Без памяти

На пересохших губах ощущается металлический привкус, а перед глазами застывает белая пелена. Голова идет кругом, в затылке саднит. Он пытается сосредоточиться на своих мыслях, но с ужасом понимает, что не может вспомнить собственное имя. Вертится прямо на языке, но шум вокруг сбивает. Движение рядом привлекает его рассредоточенное внимание. Он старается разглядеть перед собой силуэт, но в глазах резко начинает темнеть. Пусть пока так, но он хотя бы знает, что не один здесь. Но «здесь» — где? В голове пролетают воспоминания о многочисленных жизнях — хороших и плохих, — сплетаясь между собой, обманывая память, путая и пугая. От этого звенит в ушах, а в висках набатом стучит кровь. Перед ним, в памяти, возникают лица — знакомые и чужие. В их глазах читается презрение и надменность, у большинства страх. И лишь в одних отчетливо видится печаль. У этого взгляда много лиц и эта эмоция единственное постоянное что-то, что у него есть. Он знает, потому что чувствует, что является причиной. В груди разливается вина, хотя он даже не может вспомнить кто этот человек. Единственный во Вселенной, чье имя вселяет в сердце надежду и доверие. За значением которого таится сила и власть. Присутствия которого ты отчаянно ждешь и боишься. Он отчетливо чувствует необъятный ужас от неминуемой встречи и необъяснимую надежду, что обнимает его со спины, посылая мурашки по холодной бесчувственной коже. До его слуха доносится мягкий, вкрадчивый голос, задающий слишком много быстрых нетерпеливых вопросов. «Как он сам» — проносится в голове, и он, сам того не замечая, коротко улыбается. Ему с трудом удается разодрать больные веки, смаргивая мелкий песок с ресниц, и в ту же минуту его плеча касается тонкая костлявая рука, сжимающая удивительно сильно для такого худого и щуплого мужчины. Его взгляд скользит по синему костюму, потрепанному длинному плащу и лохматым волосам, а затем опускается ниже и останавливается на глубоких ореховых глазах. Теперь он знает, кто он. Он словно заново пережил свою историю от начала до конца, но так и не вспомнил своего или имени незнакомца. Но мужчина, словно не замечая этого, по-доброму улыбается, расплываясь в улыбке, и протягивает руку. Одна ладонь привычно ложится в другую, а в миллиметре от сердца пронзают душу ледяные осколки. Отвращение растекается по венам, но не к человеку перед ним, а ...к себе? Но почему? Снова пустота в голове. Кратковременная потеря памяти, не самое страшное после очередной собственной смерти. Разгадка — он умер. И регенерировал. Интересно, как он выглядит теперь. Половина воспоминаний таится где-то на дне подсознания, как будто он сам пожелал их забыть. Может быть, так оно и есть. Но почему-то не кажется, что он когда-нибудь смог бы забыть его. — Ты слышишь меня? Он слышит, но не может ответить. Хотел бы он сказать что-нибудь, но голос пропал и вместо этого из горла вырывается сиплый стон. — Тише, не пытайся говорить. Я помогу тебе встать, а затем отведу тебя в Тардис. Тардис. Знакомое слово вызывает в груди восторг, — он определенно знает что это такое. Пытается попробовать его на вкус, освежить в памяти, но снова сталкивается с хрипом и последующим после него кашлем. — Я же говорил тебе молчать. Он неосознанно улыбается, когда улавливает в голосе знакомые недовольные нотки, и почти смеется, когда вспоминает еще несколько похожих фраз, произнесенных этим же голосом с чуть ли не властным тоном, который никак не вязался с характером друга. Друга. Отчего-то зарождается мысль о том, что у него никогда не было друзей, кроме шумного и энергичного парнишки из детских воспоминаний. Этот парнишка бережно помогал подняться, когда он глупо падал с высокой ветки цветущего дерева. Точно так же, как и этот мужчина, закинувший его руки себе на плечи для удобства. Его ноги совсем не слушаются, хоть они и идут достаточно медленно, чтобы снова не оказаться на мокром песке. Одежда, ставшая несколько шире для него, липнет к телу и неприятно холодит, когда в их сторону дует северный ветер. Когда зрение окончательно проясняется, он наконец замечает, каким красивым было лицо человека, которого ему хотелось назвать своим другом. Он почему-то