***
— Что я вам говорил? — требовательно спросил Чонин, оборачиваясь к другим участникам группы. — Что. Я вам. Говорил? — Заткнись, — Кенсу бросил свернутый кольцом кабель прямиком в задницу Чонина. Провод, прежде чем свалиться на пол, со звучным шлепком достиг места назначения. Ким взвизгнул и тут же схватился за ушибленный зад. Он уже был готов повалить Кенсу на пол и безжалостно отомстить ему щекоткой, как кто-то рядом кашлянул, прочищая свое горло. Взгляды всех присутствующих сразу же были обращены на источник звука. В дверях стоял тощий парень не старше двадцати, на голове которого была копна шокирующе розовых волос. В его таких же тощих руках были неоново-фиолетовые барабанные палочки, а в ушах и на лице красовался пирсинг. — Это прослушивание ударников? — Эээ… — попытался ответить Чонин, во все глаза уставившись на вошедшего. — Да! — вмешался Кенсу, с силой наступая на ногу Кима. Последний с раздражением пихнул его в ответ, за что схлопотал по щеке от мило улыбающегося До. Чонин решил отойти на пару шагов и в итоге оказался зажат на софе между Исином и подлокотником. Однако он продолжил наблюдать за новым участником прослушивания, который сейчас направлялся прямиком к ударной установке. Розовый язык смочил тонкие губы, и Чонин смог разглядеть прямо по центру Барбеллу* кроваво-красного цвета. Ким почувствовал, что, по каким-то неизвестным причинам, его сердце ускорилось и, кажется, собирается остановиться нахрен. Когда парень чуть наклонился, чтобы подогнать установку под себя, Чонин обменялся полными любопытства взглядами с Ифанем, который выглядывал из-за головы сидящего Исина. Губы старшего китайца скривились с опаской, но в то же время с явным предвкушением. С новым облизыванием своих губ парень сел за установку и рефлекторно крутанул палочки между пальцами. Кенсу прищурился со своего места. — Могу я…? — розоволосый указал закругленным кончиком одной из палочек на барабаны. Кенсу махнул ему рукой. Очередное широкое вращение и палочки, словно поцелуем, коснулись поверхности барабанов в первый раз. Чонину потребовалась пара секунд, чтобы определить песню, которая будет сыграна — Down With The Sickness от Disturbed — после чего его челюсть затерялась где-то на уровне пола. Он схватил руку Исина и резко затряс ее. Сам Исин, который пытался собрать мысли в кучку, был удивлен не меньше. Парень за установкой играл не целую песню — лишь кусочек в одну минуту, который, видимо, являлся лично отредактированной версией песни —, но этого было более, чем достаточно. Даже после окончания песни Чонин все еще мог чувствовать, как поражающий сердце ритм движется по кровеносным сосудам прямиком до его мозга. Кенсу даже не собирался ничего обсуждать со своими согруппниками — он просто подошел к ударнику и пару раз тряхнул его рукой во время рукопожатия: — Добро пожаловать в группу! Троица на диване вновь обрела интерес к происходящему, наблюдая, как Кенсу выведывает личную информацию об их новом ударнике. Чонин насчитал 6 проколов в левом ухе, вертикальный лабрет**, пирсинг брови и три прокола на запястье. О! И, конечно, тот пирсинг на языке… И он очень, очень хочет взглянуть на правое ухо парня. Но удача сегодня явно не на его стороне, потому что как только Кенсу получил все, что ему требовалось, новый ударник с быстротой молнии оказался за дверью, а его фиолетовые палочки были последней вещью, которую Чонин смог мельком увидеть. Подскочив с потертого дивана, парень бросился в сторону Кенсу, намереваясь посмотреть бумажку с информацией об ударнике. Закатив глаза, До ткнул листком с этой самой информацией Чонину прямо в лицо. Сканируя бумажку, полную всяких имен, написанных аккуратным как херова каллиграфия подчерком Кенсу, Чонин попытался найти конец списка, что оказалось тем еще квестом: Кенсу расчеркал бумагу вдоль и поперек в попытках обуздать ту адскую смесь скуки и страданий, что прочно засели