Сны

Теплые ладони проходятся по бокам, обнимают бедра, гладят их вниз до коленей, обратно вверх, чуть тянут на себя, разводят в стороны ноги. Обычно закрытые глаза сверкают алым, гипнотизируют, зовут. Ичимару облизывает широкий рот медленным движением языка, предвкушающе. У Киры колотится сердце, что-то сладко сжимается в животе, когда Гин наклоняется, все также не сводя взгляда со своего лейтенанта. - Расслабься, Изуру, – шепчет он и вбирает в себя его плоть, уперевшись руками в футон… Где-то вдалеке слышится гонг. Побудка. Сердце Киры продолжает колотиться, в паху ноет. Он трется лбом о подушку, вытирая мелкие бисеринки пота, не позволяя себе мучительного стона. Опять. Это началось опять. Когда это случилось впервые, Кира долго не мог прийти в себя, успокоить дыхание, смирить дрожь в руках и выкинуть из головы немыслимые картинки, подброшенные в подсознание. Не мог смотреть на капитана и отвечать ему внятно. И лишь боязнь сойти в его глазах за дурака и мямлю отрезвила Киру. Впрочем, всего ужаса ситуации это не отменило. Вообще-то Кира редко запоминал свои сны. Обычно это были кошмары, из которых сложно вынырнуть и можно лишь тонуть в своем страхе, задыхаться и тереть потом занемевшие похолодевшие пальцы. В этих снах Кира тоже тонул. И воздуха не хватало. Меж тем назвать кошмарами эротические видения с ним и капитаном Ичимару в главных ролях, он никогда не решился бы. И эти сны он все же запомнил. В мельчайших деталях. Странно было бы не запомнить то, что тут же появлялось перед глазами, стоило только увидеть манящую улыбку Ичимару… Перед построением у Киры не так много времени. Неплохо было бы облиться холодной водой, но он не успеет. Он с отвращением встает со сбитой простыни – ворочался, выбирается из промокшей потом юката – о, да, жарко было и горячо. Трет лицо руками. Пальцы все еще дрожат. Кира со вздохом принимается укладывать волосы и одеваться. Если совершать привычные движения, так дрожь пройдет быстрее. Почему он видит такие сны, Кира не знает. Насколько это нормально – тоже. Помнится, он даже спрашивал у друзей – снится ли им собственное начальство. Ренджи тогда ответил, что если ему приснится Зараки, то сон по-любому будет ужасным. Шухей тоже говорил о кошмарах – материала для газеты нет, Казешини вновь отбивается от рук, а капитан Тоусен требует неготовый отчет. Ужас! Кира согласно кивал. Хинамори же краснела и мямлила, что никто ей не снится, но с Хинамори было все понятно. Именно это понимание и пугало Киру больше всего. Слишком уж похоже было на его ситуацию. После построения капитан куда-то исчезает. Кира сидит в офисе – разбирается с документами. Их не так много – до обеда успеет перебрать. Но Кира не спешит – боится сделать ошибку, ведь в мозгу лениво ворочаются картинки из сегодняшнего сна – широкие губы в ухмылке, пальцы, вцепляющиеся в бледную кожу… Кира медленно и глубоко вздыхает, закрывая глаза. Теперь эти видения будут преследовать его еще долго, переключиться с них почти нереально, да и не хочется, если честно. Капитан врывается в офис подобно белому вихрю, резко распахивает дверь, отчего с Кириного стола слетает пара бумажек, и Кира этому рад, потому что пока он поднимает их с пола, у него есть несколько секунд, чтобы привести мысли в порядок. Впрочем, румянец со щек не смыть. Он замечтался и теперь корит себя за это. Ичимару бросает на него внимательный взгляд, просит чаю и порывисто подходит к своему столу, копается у себя в бумагах, пока не выуживает нужный ему документ. Садится на стул, покачивая ногой. Кажется, у него хорошее настроение, и Кира подает ему чай с легкой улыбкой. Хорошее настроение Гина обычно повышает и его собственное, что бы там ему ни приснилось. - Почему одна чашка, Изуру? – Гин жмурится, обхватывая двумя ладонями принесенный напиток. - Я не хочу, капитан. Гин улыбается, и Кира идет за еще одним прибором. Легче делать то, что хочет Ичимару, от ненужных споров его настрой может стремительно измениться, а это не то, что нужно Изуру сегодня. Ичимару что-то рассказывает – Кира смотрит на его рот. Смотрит, как он облизывает тонкие губы, как немного наклоняет голову и как колышутся при этом его чуть растрепанные пряди. Кира давно подмечает все эти мелкие