозлиться, целуя упрямо сжатые губы стрелка и не ощущая ответа с его стороны. Это происходило снова и снова – начиналось всегда так одинаково, и заканчивалось совершенно иначе. Усмешка, стянувшая его собственные тонкие уста, почти теплая – не снисходительная, но прощающая. Он мог просто приказать, заставить мужчину вести себя подобно текущей суке. Но это неверно, не реально, недостойно настоящего охотника. Куда приятнее, когда стрелок сам начинает поддаваться, раскрываться и просить большего. В этом и заключено истинное удовольствие. Куда приятнее, когда смертные начинают просить богов о подчинении. Плотный жилет легко скользнул по напряженной коже, слетел с плеч – иллюзорные крылья ненастоящие, поэтому совершенно не мешают манипуляциям Локи. Следом за ним отправилась и черная футболка. Клинт выпрямился под взглядом хищных зеленых глаз, гордый и восхитительно непокорный, вольное небесное создание. Эти магические пестрые перья так шли ему и его горячим расправленным плечам. Крылья повторяли его движения, расправлялись вслед за его волей, словно тень его мыслей, каждое перо вступало в игру. Переливы света прятались среди чернильных мазков кисти в оперении, ласкали изгибы и рельеф тела, пугливо отступали от сияния голубых глаз. - Почему свечи? – вопрос заставил Локи отступить на шаг, чуть склонить голову на бок, с кошачьим любопытством разглядывая мужчину, - почему нельзя воспользоваться нормальным освещением? - В полумраке тени от пламени огарков танцуют приятнее, чем холодный свет ваших ламп, - трикстер сжал руку лучника, ощущая приятную мягкость кожаной перчатки, специально предназначенной для защиты ладоней от тетивы, рывком подтягивая Клинта в свою сторону. Пара танцующих шагов, непримиримый вальс бога и смертоносной птицы, и Локи развернулся, толкая стрелка на кровать. Покрывало, сбитое после тяжелого сна, мягко поддержало судорожно вдохнувшего мужчину, соколиные крылья распластались по поверхности, растягиваясь и подрагивая. Иллюзорная картина падшего ангела, подбитого зеленой стрелой ястреба. Но теперь они больше не нужны – и маг чуть качнул головой, легким движением стирая пестрое оперение. В новом вздохе Бартона, кажется, слышно едва различимое сожаление. Локи остановился у стола, ловя взглядом теплое белесо-синее пламя Камня Разума, заключенного в золотую оправу посоха. Они понимают друг друга, и душа трикстера мягко отзывается на пульсацию света Камня. Они все здесь рабы этого света, и власти, которой он наделен, которую он обещает. Его песнь не слышна многим, но Локи улавливает ее с полуслова. Рядом с этим сиянием огоньки свечей кажутся бледными. Рядом с сиянием Камня и сиянием глаз Клинта Бартона. Пламя свечи в ладони трикстера осторожно заплясало, то усиливаясь, то едва не погасая в ответ на движения рук. Горячий воск заскользил по плавкой, податливой поверхности огарка, коснулся пальцев, но Локи только улыбнулся в ответ на эту едва слышную боль. Обернувшись, он наткнулся на внимательный взгляд стрелка, приподнявшегося на локтях на кровати. В этом положении полумрак отчетливо вычерчивал каждый мускул его тела, напряженные прожилки и изгибы мышц. Маг прикусил губу, опасаясь не сдержать выдох. К чему все это? Можно просто отбросить все идеи и мысли, пустить дело на самотек и приказать подчиняться до последнего, приказать – наслаждаться болью и укусами, приказать раздвинуть ноги и стонать, как последняя шлюха. Но разве не привлекательна эта осторожная игра, которую трикстер затеял с собственным слугой? Человеком, который понимает все, что происходит с его телом, но не в силах противиться влиянию Камня. Человеком, который не хочет соглашаться с собой, не желает принимать то, что его собственное тело становится предателем. В какой ярости он должен быть, в каком гневе на самого себя! Лисья улыбка на губах Локи заставила Бартона насторожиться. Наверное, будь его воля в его руках – он бы метнулся к луку, накинул стрелу на тетиву. Свеча мягко плавится в пальцах. Кровать едва прогнулась под весом асгардского божества, испачканная воском ладонь скользнула по обнаженной груди, едва нажимая на обжигающую жаром кожу. Льдистые глаза, пустые и полные эмоций