в его разуме за те четыре часа кошмарного прослушивания, через которые они прошли. Наконец он заметил последнюю запись; пробежав глазами всю контактную информацию, он с жадностью выхватил имя их нового ударника. «О Сехун» — гласили аккуратно выведенные буковки Кенсу. Чонин бросил взгляд на другой столбец. О Сехуну девятнадцать. Аккурат в серединке возрастного диапазона его потенциальных половинок. Сердце Кима дрогнуло. В голове пронеслось, что это не лучший вариант «Увлечения С Первого Взгляда». И если он не разберется с этим в ближайшее время, то все может хреново кончится.***
Легкие сжимаются сильнее с каждым вздохом, пока Чонин перепрыгивает по две ступеньки за раз. Преодолев с десяток пролетов, он облокачивается на выбеленную стену и стирает выступивший на лбу пот, прежде чем поправить на плече гитару и продолжить путь. Ким с грохотом распахивает дверь в их (на самом деле их, потому что никто ее больше не использует) студию, ожидая, что Кенсу набросится на него с упреками в вечных опозданиях. Однако в помещении нет никого, кроме О Сехуна. — О, привет, — здоровается Чонин, отступая немного назад. — Я думал, что опоздаю. — Ты опоздал, — доносится в ответ. — Просто ты первый из всех остальных опаздывающих. Чонин моргнул и захлопнул открытый все это время рот: — Ладно. Он решил расчехлить гитару, чтобы перенастроить ее — абсолютно ненужное сейчас действие, но как-то же надо было себя занять, особенно если учесть, что О Сехун крайне молчалив. — Так, — протянул Ким после продолжительного неловкого молчания. Сехун оторвался от почеркушек в своем блокноте, что лежал на коленях, и поднял взгляд на парня, — как долго ты играешь? Звучало очень круто. — Пять лет, — Сехун снова уткнулся в свой блокнот, и розовые волосы легли на лоб, занавесом скрывая его глаза от взгляда Чонина, — и спасибо. Кивнув самому себе, Ким закрутился на стуле, отчего гитара пару-тройку раз непроизвольно подпрыгнула на его коленях. Остальные опаздывали на пятнадцать минут, что случается крайне редко, если вообще случается. Так и придумав, чем вообще себя сейчас можно занять, Чонин подошел к усилителю и подключил к нему гитару. Сехун даже ухом не повел, так что Ким решил, что он возражать не будет. Порывшись в рюкзаке, Чонин выудил оттуда стопку листов — песни, над которыми они работали в данный момент — и разложил их на полу. Устроившись рядом с листами и скрестив ноги, он расположил гитару на одной из них и, достав из заднего кармана медиатор, пару раз до хруста потянул шею. Первое струнное звучание пустило мурашки по коже Чонина. Музыка всегда была его страстью, и нет ничего, что могло бы с ней сравниться. Проигрывание одной из песен, с закусанной от волнения губой, Ким закончил с удовлетворенным вздохом. Выдох, сорвавшийся с его губ, был сравним с легким бризом летним днем, который только что прошелся через его горло. Чонин почти смог почувствовать вкус свежескошенной травы на языке. — Неплохо сыграно, — прозвучало со стороны, отчего Ким вздрогнул. Он совсем забыл, что Сехун находится в одной с ним комнате. Гитарист услышал шаги, и через несколько секунд над лежащими на полу бумагами нависла тень. — Могу я посмотреть? Чонин бросил взгляд на тонкий палец, указывающий на листы с песнями, и кивнул. Сехун поднял несколько листов и быстро пробежался по ним глазами: — Это новая песня? — Да, — Ким отложил гитару и слегка повернулся к Сехуну, — мы написали ее около недели назад. Но у нас еще нет в ней партии для тебя, потому что наш бывший ударник ушел до того, как она была написана. — Ничего, — протянул Сехун, наклоняясь ближе к листку с прописанными нотами. — Я думаю, что у меня есть пара идей на примете. Могу я кое-что попробовать? Сыграешь этот кусочек снова? Ударник показал Киму листы, на что парень снова кивнул. Длинные ноги в джинсах от Levi’s оказались в поле зрения Чонина, пока Сехун возвращался к ударной установке. Когда