детали, знает, откуда они есть в его подсознании. Вот только почему и зачем оно выдает все это в таком виде, Кира не понимает. Признаться себе в том, что его физически привлекает мужчина, капитан, Ичимару, не так уж сложно. Сложнее понять, что может выйти из этого влечения. Кире зачастую кажется, что Гин с ним играет – приманивает улыбкой, совершенно иным отношением, нежели с другими, иногда ласковыми прикосновениями, будто невзначай – перехватит руку с документами, погладит пальцы, расправит невидимые складочки на форме. А может обдать ледяной волной невнимания и небрежности, так, что плакать хочется, а нельзя, да и стыдно совсем смотреть на него глазами обиженного ребенка. Оказывается, Кира настолько уходит в свои мысли, что Ичимару приходится два раза щелкнуть перед его лицом пальцами. «Это уже непростительно!» – думает с ужасом Кира, спохватываясь. - Документы утомили? Или не выспался, Изуру? Что тебе снилось? Кира обмирает, буравит Гина виноватым взглядом дольше положенного, а потом выдавливает из себя: - Я не запомнил, капитан… – надеется, что вновь горящие щеки не выдадут его вранья. Он старается не думать, что вопрос Гина выглядит странным намеком. Нет, ну правда же, капитан ведь не кицунэ, что бы там ни говорили в запале рядовые, да и офицеры иногда. Не может же он подсылать лейтенанту видения, да еще такие… - Жаль, на этот день сны обычно сбываются, – тянет задумчиво Гин, почти подтверждая нелепые мысли о демонах-оборотнях. А сам Кира с трудом удерживает чашку в руках от этих слов. Чай выплескивается на ладонь, благо не горячий, но самого факта неуклюжести это не отменяет. Ичимару явно забавляется, глядя, как Кира поспешно достает платок из рукава, вытирает им пролитую жидкость с рук. - Еще вот здесь, – он отбирает у Киры платок, сам ведет им по его руке. - Так напряжен… – качает головой Гин. – Расслабься, Изуру. Он встает, забирает найденный ранее документ, шагает к выходу. - Я в шестой, потом в пятый. Если что – пришли бабочку, но до вечера не жди. Он одаривает его напоследок улыбкой и выходит, а у Киры в голове рефреном звучит: «Расслабься, Изуру». В животе пусто и сладко. Кира устраивает ладони на стене, утыкается в них лбом. Он стоит, широко расставив ноги и выпятив зад. Он обнажен, тело покрывает испарина, щеки предсказуемо горят ярким пунцовым румянцем. Он совершенно открыт, и нет никаких преград для капитана, который… который… - Выгнись, Изуру, – Ичимару надавливает на его поясницу, Кира поддается и еще больше подставляет бедра под ласкающие руки. Он ахает, когда пальцы Гина проходятся по ложбинке. Колени его дрожат. Ичимару разводит ладонями его ягодицы, и сердце Киры заходится в бешеном ритме, он почти перестает дышать, ожидая, когда… - Еще, Изуру, выгнись еще. Он слушается, встает в такую развратную позу, какую и представить себе не мог. Он не может сдержать протяжного стона, когда горячий язык касается отверстия, лижет его, обводит по кругу, проникает лишь кончиком. Слишком хорошо, чтоб быть правдой. Пальцы заменяют язык, мягко раздвигая мышцы. Кира не видит, что делает Ичимару. Он даже не видел, раздевался ли тот. Он стоит с закрытыми глазами, анализируя каждый момент охватывающего его удовольствия, и когда одну его руку настойчиво тянут вниз, вынуждая уткнуться лбом уже просто в стену, он ощутимо вздрагивает. Гин кладет Кирину ладонь на его же ягодицу, заставляя помочь. Кира опускает и вторую руку, шалея от собственной смелости и непристойности, раскрывается перед Ичимару. Язык вторгается в него, не таясь и не медля, руки трогают, ласкают возбужденный член. Кира сходит с ума, позволяя себе легонько качаться взад-вперед, то насаживаясь на острый язык, то вбиваясь в кулак капитана. Внезапно все прекращается, и его ухо обжигает шепот: - Ты готов? Кира не знает, готов ли, но коротко выдыхает: «Да!», срываясь на всхлип. Ичимару медленно входит, Кира может прочувствовать каждую секунду проникновения, каждый миллиметр плоти. Гин вставляет до конца, плотно прижимаясь к Кире, обхватывая его коконом объятий, облизывает его ухо. Жарко дышит. - Изуру. Он начинает двигаться, крепко держа Киру за бедра, хриплое дыхание наполняет комнату. Его руки, скользящие по телу, его член глубоко внутри, чуть упирающиеся