одновременно, взглянули на трикстера, когда он нагнулся, приближаясь к лицу стрелка, но не касаясь губ – они все равно еще упрямо сжаты. Только чтобы ухмыльнуться, чтобы дыханием согреть напряженную линию рта. - Свечи – это вы, смертные, - тихий вкрадчивый смешок, - яркие и такие же недолго живущие, тающие от прикосновений и насыщающие тьму красками. Бело-желтая капля сорвалась с конца тонкой свечи, коснулась кожи и расплылась по ней, мгновенно застывая. Дрожь, скользнувшая по мышцам Бартона, заставила Локи выдохнуть. Горячий воск тягучим мягким дождем лениво расчерчивал грудь стрелка, и каждое новое касание – новый вздох, тень в льдистых глазах, новое движение головы, открывая доступ к шее. Приподнимая свечу над вздрагивающим животом, трикстер нагнулся, припадая губами к горячей коже, целуя и прикусывая пульсирующую жилу на горле, следя языком за током сладкой крови, словно сквозь плоть можно было впитать эту живость, эту яркую горячность смертного существования. Бартон славно пах… Бартоном. Терпкий приятный аромат дождя, лосьона после бритья, невероятной дымной свежести Мидгарда. Этот воздух Земли впитался в горячую кожу, словно сладкое откровение. Невозможно оторваться от солоноватой упругой плоти, можно кончить от одного этого аромата, от дрожи, скользящей по телу лучника, от одного взгляда его упрямых, ледяных глаз. Последняя капля воска горячим поцелуем коснулась низа живота, заставив Клинта едва выгнуться, вцепиться одной рукой в плечо Локи. Несдержанный судорожный вздох – как музыка лег на слух. Этого было достаточно. Еще несколько мгновений – и трикстер не стал бы делать ставки на собственный контроль. Упрямые губы Бартона разомкнулись, нехотя отвечая на поцелуй, долгий и ленивый, словно Локи лишь пробовал его на вкус, наслаждался им, как глотком самого дорогого вина из подвалов асгардского дворца. Погасив фитиль свечи пальцами, маг отшвырнул огарок в сторону, нависая над лучником, скользя руками по торсу мужчины, соскабливая расплавленные пятна желтого воска и наслаждаясь движением мышц под подушечками пальцев. Щелчок ремня – и Бартон весь подобрался, напрягся, как готовый к прыжку ягуар, сам углубил поцелуй, на мгновение сорвав ухмылку с губ трикстера. Пальцы, охваченные кожаной перчаткой для стрельбы, вплелись во врановые волосы Локи, сжали густые пряди, намекая, прося, желая большего. И это уже не было игрой, потому что маг уже получал то, чего желал. На этот раз стена рухнула куда раньше, и Клинт, кажется, начинал входить во вкус подобных отношений. Или просто обманывал себя, объяснял все происходящее влиянием посоха, тогда как Локи не произнес ни слова приказа в этот вечер. Поэтому поцелуи трикстера стали более жесткими, более властными – поцелуи Бога, а не простого любовника. Он кусает податливые губы, не позволяя Бартону брать самому, лишь подчиняться, лишь отдавать – и куда только исчезла непокорность в льдистом взгляде? Когда пальцы Локи заползают под нижнее белье и касаются члена – лучник едва не стонет, и достаточно пары движений, чтобы возбуждение стрелка достигло пика. Как удобно потом будет оправдываться недееспособностью под действием Камня Разума, не так ли? И улыбка трикстера больше напоминает хищный оскал. Отсветы свечей скользнули по его гибкому стройному телу, когда он приподнялся, раздвигая ноги лучника и вжимаясь в его пах своими бедрами. Тонкие муслиновые штаны для сна уже не скрывали возбуждения самого трикстера. И Бартон потянулся к его губам, едва слышно простонал, стоило Локи выгнуться, потираясь о напряженную плоть стрелка. Наливаясь внизу живота, жар горячими волнами бежал по жилам, разрядами тока мерцал по коже, придавая ей сверхчувствительности. Так что любое дуновение ветра, каждое прикосновение дыхания покрывало ее сладкими мурашками. Поцелуй – жадный танец языков, припухшие губы Клинта, восхитительные на вкус. Локи спустился ниже, кусая и царапая грудь, вслушиваясь только во вздохи, играя пальцами с напрягшимися сосками. Мимолетная влажная дорожка поцелуев вдоль всего тела, и Бартон приподнимается, ведется навстречу, словно готов ко всему, лишь бы трикстер не прерывался, лишь бы ничего на свете не помешало этой