О устроился за барабанами, Ким снова взял гитару в руки и ногой придвинул листы с нотами ближе к себе. Он бросил взгляд на Сехуна и тут же получил кивок в ответ. Чонин отсчитал три удара барабанных палочек, которые достигли его ушей резким стуком. И едва третий удар растворился в воздухе, Ким тут же пробежался по струнам. Вздох удивления уже был готов сорваться с губ Чонина, когда ритм, задаваемый Сехуном, вывел песню в совершенно другое направление звучания. Оригинальная задумка этой песни заключалась в том, что это будет типичным панк-рок трек, но ритм Сехуна превратил ее в смесь софт-рока и R&B. Они отыграли половину песни, когда Ким заметил, что дверь в их студию была открыта, но он не придал этому значения и продолжил играть, равно как и Сехун. Они играли и играли, и к концу песни гитарист окончательно закрыл глаза и доверил игру своей мышечной памяти. О закончил песню через секунду после Чонина, и на время студия погрузилась в полную тишину. Через несколько минут со стороны дверного проема послышались шаркающие шаги и парни обернулись к выходу из комнаты. — Это было круто, — начал Исин, — Клянусь, я прям ссал кипятком от радости! Сехун на это лишь загадочно улыбнулся.***
Они не покидали стены университета до 8:20 утра в тот день. Кенсу заставлял их повторять песню снова и снова, записывая на свой верный диктофон каждую сыгранную ноту. Найдя удобное место на диване, До уселся переделывать вокальные партии, в то время как Исин и Ифань помогали двум другим парням с их собственными партиями. Чонин оказался везунчиком, в отличии от Сехуна: структура импровизации ударника вращалась вокруг его собственной спонтанной игры, а не написанных на бумаге нот, так что он не имел шанса исправить хоть какую-то часть своей партии. Все эти часы студия была наполнена музыкальными отрывками, случайно сыгранными то на клавишах, то на гитаре. Иногда Кенсу кричал всем заткнуться, потому что он нихрена не слышит себя, а иногда просил Сехуна и Чонина повторить определенный кусок песни, чтобы понять, как он будет звучать вживую. Несмотря на эти перерывы, ночь прошла довольно быстро и гладко. К тому моменту, как они все уже готовы были откинуться от усталости, Кенсу счастливо затрясся над новым треком, что едва мог усидеть на месте: — Ребят, давайте запишем его последний раз, — До потянулся к завалившемуся в щель между диванными подушками диктофону, — и я отпущу вас. Чонин легким толчком подвинул нотные листы к Исину. Теперь они были полны кучей всяких пометок и финальной версией песни, что была записана красной ручкой. Ифань быстрее рванул к Исину, чтобы вместе поглядывать в исписанные листы, а Ким как преимущество получил для себя дополнительное место вокруг и несколько прекрасных мгновений для того, чтобы потянуться. Позади него до сих пор сидел Сехун. Он опустил рукава своего кардигана до запястий и рассеянно крутил палочки меж пальцев. — Окей, — произнес Кенсу, и микрофон, стоящий перед ним, усилил его голос по меньшей мере раз в десять, — готовы? Сехун отсчитал им такт, и в течение следующих четырех минут каждый из них потерялся в ритмичных звуках рока, и это ощущалось так, как если бы они оказались на маленькой хлипкой лодочке посреди океана, но небо над ними было ясным, а воздух вокруг — свежим. Абсолютно никакого волнения и страха. Чонин понял, что даже не заметил того момента, как задержал дыхание, и выдохнул только по окончании песни. Он готов был поклясться, что видел, как Кенсу утирает слезу, но он не настаивал на этом. Сюрпризом оказалось то, что До был первым, кто вышел из студии, но и то только после того, как Сехун был сжат в импульсивных объятиях. Ифань был следующим, кто ушел, махнув всем на прощание и хлопнув пару раз О по спине. Исин исчез с мягким «увидимся», и Чонин остался в студии один на один с Сехуном. — Понятия не имею, как ты сделал это, но это было потрясающе! Сехун оторвался от