сомневается в этом определении, потому что с этим словом у него совершенно не возникает никаких ассоциаций. Над ними ярким пламенем горит оранжевый закат, а солнце почти зашло за горизонт. Он посчитал бы этот вид завораживающим, если бы не пришлось закрыть глаза от нахлынувшей головной боли. — Болит голова? Осталось немного. Потерпи, а потом сможешь поспать, чтобы восстановить силы. — Память… Слово дается ему с заметным трудом, и они даже на мгновение останавливаются, чтобы он смог сделать несколько неспешных глотков холодного воздуха. — Память? О, так бывает, когда поглощаешь большую часть взрывной энергии. Полагаю, ты очень растерян, но готов тебя уверить, что это ненадолго. Скоро все встанет на свои места, не волнуйся, — бодро говорит он, а потом добавляет очень тихо: — Или нам придется знакомиться заново. Остается только кивнуть, показывая тем самым понимание, только вот на самом деле ни черта не понятно, а сам он только сильнее запутался. Он никак не может понять, что с ним — с ними — происходит. Вдалеке он видит небольшую синюю бутку, а после разглядывает надпись. В голове возникает слово — Тардис. Они входят внутрь, и звуки, до этого тихие, резко становятся громче, разнося по просторному помещению гул и скрежет. Перед глазами начинает темнеть и он оседает на пол, закрывая уши руками. Слишком громко, невыносимо громко. Грохот сливается с дробью, барабанной дробью: четыре удара, все громче и громче нарастают в его голове. — Тише, тише! Пожалуйста, я знаю, что ты недовольна. Но прошу, прекрати, мы все исправили, теперь все будет по-другому, я обещаю. Четыре удара. Еще четыре уже тише. Вместе с шумом вокруг исчез и барабанный бой. Казалось, он был прямо внутри него, заставлял, приказывал подчиняться, но теперь в голове тишина. Они не вернулись, это были всего лишь вызванные шумом их отголоски. — Что… — Как ты себя чувствуешь? Перед глазами застыло обеспокоенное лицо. Его печальные, какими он их навсегда запомнил, глаза осматривали с ног до головы, отчего-то смущая. Он поспешил отвести взгляд, чтобы осмотреть комнату, в которой оказался: без сомнения он узнает панель управления и чувствует, что уже был здесь. Здесь он однажды регенерировал. — Мастер?.. Он поднимает взгляд и снова встречается с печальными глазами. Мастер. Так его зовут. Теперь все события в голове встают на свои места, словно бы Доктор подобрал ключ к двери с потерянными кусочками памяти. Доктор. Человек, сидящий перед ним, носит это имя, и теперь с памятью приходит понимание того, что он в очередной раз позволил себе попасть в ловушку, самостоятельно заперев себя в тюремной камере с человеком, от которого бежал всю жизнь. А теперь он снова здесь, перед ним, жалкий и беспомощный, решивший, что может снова последовать за Доктором. Мастер всегда был эгоистом, когда дело касалось его нелепой Вселенной. — Доктор. Имя тает на языке, оставляя после себя сладкий привкус. Кажется, такой вкус у него с детства, еще с того момента, когда они, сидя под Древом Мудрости, ели сироп мадам Сельвирии, слизывая его с пальцев. — Ты обещал меня спасти. Доктор выглядит растерянным, и Мастер видит это. — Ты обещал, Доктор, но я не чувствую себя живым. — Это ненадолго… — Ты не понимаешь. Сил не хватает, но он и не хочет объяснять. В его голове до сих пор звенит, но мысли наконец приняли правильный порядок. Наверное, ему стоит отдохнуть, прежде чем начать расспрашивать. Он хочет высказать свое желание, как Доктор начинает объяснять без вопросов: — Я не смог оставить тебя. Не смог заставить смотреть на то, от чего ты так стремительно пытался сбежать. — Почему? — вопрос вырывается сам собой, но Мастер хочет знать. — Потому что я знаю какого это, — отвечает Доктор. — Я был там, видел огонь и смерть, а после — сбежал. Никому не хочется видеть то, как погибает родная планета. Я не мог позволить тебе пережить эти события вновь. — Ты всегда был очень глуп. — Да, возможно. Они замолчали, размышляя каждый о своем. Мастер думал над словами Доктора и вспоминал Галлифрей. Доктор тем временем продолжил: — Я с трудом вытащил тебя, — говорит он. — Ты не узнал меня, когда я прилетел. Ты не должен помнить этот отрезок времени, так как мы