ночи. Собственно, никакого мира сейчас вокруг и не существовало. Только безумная пляска свечей в льдистых глазах лучника, подернутых пеленой желания. От воска его кожа приобрела странный привкус, но Локи кривил бы душой, если бы утверждал, что ему не нравится эта пресная пряность. И что ему совершенно неприятно слушать стон, слетевший с губ мужчины, когда ноготки мага пробежали по низу живота и коснулись изнывающей плоти. От этого хриплого стона улетучивались кошмары и проблемы, накопившиеся за последнее время, он подстегивал, заставлял хозяина подчиниться невысказанной просьбе слуги, осуществить милость свыше, которая сейчас становилась изощренной пыткой для обоих. Язык Локи скользнул по чувствительной головке, собирая выступившую смазку, и тяжелый выдох-полустон Бартона растворился в полумраке. Дыхание трикстера обжигало налитую кровью плоть, и влажный жар его рта сводил с ума. Как бы Клинт не прикрывался влиянием посоха, он был бы вынужден признать – он сам хочет продолжения. Именно поэтому его пальцы забираются в волосы асгардца, прося об этой жаркой ласке, именно поэтому он изгибается под руками бога, и – черт возьми! – как это невероятно лестно, принимать столь извращенное и столь невероятно приятное внимание. Локи не в первый раз занимается любовью с мужчиной, и поэтому он точно знает, как и что нужно делать – это чувствуется в каждом его движении. В каждой линии росчерка языка, в каждом прикосновении. Он вбирает член так глубоко, как могла не каждая девушка в жизни Клинта, и стенки горла, сжимающие головку, доставляют невыносимое – почти болезненное – удовольствие. Локи позволяет хватать себя за волосы, позволяет приподнимать бедра, чтобы вбиваться в податливую глотку – лишь потому что сам хочет этого. Он прикрывает свои невыносимо зеленые глаза, разрешая слуге отпустить себя. Нити слюны, потянувшиеся по уголкам губ, выглядят изумительно пошло, и только добавляют огня, подхлестывают ощущения Бартона. Ему даже не нужно помогать руками – достаточно языка и мерного движения головой, чтобы стрелок приблизился к пику за рекордно короткий срок. Это похоже на взрыв огня, накатывающий волнами на напряженное тело. Клинт со стоном дернул бедрами, кончая в рот трикстера, и тот даже не думал отодвигаться, отстраняться или злиться по этому поводу. Напротив – он проглотил все без остатка, слизал солоноватые жемчужные капли с опадающего члена, и его ухмылка казалась ухмылкой довольного кота. Пальцы Локи скользнули по дрожащему животу Бартона, словно собирали эту дрожь по щепотке, наслаждались разрядкой стрелка, его расслабляющимися мышцами. Это определенно было лучше, чем Бартон мог себе представлять, хотя опыта у него было предостаточно. И чертов трикстер прекрасно знал об этом. Наверное, поэтому лучник с готовностью поддался на поцелуй, жадно и горячее, чем с кем-либо, пробуя на вкус самого себя – хотя обычно не позволял себе такого – потому что сейчас не нужно было сдерживаться. Не нужно было думать или решать, находясь в полном подчинении. Потому что чертов бог был сгустком свечного пламени, и огонь, отражающийся от его светлой кожи, казался естественным наполнением его гибкого тела. И – кто бы мог подумать – что уже от одного этого грязного и страстного поцелуя, неправильного по всем параметрам, Бартон начнет снова ощущать прилив возбуждения. - Раздевайся, - короткий приказ, над которым на этот раз лучник даже не стал раздумывать. И едва ли влияние Камня Разума заставило его приподняться, все еще ощущая ленивую дрожь в теле, и неловко расстегнуть замки на сапогах, стащить с себя черные штаны вместе со всеми ремнями и нижним бельем. Осталась только перчатка для стрельбы на руке, но снять ее мужчина просто не успел – Локи вжал его в кровать, продолжая прерванный властный поцелуй, на этот раз требуя полного подчинения. И сопротивляться его напору не было ни сил, ни желания. Зато иная жажда вновь наливалась внизу живота, заставляла тело дрожать в нетерпении. Кто бы знал, что стрелку нужно так мало времени для восстановления сил. Наверное, все дело было в партнере. В его невыносимой жадности и силе воли, его огне, который обволакивал и погружал в безумный вихрь боли и