заталкивания палочек в свою сумку и бросил на краткий миг задумчивый взгляд на Кима, после чего расплылся в смущенной улыбке, что заставило гитариста покачнуться как от толчка. — Я не думал, что вам понравится такое. Я знаю, что вы играете в более общепринятом стиле, но я все же решил рискнуть и попробовать что-то новое. — Буду честным — меня уже порядком тошнит от этого «общепринятого стиля» — тут не бывает недостатка в таких группах как наша, понимаешь? Уверен, что и другие группы думают так же; но, с другой стороны, я также уверен, что они не были бы столь рады таким новым изменениям в данном направлении. Сехун откинул волосы со лба и схватил свою сумку: — Да? Я рад. Значит, увидимся завтра, да? — сказав это, Сехун двинулся в сторону двери, проходя мимо Чонина и обдавая его запахом своего одеколона. Хоть и слабо, но Ким смог уловить нотки бергамота, имбиря и ветиверового масла. А еще этот потрясающий контраст бледной кожи и металлического пирсинга, что, по мнению самого Чонина, идеально подходило Сехуну.***
Чонин появился в университете на следующее утро, слушая в наушниках их новую песню. Он с горем пополам сумел вырвать трек у Кенсу, и теперь он без перерыва играет на повторе. Остановившись около своего шкафчика, чтобы оставить гитару, Ким увидел проходящего по коридору Сехуна — его ярко-розовые волосы сложно не заметить. Но совсем не волосы привлекли его внимание; скорее тот факт, что парень был в майке, а на открытых участках кожи цвета слоновой кости можно было увидеть черную краску. Вот что сложно было не заметить. Чонин почувствовал, что его горло начинает пересыхать от одного только взгляда на сехуновскую племенную тату полу-рукав, что начиналась с резких завитков у сгиба локтя и поднималась до самого плеча, а затем шла вниз по спине ровно вдоль позвоночника, теряясь под хлопковой тканью его майки. Киму хотелось узнать, где она заканчивается и есть ли на теле Сехуна еще тату. Он очень их любит. Внезапно О обернулся и остановил свой взгляд прямо на Чонине. Громкий звук подсказал гитаристу, что он только что уронил свой учебник по физике на пол, поэтому парень поторопился его быстрее поднять, краснея при этом как рак. Прозвенел звонок и Ким, поблагодарив все силы небесные за такой подарок, грохнул дверцей своего шкафчика и рванул в аудиторию. Следующие полтора часа Чонин пытался выкинуть из головы образ татуированного Сехуна и сфокусироваться на лекции. Выходило дерьмово, поэтому после окончания пары он покинул аудиторию с прискорбным выражением лица и пустыми страницами в тетради. Остаток дня для него прошел как в тумане; он даже позволил Лухану стырить у него кусок яблочного пирога, что вообще нонсенс — никому никогда не позволено было прикасаться к его яблочному пирогу (Лухан несколько раз пытался, но каждый раз обламывался). Именно поэтому китаец взволнованно приглядывался к парню и суетился вокруг него, но Чонин всегда его отталкивал и сильнее вжимался в свой стул. - Что с тобой творится? — спросил Ифань, бросая искоса любопытный взгляд на Кима. Гитарист со вздохом уткнулся в свою лазанью и качнул головой. Он ковырялся в слое сыра, когда до него донесся запах сехуновского одеколона. Чонин почти издал вопль, но вовремя прикусил язык, что предсказуемо закончилось вскриком от боли. Все, включая Сехуна, который был в нескольких метрах от него, бросили на Кима шокированные взгляды. Последний же водил кубиком льда по своему языку и втайне надеялся, что этот самый кубик сможет по-быстрому убить.***
