Подари мне то, чем ты так сильно дорожишь.

Тогда я еще не знал ничего. Это было, наверное, для тогдашнего меня нормой. Поиски смысла жизни часто заходили в тупик, что всегда выводило меня из себя. Думая часто, я повторял одну и ту же вертящуюся на языке фразу «что бы то ни было, я постараюсь дойти до сути всего, что будет окружать меня». Так и продолжалось до тех пор, пока в итак унылой жизни подростка не произошли перемены. Они шли одна за другой, словно людская очередь, где каждый, получив свое, уходил. Я не сразу воспринял их присутствие, пока не почувствовал вкусы, я так их называю, многих чувств, как отголосков чего-то более могущественного, неподатливого и разрушительного. Скажу о себе лишь несколько слов. Мне 27. Имя, данное мне при рождении – Виктор. Пока это все, что я могу припомнить, да это красовалось на моей медицинской карте, и несколько ярких событий, возможно, ведь в голове нечто темное, что мешает здраво мыслить и воспринимать окружающую обстановку. – Могу ли я вас спросить? – док повернулся ко мне, поправляя уже давно истертые дужки очков. Видна была в глазах его печаль, будто что-то должно произойти, и это что-то так тесно связано с моим нынешним пребыванием. – Да, если мой ответ не заставит вас углубиться в размышления. Видите ли, я заметил недавно, что в разговоре с милой девушкой, нашей медсестрой. Как ее? – Белла. – Да, Белла, она очень с трепетом относится к моей перевязи, будто что-то пугает ее. Так вот… Я опять забылся. Ах, да. На мои ответы у нее странная реакция. Впадает она в некий транс. – В ее 20 многие девушки столь легкомысленны, что каждое ваше странное, в их понятии, предложение заставляет по-девичьи реагировать. Это нормально, скажу я вам, Виктор, – слегка похлопав по моим ногам, на его лице вдруг появилась добродушная улыбка. Также я заметил эту черту в его взгляде. Синие глаза блестели, зрачки, возможно, уже от старости были расширены. От белого, только что постиранного медицинского халата пахло свежестью порошка для стирки. – А вот и сам вопрос. – снова поправив очки и сделав вид, что откашлился, дабы придать значимости последующему, док уставился на меня. – Вы можете вспомнить кто это? – он подал мне фотографии. Странно, сначала, когда только взглянул, по моему телу прошлась дрожь. На снимках была девушка лет от 17-19 лет. Белые волосы, отливающие в серый, угловатое, но не противное лицо, глаза карие. Престранная ухмылка красовалась на ее губах. Позже я увидел на лице шрамами, какие бывают он ножей. Это уродовало весь образ. Доводилось о таком слышать, когда мы сидели с Беллой, а та рассказывала мне сюжет фильмов, на которые ходила со своим парнем. Но что конкретно выделялось, так это ее тату, обводившее каждый глаз, как стрелки, что рисуют девушки, желая привлечь внимание к их зрительным органам на каких-либо тусовках или свиданиях. Но эти стрелки были немного иными. Они были настолько широки и аккуратно выполнены, что не вызывали отвращения, а наоборот, только подчеркивали харизму их обладателя. Я лишь сказал моему врачу «нет», но данная особа осталась в моем сознании и повлекла за собой ночи раздумий. К утру 2-ого сентября, а последняя наша посиделка с доком прошла 28 августа, я чуть было не вскочил, проматерившись на себя и свою память. Успокоившись и тяжело выдохнув, я немедленно позвал старика. Тот не заставил себя ждать и явился буквально через минуту. – Док, я вспомнил! Я вспомнил! Ее зовут, ее зовут. Ах, – Я был все еще в волнении. Чувства от воспоминаний разрывали меня изнутри, и хотелось стонать, будто подбитое животное, истекающее кровью. Моя же кровь будто остановилась от боли тогдашних событий. Грудь сжало, и я ухватился за рубашку, которую менял два раза в неделю. – Спокойно, давайте нормально и по-порядку, – он присел рядом, его рука поддерживала мне спину, что заставило на время прийти в норму. Я закрыл глаза и выдохнул. – Ее зовут Мари Томсон. – Очень хорошо, Виктор, очень хорошо. Вижу, вы вспомнили достаточно, чтобы рассказать, не так ли? Выскажитесь, вам станет легче. Вот тогда я задумался. Память шалила, но я упорно пытался ухватить ее за каждый край, каждый клочок, чтобы воссоздать в единое целое. Многие моменты я забывал, но как сказал мне доктор: «Такое часто случается, ведь у вас тяжелая форма потери сознания». Я доверял ему, не знаю почему, но вот так. После каждой важной информации наступала сильная усталость. Порой, я истерил и забивался в угол палаты. Все было.