пламени. Ладони трикстера настойчиво легли на бедра Клинта, раздвигая их в стороны, ногти почти впились в чувствительную после первого оргазма кожу. Маг требовал собственной разрядки, и разве слуга мог противиться ему? И разве он хотел протестовать? Такое было только в первый раз, и Локи тогда просто приказал ему лежать смирно. Сейчас все было иначе, потому что Бартон пододвинулся на кровати, выбирая позу удобнее и послушно разводя колени, упираясь ступнями о пружинистую поверхность, путаясь пальцами в сбившемся влажном от пота покрывале. Сейчас он и сам хотел продолжения. Невозможно было не уступать Богу. Сквозь льдистое голубое сияние Локи отчетливо видел серые глаза самого Бартона. Тонкие пальцы мага скользнули по бедрам, обошли вниманием еще обмякший член, на ходу покрываясь прохладной смазкой – одно из преимуществ обладания подобной силой – и средний мягко, но настойчиво скользнул в упругую тесноту тела стрелка. Едва оправившись от одного оргазма, Клинт прикусил губу, чувствуя только неприятное давление, раздвигающее стенки. Неприятное почти до боли, но поцелуй отвлек его от собственных ощущений. От Локи пахло жаром, невероятным и сносящим голову. В его зеленых глазах сияло безумие и тьма, глубокая и не жалующая компромиссов. Но он все равно двигался внутри мужчины аккуратно, словно боялся повредить свою драгоценную игрушку. Муслиновые штаны для сна натянулись, не скрывая ни единого изгиба тела трикстера. Второй палец, истекающий смазкой, присоединился к первому, заставив Бартона чуть поморщиться. Но стоило магу согнуть их внутри, коснуться нужной точки – как тело отозвалось разрядом тока. Клинт выгнулся, выворачивая ткань покрывала и оторвался от губ Локи, глотая плотный и тяжелый воздух, насыщенный ароматом мускуса. Два, три таких движения – и член уже начал подниматься снова, а стрелок едва сдерживал хриплые стоны. Эта пытка могла продолжаться долго, если бы маг сам не находился на грани. Когда пальцы покинули жар тела лучника, мужчина откинул голову на кровати, пытаясь совладать с собственным дыханием, пока трикстер снимал с себя штаны и с тихим выдохом скользил ладонью по собственному члену, покрывая его тягучей магической смазкой. И на этот раз Локи не стал церемониться, ждать и даже не пытался быть осторожным. Положив ладони на бедра стрелка и начав проникновение медленно, он не выдержал, подался вперед, одним резким рывком входя до конца, заставляя Бартона стонать уже не от удовольствия, а от боли. Впрочем, эта пульсирующая боль, растекающаяся по венам, была приятнее многих нитей наслаждения. Острая и невыносимо настоящая, и сердце норовило разбиться о ребра, легкие отказывались впитывать слишком плотный воздух. Локи дернул стрелка за бедро, заставляя его чуть повернуться, сменить угол, чтобы проникновение было глубже, более невыносимым, задевающим все чувствительные точки. Вторую ногу мужчины маг поднял, почти удерживая лучника на весу, цепляясь зубами за мышцу голени, и не прекращая резких прерывистых движений. Это было лучше, чем минет – но Бартон не признался бы в этом никому. И пусть позже все задаются вопросом о наличии характерных синяков на его теле, оставленных губами и зубами бога лжи. Это все посох. Это все чертов Камень Бесконечности. И жар рук трикстера, его невероятно горячее тело, эти искусные движения – он знал, что делать и куда давить, как расположить партнера, чтобы окончательно лишить его разума даже без влияния Камня. И весь чертов мир сузился до этой тьмы, этой сладкой боли – уже ее отголосков – и захлестывающего наслаждения, от которого невозможно было спрятаться. Этому экстазу невозможно лгать. Тело просто не способно на подобный подвиг. - Не смей, - голос Локи больше похож на рычание, и это приказ – да! – приказ, который более злой и более жесткий, чем любой другой, и Клинт со стоном отдернул руку от собственного члена, давно уже вернувшегося в болезненное напряжение. С его головки стекает капля тягучей смазки, срывается от резкого толчка и падает на живот лучника, заставляя его отворачиваться, вжиматься лицом в покрывало. Остается только идти навстречу слепящему удовольствию, подчиняться Его богу, прощать себе этот слабый и