К концу недели Чонин ни на шаг не приблизился к своей цели узнать, есть ли у Сехуна еще татуировки и где же заканчивается та самая тату. Но, с другой стороны, за это время он смог закончить еще три песни в том же стиле, в котором была написана первая (и которая все еще стоит на повторе в его айподе). - «Зимнее Шоу Талантов» уже через пару недель, — напомнил Кенсу во время ночной практики в пятницу. — Нас просили выступить. — Да, точно, — Чонин был занят полировкой своей гитары. — Какой это будет день? — Вечер четверга, — протянули в ответ. — В пятницу будет сокращенный день перед тем, как весь универ распустят на зимние каникулы. — Что у нас в сет-листе? *** — Сколько вообще времени нам выделили на перфоманс? Кенсу пожал плечами и плюхнулся на живот: — Я поговорю с Луханом по этому поводу, он должен сказать — он же организатор и все такое. Удовлетворившись блеском своей гитары, Чонин поставил ее на стойку и встал, встряхивая ногами в попытках избавиться от тяжести, что образовалась под коленями от долгого сидения. Отражение в зеркальной стене рядом показывало, что Исин, растянувшийся на синтезаторе, уже наполовину в мире снов, а Сехун с закрытыми глазами прислонился к ножке дивана, вытянув перед собой ноги. Пирсинг в нижней губе Сехуна отражал флуоресцентный свет, и Чонин поймал себя на мысли, что пялится, представляя, каково это — проводить языком по металлу снова и снова. В тот момент, когда он попытался призвать себя к благоразумию, Сехун распахнул глаза и через зеркало взглянул на Кима, от чего гитарист подпрыгнул и закашлялся. Слава всем богам, Ифань вовремя вмешался (сам того не ведая), спасая Кима. — Пошлите напьемся, — импульсивно начал он. — Я так давно не расслаблялся. Кенсу что-то проворчал, но никто так и не понял что это было — согласие или отказ от предложения. Ифань вопросительно поднял бровь и уставился на Чонина — Ким без вопросов согласился: комендантского часа у него по пятницам не наблюдалось, да и он порядком уже соскучился по бару, где они время от времени играют. Китаец подкрался к месту, где сидел Исин, и шлепнул того по бедру. Резко вынырнувший из сна Чжан тут же опрокинулся вместе со своим стулом. — Мудак, — красноречиво рявкнул Исин, — какого хрена тебе надо? — Пошли, вдарим по стаканчику, — протянул Ифань, пытаясь скрыть вырывающийся наружу смех, — в «Bell's». Мы там уже вечность не были. — Ладно, окей, — пробурчал Чжан, выпутываясь из своего свитера и швыряя его в голову Ифаня. Тот без проблем его поймал. — Кенсу? — Я же уже сказал, что да, — раздалось в ответ. Выходит, то ворчание все же было согласием. — Сехун? — «Bell's»? — вместо ответа переспросил О, на что китаец кивнул. Сехун бросил взгляд на свои часы. — Вообще-то я играю там сегодня… — Ты играешь? — Да, на гитаре. — Ты играешь на гитаре?! Губы ударника дрогнули. Чонин мысленно врезал себе за такой вопрос — конечно он играет на гитаре! С чего бы ему выступать с инструментом, о котором он не имеет представления? — Охренеть, — сказал Ифань, не обращая никакого внимания на замешательство Чонина. — Мы тогда пойдем глянем на это. — Без проблем, — кивнул Сехун, — я буду рад, если вы придете. Но сейчас мне надо идти. Увидимся позже? Не дождавшись ответа, парень поднялся и, схватив свой рюкзак, направился к выходу. Когда он проходил мимо, Чонину показалось, что Сехун подарил ему одну из своих неоднозначных улыбок, но гитарист моргнул и видение исчезло.***
В клубе они оказались как раз в тот момент, когда Сехун поднимался на сцену. Или скорее на приподнятую над полом платформу… Хотя кого это волнует? На уровне его груди висела акустическая гитара, а волосы были выкрашены в блонд. Чонин так засмотрелся, что почти запнулся о ножку барного стула, но, вместо этого, налетел на Ифаня, который, обернувшись, бросил на него странный взгляд прежде, чем продолжить пробираться сквозь толпу. Парни добрались до свободного столика, и Ву был послан за выпивкой (потому что он высокий и большой, и люди по-любому его пропустят). Ким тут же нашел место с самым лучшим видом на сцену и приземлил туда свою пятую точку. Сам Сехун же сидел на краешке своего стула, опираясь перед собой на одну ногу, а на вторую водрузив гитару для устойчивости. Одетый в простую футболку, джинсы и пару лимитированных найков, Сехун выглядел