в ягодицы при каждом движении острые косточки таза приносят настолько реальные ощущения, что только когда Кира выкрикивает его имя, содрогаясь в судорогах оргазма, он понимает, что это очередной сон. И да, он действительно выкрикнул «Гин» вслух. И да, он действительно кончил в постель. После такого сна он весь день ощущает себя разбитым. И почему-то глубоко несчастным. У него все валится из рук, а капитан как назло тащит его на полигон, заставляя выделывать немыслимые пируэты, дабы увернуться от Шинсо, который чуть длиннее своей обычной формы. Отбить хотя бы одну атаку у него не выходит, что Ичимару вовсе не радует. - Что-то ты сегодня вялый, Изуру, – тянет он, не останавливая бой делая резкий выпад с замахом, – ты же такой гибкий мальчик, выгнись-ка еще! Меч падает из рук Киры. От этой фразы, вызывающей самые горячие воспоминания о том, чего не было, он спотыкается, и Шинсо легко чиркает его, разрезая рукав формы. Рана неглубокая, но кровь течет резво. Кира как-то неверяще смотрит на нее, а потом медленно зажимает ее здоровой рукой. Гин хмурится, он вовсе не хотел такого финала и, вроде как, раздражен и разочарован тем, что выбрал в противники такого… - Простите, капитан, я… - Иди-ка ты в четвертый, Изуру. А потом к себе. До конца дня свободен. С документами я сам разберусь. Пользы от тебя сегодня… Он покидает полигон первым, а Кира смотрит ему вслед, пытаясь уверить себя, что не чувствует чертовски острой, жгучей обиды, что разом скопилась где-то в горле. На этот раз он полностью осознает, что это сон, да только выбраться из него никак не может. Ворочается и чуть слышно стонет. Ему вновь снится капитан, только сон этот отличается от предыдущих. Наверное, он продиктован сегодняшней обидой, но для Киры это не оправдание. Такой сон он вовсе не хочет видеть. Худое тело распластано на его футоне. На бледной коже видны царапины и укусы, кровавые росчерки – это Кира сделал?! Ками, нет, не может быть! Ичимару привычно улыбается, совсем не сопротивляется, даже подбадривает, поддается вовсе не ласкающим Кириным рукам, насаживается на его член. Улыбается. Улыбается. - Я сделал тебе больно, Изуру? Обидел тебя? Правильно, сделай больно в ответ. Тебе же так хочется! Месть – штука хорошая. Кира отчаянно стонет – он хочет вовсе не этого, но, видимо, подсознанию лучше известно. - Нет, капитан, я… - Изуру, не надо врать, я насквозь тебя вижу, твои мечты и страхи, просто признайся, что ты хочешь меня… любить или убить. Только двигайся быстрее. И Кира двигается, впивается в его шею губами, зубами, лижет, трется носом, исступленно дышит. - Хочу вас, капитан, хочу… Он не сразу понимает, что сон, этот безумный сон, который и правда напоминал кошмар, кончился. Уже утро и, кажется, он опаздывает. Капитан улыбается, приветствует его кивком и стопкой документов. - Как рука, Изуру, не болит? – интересуется он вполне участливо. - Все в порядке, капитан, – Кира робко улыбается, он не хочет вспоминать, что вчера ему было больно и неприятно – он ведь сам был виноват. Весь день он думает о последнем сне. Нет, такого он точно не хочет, но признаться капитану? Стоит ли? Сможет ли? Не сможет. Во всяком случае, не сейчас. Сны мучают его две следующие недели. Они разные, в них и удушающая нежность, и обжигающая страсть, и болезненное возбуждение. И после каждого Кира все больше жалеет, что происходящее не явь. Ему не хватает удовольствия от своих рук, он жаждет иного, большего и запретного. А капитан опять то холоден, то ласково-внимателен. И Кира уже готовит себя к признанию, примеряет моменты, представляет возможный ответ и заранее задыхается от ужаса, если Ичимару все это придется не по вкусу. Он не успевает. С появлением в Сейретее риока становится не до снов и признаний. Все закручивается и развивается столь стремительно, что даже на сон, как таковой, не остается времени. А потом… потом уже некому признаваться. Ночи его вновь пугающе серы, сновидения на утро не оставляют даже неясной картинки. Лишь иногда, очень редко, когда луна слишком ярко желтеет на черном небе, он вновь чувствует приятное томление и видит знакомую улыбку на узком лице. Это заставляет его помнить, что где-то там в монохромных песках кому-то тоже могут сниться сны.