позволительный уступок. Дыхания уже не хватало ни на что, и распухшие от укусов губы пересохли. Локи неожиданно оказывается рядом, целует и пьет остатки его воздуха, причиняет новую боль, ловит глухой стон, чувствует, как Бартон дрожит всем телом. Он заполняет собой весь мир Клинта. Резкое движение, резкий толчок – трикстер вжался в бедра лучника. Глухой стон растворился в полумраке, и суставы и мышцы словно сковало на мгновение невыносимой горячей волной оргазма. Лучник выгнулся в пояснице, ощущая пульсирующий жар внутри себя. В любой другой момент, возможно, это было бы – должно было быть! – неприятным, но не сейчас. Сейчас все казалось лишь новым мазком краски в законченной картине, нужным элементом мозаики. Как рука Локи на члене Бартона. Два движения вверх и вниз – и он кончил почти следом за магом, и этот раз был более яркий и охватывающий все тело, от кончиков пальцев до дрожащих ресниц приливом усталого острого жара. Повалившись рядом с бессильным стрелком, Локи устало поднял руку, задумчиво и пошло одновременно слизал остатки семени Клинта. В наступившей тишине отчетливо слышно было только хриплое сбивчивое дыхание лучника, приходящего в себя. Лучший способ отвлечься от происходящего вокруг, лучший способ прогнать кошмары и согнать болезненную усталость с плеч. - Мне интересно, ты сам замечаешь это за собой? – поинтересовался трикстер едва слышно, словно опасался разрушить хрупкую иллюзию умиротворения, царящую вокруг. - Замечаю что? – тяжело было думать о чем-либо, и Бартон даже не до конца понял вопрос, разглядывая разноцветные сполохи света под тьмой закрытых век. Разрядка еще скользила по телу, и мышцы слегка подрагивали. Локи лениво поднялся с кровати, и так же лениво натянул снова муслиновые штаны – ткань такая мягкая и тонкая, что лишь подчеркивает все изгибы бедер. Кошачьим шагом мужчина направился к столу, поднял стакан с водой и жадно его выпил. Клинт разглядывал его движения, его изящную стать, рассматривал движения кадыка на тонкой шее, не в силах сделать больше ничего и только подчиняясь желанию своего организма немедленно провалиться в сон. Но когда трикстер поднял посох со стола и направил его в сторону лучника, Бартон немедленно напрягся, готовый к вынужденной борьбе. - Что ты выходишь из-под контроля в конце, - сообщил Локи, с усмешкой глядя в серые глаза своего преданного, созданного посохом слуги. Острие едва коснулось влажно блестящей груди. Камень Разума услужливо отозвался мягким сиянием, и оно скользнуло по венам Клинта, разрядами пробираясь по коже и сворачиваясь в глубине его враз опустевшего упрямого взгляда. Опираясь на посох, Локи рассматривал Бартона, сидящего на собственной кровати. Было бы неплохо оставить его в сознании на один раз, посмотреть, как он будет себя вести, как будет принимать все то, что с ним происходит. Но это слишком… безрассудно. Лучник не так безвреден, как может показаться на первый взгляд. - Забери одежду и прими душ. Затем отдохни, поставь других людей дежурить на свое место, - сказал трикстер, милостиво считая, что после такого вечера Клинту все же нужен сон. Сквозь ледяную призму в глазах стрелка он видел бессильную злость и восхитительное упрямство. Лучник молча поднялся, собирая разбросанные по помещению элементы костюма. И когда он нагнулся, чтобы поднять свой колчан, Локи увидел тягучую каплю собственной спермы, скользнувшую по его крепкому бедру. Благо, сейчас ночь, и никто не должен увидеть такого Бартона, выходящего из спальни мага. Ну а если и да – убивать других подчиненных никто ему не запрещал. Когда-нибудь это самое упрямство, непокорность, что крылась за голубизной искусственных глаз, позволит Клинту окончательно вырваться на волю из-под влияния Камня. И тогда – Локи на это надеялся – он не забудет то, каким по-настоящему покорным и жадным он становился здесь, наедине с богом обмана. И, возможно, они обязательно еще встретятся, как бы ни обернулась нынешняя битва за Мидгард. Прежде чем закрыть за собой дверь, Бартон обернулся и немного помедлил, чтобы бросить короткое: - Доброй ночи, босс. - Сладких снов, мой славный воин, - отозвался трикстер, и ухмыльнулся с грохотом закрывшейся двери.