слишком по-домашнему, пока настраивал свой инструмент. Чонин не мог точно определить с такого расстояния, но ему показалось, что у О отсутствовал весь пирсинг. Он придвинулся чуть ближе и сощурил глаза, чтобы получше рассмотреть парня на сцене, но в этот момент О прочистил горло и Ким застыл — неужели Сехун еще и поет? Ответ на свой вопрос он получил через секунду, когда О дважды провел рукой по струнам и запел. Его голос был мягким, не таким ровным и легко привлекающим внимание, как голос Кенсу, но в тоже время уникальным в своем роде. Немного хрипотцы, чуть-чуть мускуса — совсем как его собственный парфюм, по мнению Чонина. Если бы люди звучали так, как они пахнут, то Сехун был бы идеальным примером такого человека. Закрыть глаза и наслаждаться музыкой или же смотреть на сцену и наслаждаться видом — Ким все пытался решить, какой вариант все же предпочтительней. Он сосредоточено слушал каждое слово и к началу второго куплета понял, что песня о том, что никто не идеален и, тем не менее, все одинаково любимы. Сехун пел о курящих ангелах, которые прячут сигаретные бычки в рукавах своих священных ряс и выбрасывают их на Землю только тогда, когда никто не видит. Он пел о том, как люди загадывают желания этим окуркам, как если бы они на самом деле могли их исполнить; о том, что все любят ангелов такими, какие они есть. Он пел о лесных пожарах и о том, что Земля их любит, даже если люди – нет. Он пел о незнакомце на улице, который влюбился в такого же незнакомца с целым багажом за спиной (Ким понял, что это была метафора), и, как только последнее слово растворилось в спертом воздухе бара, Сехун отвел взгляд от своих рук и посмотрел прямо на Чонина. Ким знал, что в данный момент он улыбается. Чонин сидел, приклеенный к своему стулу, со стаканом виски с колой в руке и, казалось, таял с каждой прошедшей секундой, пытаясь понять, когда именно он пересек тоненькую линию опасной границы между увлечением и любовью. Кубик льда стукнулся о грань стакана, когда Ким поднес напиток к губам. Виски обожгло горло, но кола быстро погасила этот пожар, моментально смягчив неприятное ощущение. Он хотел было выудить кусочек льда из напитка, когда- — Эй! — Кенсу, кажется, перекричал доносившуюся из колонок музыку. — Ты выступил просто отлично! Я даже не знал, что ты поешь! — Спасибо, — раздался голос Сехуна, и Ким подпрыгнул от того, как близко он прозвучал. Он повернул голову как раз в тот момент, чтобы увидеть, как Сехун занимает место рядом с ним. — Я обычно не говорю людям, что пою. Они, если узнают, то, как правило, раздувают из этого невесть что и заставляют меня спеть что-нибудь, даже если у меня нет никакого желания. — Понимаю, — протянул До, поднимая бутылку пива, —, но ты проделал отличную работу сегодня, так что — за тебя! Сехун принял стопку водки и тут же опрокинул ее в себя, следом вонзая зубы в мякоть лайма. Ким заметил, что пирсинг на языке все еще на своем месте. Ночь прошла гладко, и под утро Ифань с Исином решили проверить, сколько шотов Абсента они могут выпить до того, как их стошнит. К всеобщему удивлению выиграл Исин, за которым числилось пять стопок. Ифань сдулся на третьей. Чжан гнусно хихикнул в лицо Ифаню за секунду до того, как повалиться бесформенной грудой костей на грудь последнему. Ву громко заскулил, на что Кенсу тяжело вздохнул. — Заброшу их домой, — сказал До, — нам по пути. К сожалению. Увидимся в понедельник, парни! Чонин помахал на прощание, тут же отступая в сторону от блюющего Исина. Ким слышал, как орал и жаловался Кенсу, пока их троица выходила из бара и пыталась поймать такси. Хихикнув, парень вернулся на свое место к своему напитку. Сидящий рядом Сехун игрался с зонтиком, который он умудрился стащить из первого коктейля Исина. — Так, как долго ты играешь на гитаре? Сехун засмеялся, вероятно расслабившись от алкоголя, и сделал еще один глоток пива прежде, чем ответить: — Всего