пересекли временной барьер прямо в тот момент, когда ты пытался регенерировать. Тардис была очень недовольна нашим появлением, — Мастер хмыкнул, а Доктор замялся. — У меня ушло очень много времени, чтобы найти способ избавить тебя от них. Доктор протягивает руку к лицу Мастера, проводит пальцами от шеи до лба и несильно стучит четыре раза. От этого действия Мастер морщится и боязливо отстраняется. Он боится вспоминать, боится, что барабаны могут вернуться. — Пришлось взорвать зарождающуюся алую звезду, а энергию от взрыва провести через твое сознание, — спокойно объясняет Доктор с улыбкой на губах. — Волна должна была забрать этот бой с собой и унести через пространство на край Вселенной, где ей и следовало бы оставаться. И, судя по твоему разбитому, но умиротворенному состоянию, у меня это получилось. Мастер неохотно кивнул, но про себя признал, что действительно был спокоен. — Правда, — говорит Доктор, — я очень удивлен, что ты не регенерировал от такого количества энергии. Это стало бы логичной завершающей деталью, но ты удивительно стойкий. — И что теперь будет? Мастер спрашивает быстро и прямо, не желая оттягивать момент неизбежного расставания. Холодное одеяло страха перед неизвестностью будущего окутало его поникшие плечи, ведь он всегда считал, что его конец с самого начала был предопределен, а теперь у него ничего не осталось. — А чего хочешь ты? — с любопытством спрашивает Доктор. Они все еще сидят на полу, не рядом, но напротив друг друга, чтобы иметь зрительный контакт. Все, что имело смысл до этого, исчезло. Мастер всегда действовал под руководством барабанов в голове, мешая Доктору, строя планы по уничтожению планет, рас. Сейчас этого нет, нет ничего. Исчезло за долю секунды, опустошая. Мастеру стоило только потерять сознание и проснуться старым новым человеком, которым он был до Вихря Времени. Но что было до него? Был Доктор. Всегда был только Доктор. — Я не знаю, — честно отвечает Мастер. — Ты сказал, что не чувствуешь себя живым. Расскажи мне. — Я не могу. — Почему? — не выдерживает Доктор и поддается вперед. В машине времени тихо. Кажется, что сама Тардис ушла в себя, чтобы не подслушивать разговор двух повелителей времени. Это не первый раз, когда Мастер оказывается внутри. Но единственный, когда он так уязвим и напуган. — У меня не осталось ничего… — У тебя есть я. Мастер хочет рассмеяться серьезной интонации, но молчит и ищет в глазах следы лжи, свойственной им обоим. И не находит, теряется. Пусть так, но что он может дать ему в ответ? Время невозможно переписать, его — точно, а значит оба навсегда запомнят все те ужасные вещи, которые он совершал. Все пространство и время знает Мастера, как предостережение и скорую смерть. Он не способен ни на что другое, кроме ненависти и разрушения. Он — противоположность доброму и отверженному Доктору, готовому отдать последнюю жизнь ради спасения человека. Мастер не умеет быть таким. — Я не уверен, что мне место рядом с тобой, — говорит Мастер дрожащим голосом. — Это я здесь выбираю спутников, не забыл? — с улыбкой спрашивает Доктор, добавля серьезно: — Я буду рад, если ты останешься со мной. Я хочу, чтобы ты остался. Мастер тяжело вздыхает и откидывает голову назад. Усталость проникает в каждую клетку болезненно ноющего тела, ему трудно подбирать слова и еще труднее держаться уверенно и беспристрастно. На его лице написано все, чего он так боится и хочет, и Доктор это видит. — Я не хочу быть твоим компаньоном, — говорит Мастер, и Доктор широко улыбается. — Тебе и не нужно, — отвечает Доктор. Ты всегда был всем. Доктор живо поднимается на ноги, подходит ближе и протягивает руку. На его губах счастливая улыбка, а в глазах стремительное желание снова отправиться в путь, уже вместе. Мастер хватается за нее, чувствуя себя, наконец, живым, — его легкие наполняет кислород, сердца бьются в своем обычном ритме, а рядом стоит человек, который не позволит ему снова встать на старый путь. И пускай он не гарантирует им полной безопасности, Мастер уверен, что пока Доктор рядом — он жив. Когда Доктор заключает его в свои объятия, Мастер тихо бормочет про себя: — Я скучал, Тета. И, не ожидая ответа, слышит: — Я тоже.