Потрепанные страницы

Обман вполне оплачен и оправдан, И очень трудно было не соврать. А нам теперь где вымысел, где правда, Где бред, где явь - вовек не разобрать. (с) Ирина Линдт "Не нам судить" Дерек листает потрепанные из-за сотен прикосновений страницы. Книга толстая, новая, но настолько зачитанная, что становится ясно – этот автор популярен, эта история… Эта история зачитана до дыр. И где-то на страницах она улыбается, смеется, оглядывается на него, отводит с лица опять растрепавшиеся волосы и спрашивает: – Что? Не думал, что это возможно? Что я могу любить? Тебя? – Не после стольких лет, – отзывается он одними губами, повторяя чужие слова. – Но я люблю! – смеется она, но глаза грустные. – А ты – нет. Не думай, все хорошо. Чел, не бери в голову. А то, что я влюбилась… Ну, это не лечится. Это только забывается. Страница за страницей. Слово за словом. Улыбка за… смертью. Это не любовный роман, хотя женщины читают историю запоем. Это не про любовь. Про смерть. Про боль. Про то, как страшно жить, когда умерли твои друзья, как, сцепив зубы, ты отмываешь руки от крови того, кто пал от твоих рук – невольно, но все же… И со страниц срывается хриплый от слез голос в трубке: – Это ведь нормально, да? Каждый человек должен бороться за свою жизнь!.. Каждый!.. А я просто боролась!.. И поцелуй в лоб. И легко обнять ее – дрожащую, испуганную… И все это – лишь написано. Лишь приснилось. И не ему, а ей. А может, даже не приснилось – только придумалось. Или все же она сидела на кровати, сжимая в руках телефон и думала: А может… позвонить?.. – Чувак, знаешь, я тебя не боюсь. Никогда не боялась. – Боялась, – эхом вторит словам картонно-настоящего персонажа Дерек. – Боялась. Когда-то ты меня боялась. – А еще – любила, – улыбается она и уходит. Растворяется в словах, в книжных страницах, затертых до дыр… Дерек листает книгу – страница за страницей. Три книги. Пять… Шесть… Сколько ей нужно, чтобы рассказать всю свою жизнь? Сколько ей нужно, чтобы рассказать всю свою любовь? Выплеснуть ее на страницы, в слова, отдать другим, чтобы не было больно, чтобы… забыть? Сколько ей надо? – Мы встречаемся с Ником, – улыбается она с книжной страницы, а Дерек почти видит, как она заправляет волосы за ухо. – И это серьезно. Я рада… встрече с тобой. Но моя жизнь – нормальная. Понимаешь?.. Седьмая книга. Та самая, которая должна была стать последней. Точкой. Их последней встречей. На которой закончилась история странной кареглазой девчонки, влюбленной в него той первой, единственной, безнадежной, но искренней любовью… – Хэй, чувак! Ты много о себе думаешь! – смеется она с книжных страниц книги шестой, кажется. – Первой моей любовью была Лидия Мартин! – А я? – вторит своему двойнику Дерек. – А ты… – она перестает улыбаться, смотрит на него, качает головой и тихо говорит: – А ты пока что есть… Пока… И когда все закончится, посмотрим… Она касается его щеки, целует легко… и растворяется в ворохе сотен книжных страниц. Дерек раскрывает последнюю книгу ближе к концу, ожидая счастливой концовки, нормальной жизни, поцелуя с тем «нормальным». Он ждет этого. И не ожидает увидеть ее посреди леса с ладонями, испачканными рябиновым пеплом и уверенным: – Я та, кем должна быть. Дерек захлопывает книгу. Он выдыхает – тяжело, словно разучился, словно это было немного слишком. …А она улыбается с книжных страниц, оборачивается на него, манит за собой, обещает, дает надежду… Которой нет. Которой не может быть. Книжные, потрепанные, зачитанные страницы… На них живет другая востроносая кареглазая девчонка с изогнувшемся в шальной улыбке крупным ртом. Она оправляет воротник рубашки, смотрит на него, касается щеки, целует, клянется, что перестанет… когда-нибудь… она перестанет его любить… но любит. И это не реально. Это только книжные страницы! Слова… абзацы… главы… сказка о том, чего быть не может… И в каждом – каждом! – слове он видит, каким идиотом был, считая, что ей нужно жить нормально. – Знаете, – говорит библиотекарь, – ходят слухи, что будет… продолжение. Она поправляет очки, осторожно берет из рук Дерека книгу, ставит ее на полку и добавляет: – Автор писала на своем сайте, что, возможно, будет продолжение, короткий рассказ, послесловие… Если… – Если? – повторяет Дерек эхом. – Если, – улыбается ему женщина, – один человек решит, что точку ставить рано. – И кому решать? – спрашивает Хейл, а рука почти тянется к полке, чтобы снова увидеть ее – незримо, выцепляя из обрывков слов столь знакомый образ. – Тому, для кого все это написано, – улыбается библиотекарь, подхватывает книгу, открывает и показывает посвящение… На первой странице. Каждой книги. В одной оно было обведено сердечком. И кареглазая смеется над ним с книжных потрепанных страниц. Она утирает слезы, хлопает его по плечу, заглядывает ему в глаза – насмешливо, с неуверенностью, почти надеждой, словно спрашивая: Ну, как тебе шутка? Несмешная, – хочет ответить Дерек и бросается прочь – от нее, с горькой насмешкой смотрящей на него со страниц семи книг. – Эти истории, – быстро говорит он в трубку. – Это твоя сказка… О девочке, которая жила среди волков… О том, как она росла, как жила, как любила… как пыталась перестать жить… так. Как стала нормальной! Ты… Ты завершила ее… – Я ее еще не завершила, – отзывается тихий голос. – А посвящение? – не сдается Дерек. – Ты знатно посмеялась надо мной! И все эти твои слова… Твои… Твоей героини… Как ты могла? – Кто-то пишет любовные стихи, – смеется она в трубку. – У меня с поэзией туго. Дерек молчит. Он сжимает в руках трубку. Он почти не верит. – Я признавалась тебе в любви семь книг, Дерек Хейл, – вздыхает в трубку она. – И если ты этого не понял… – Горчаще-звенящая пауза. – Я слышала, что ты все же вернулся из Африки… Ты сильно загорел? – Да, – отзывается Дерек. – Что же, мы ждем тебя в нашем в лесу, в нашей стае, – говорит она, и в голосе ее слышна улыбка. Легкий вздох, и чуть растерянное, прежде, чем отключиться: – Я жду тебя. Дерек держит в руках телефон. А с витрины книжного магазина ему улыбается кареглазая девчонка с битой на плече. И он почти слышит: А вот теперь, волче, ты никуда от меня не денешься. Он улыбается – совершенно глупо, совершенно ненормально. С их знакомства прошло… семь лет, кажется? Семь лет… И семь книг, написанных за три года, которые она пыталась жить «нормально». Дерек улыбается девчонке на книжной витрине и думает, что ей не хватает родинок и янтарных чертиков в карих глазах. А вот ее оригиналу… – Дерек? – раздается тревожное и запыхавшееся в трубке. – Слушай, если ты не приедешь… Я найду тебя, чувак! И это была угроза! – Я приеду, – клянется Дерек. – Стайлз, я приеду… И он слышит, как сбивается ее дыхание. И улыбается. И ловит такси. И едет в аэропорт – вот так, не забрав из квартиры вещи, не собравшись, просто едет. А на потрепанной первой странице каждой книги было написано «Для Д. Х. – того, кто пока еще есть».