три года. Ты точно играешь лучше меня. Мы должны как-нибудь вместе попрактиковаться. — Оу, — это все, на что хватило Чонина. Блондин опустошил бутылку, а Ким все еще сидел со своим первыми виски с колой (он терпеть не может виски, но у него язык не повернулся сказать об этом Ифаню, так как Ву очень гордился собой за то, что знает, что понравится Чонину). — Что случилось с твоими волосами? — выпалил Ким. Сехун дотянулся пальцами до блондинистых прядей, и Киму захотелось плакать от того, насколько мило выглядел этот жест. — Розовый был не настоящим цветом, — ответил О, — мелки для волос. Настоящий — блонд. Я просто подкрашиваю их мелками, когда мне взбредет в голову поменять цвет волос. — Оу, — снова повторил Чонин, делая глоток своего дерьмового напитка. — Почему ты снял весь пирсинг? — Он отвлекает людей от моих песен, — последовал ответ. — А я не выступаю просто так, от нечего делать. Ким наконец-то обратил внимание на правое ухо Сехуна — там было всего четыре прокола. Он потянулся рукой до одного из них, но вовремя себя отдернул. — Ясно, — «Молодец, Чонин, вовремя одумался!» Ким мысленно простонал. — Это больно? — гитарист указал на проколы на запястье. — Немного, — бросил О, переводя взгляд на руку. — Я был пьян, когда их делал. Почти не помню всего процесса. Ким издал понимающее «ага» и кивнул головой. — Еще вопросы? — спросил Сехун. В его глазах был виден блеск, когда Чонин взглянул на него, но парень списал это на тусклое освещение бара и всю выпивку. — Сколько у тебя тату? — выдал гитарист. Что ж, Сехун сам спросил, есть ли у него еще вопросы. — Две, — ответил О, переворачивая пустой стакан вверх дном. — Одна на плече, вторая — на бедре. На бедре. Чонин боролся с желанием бросить взгляд вниз. Он опустошил свой стакан с виски. Сехун смотрит на него; Ким может почувствовать, как его взгляд проходит сквозь одежду, кожу, нервы. — Где кончается та, что набита на плече? — На пояснице. — Как выглядит тату на бедре? О сделал паузу, а затем немного наклонился к Киму: — Может быть, позже ты сам сможешь увидеть… Чонин растерял все свои мысли, когда Сехун сантиметр за сантиметром приблизился к его лицу и накрыл своими тонкими губами его пухлые губы. Ким открыл рот (во всем виноват шок, да), что весьма упростило О задачу: парень тут же запустил свой язык внутрь, и гитарист простонал от ощущения того, как штанга в языке блондина ударяется о его зубы. Чонин кончиком своего языка пробрался под язык Сехуна и почувствовал, как маленький шарик касается его поверхности, а металлический стержень, соединяющий два гладких пластика, нагревается от тепла тела. — Твою мать, — прошептал Ким, запуская пальцы в блондинистые волосы — они были очень мягкими на ощупь, и гитарист пропустил стон в рот Сехуна. Блондин позволил Чонину посасывать свой язык, иногда прерывая его покусыванием нижней губы Кима. Последний почти падал со своего барного стула, но руки Сехуна надежно удерживали его на месте. — Поедешь со мной? — спросил младший, целуя гитариста в уголок губ. — Ты мог бы даже не спрашивать, — Ким глубоко вздохнул и потянул блондина на выход из бара. Кровать Сехуна пахла точь в точь как его парфюм, только в десять раз сильнее. Чонин уткнулся носом в подушку и втянул в себя этот запах. — Ты можешь сделать это позже, — проворчал О и потянул Кима к своим коленям. Они целовались еще несколько минут, пока терпение гитариста не лопнуло, и он не перевернул их на кровати. — Я хочу посмотреть, — затаив дыхание, произнес Чонин, дергая за край сехуновской футболки. О послушно стянул с себя футболку. Ким притянул его к себе так, что они соприкоснулись грудью, после чего Сехун решил оставить цепочку из нескольких засосов на шее парня, а Чонин смог таки через его плечо рассмотреть, где именно заканчиваются племенные узоры тату. Как и сказал О, она заканчивалась как раз на пояснице. Ким легко провел пальцами вдоль темных линий, чувствуя слабую выпуклость каждый раз, когда подушечки его пальцев скользили по узору. В момент, когда Сехун довольно ощутимо прикусил кожу под его подбородком, Чонин задохнулся и рефлекторно провел ногтями вниз по спине. — Прости, — прошептал Ким, на что блондин мурлыкнул и вновь оставил поцелуй на его губах. — Ничего, я могу вытерпеть немного боли, — протянул О, и Чонин вспыхнул от одного взгляда на его влажные губы. Ким дернул за пуговицу на ширинке Сехуна, пытаясь отвлечь его от своего горящего лица — это сработало идеально: блондин занялся джинсами и в одно быстрое движение стянул их вместе с бельем. Чонин показательно проигнорировал полувозбужденный член парня, вместо этого фокусируясь на нотных листах, лежащих около его правого бедра. — Что это? — Баллада соль-минор Шопена, — ответил О. — Мама играла мне ее, когда я был ребенком. Когда она умерла и я был вынужден заботится о себе сам, я понял, что должен сохранить что-нибудь о ней. Это было первое, что я оставил себе в память о ней. Ким положил руку Сехуну на бедро и почувствовал, что кожа под его ладонью подрагивает от нетерпения, а сам парень продолжает возиться с джинсами гитариста. Прежде, чем он сам хоть что-то понял, Чонин уже выгибался и плавился под руками блондина. Он потерялся в ощущениях от рук Сехуна, прикосновения которых были словно касания пера — как если бы Ким был его самым дорогим музыкальным инструментом, а пальцы Сехуна со страстью бы нажимали на клавиши воображаемого фортепиано или же нежно водили по струнам гитары. Чонин раскрылся под напором блондина, и когда О наконец вошел и заполнил его полностью, Ким был готов расплакаться от переполняющих его чувств. В этот момент кажущиеся незавершенными кусочки музыки слились вместе, чтобы создать совершенную мелодию. Ногти впиваются в широкие плечи, и Чонин кончает под мелодичные звуки своего имени, слетевшие с губ Сехуна.***
Чонину пришлось провести все выходные без возможности увидеть Сехуна хоть на секунду, потому что его родители твердили ему о том, что он недостаточно времени проводит с семьей. Его терпению явно приходил конец, когда в понедельник утром он вбежал в университет. На самом деле, это был первый раз в его жизни, когда он пришел раньше положенного, и когда он затормозил около своего шкафчика, Сехун уже был здесь. Все металлические шарики и сережки вернулись на свои места, а волосы были насыщенного синего оттенка. — Синие, — первое, что произнес Чонин, и О рассмеялся. — Иди сюда, — было первым, что сказал Сехун перед тем, как Ким утонул в его прикосновениях. Штанга в нижней губе О была прохладной, и это создавало восхитительный контраст с тем жаром, что поднимался из-под футболки Кима. Чонин оторвался от губ ударника как раз в тот момент, когда раздался звонок на пары. — Ну…э…увидимся позже, — гитарист неловко путался в словах. Губы Сехуна изогнулись в ухмылке, и он подарил Киму еще один глубокий поцелуй перед тем, как развернуться на пятках и направится вниз по коридору. — Вот блять, — четко проговорил Чонин, подхватывая моментально отброшенную во время поцелуя сумку и несясь в аудиторию. Всю лекцию он снова просидел, как в тумане.***
Во время перерыва на одной из их репетиций, Сехун играл для Чонина балладу соль-минор Шопена. Этой же ночью он учил Кима играть ее самостоятельно. Навыки игры на фортепиано у Чонина были, откровенно говоря, отстой, но он старался. Чуть позже Ким проигрывал это произведение по всей спине Сехуна, скользя взглядом все дальше по его бедру с каждой сыгранной нотой. О лежал с закрытыми глазами и лишь улыбался в подушку. Наутро гитарист проснулся от того, что Сехун что-то вырисовывал на его левом бедре. — Что это? — Твоя личная мелодия для фортепиано, написанная мной. Я думаю, тебе стоить ее набить. — Сыграй ее для меня. И Сехун играл — на кружке с дымящимся кофе, который они делили между собой, и Чонин подумал, что он влюблен.