Девчонка из Убежища

Про таких до войны говорили — «метр с кепкой». Харон опускает глаза на источник тонкого, юного голоса, и натыкается взглядом на огромные зеленые глазищи, смотрящие на него с лица гладкокожей. — Говори с Азрухалом, — цедит он. Очередная зевака, которой лишь бы достать всех в Подземелье. Ну, лучше зевака, чем сумасшедший расист. На таких хотя бы тратишь слова, а не пули. Когда чуть позднее девчушка возвращается к нему, сияя улыбкой и говоря, что теперь она — держатель контракта, — Харон не верит своим сгнившим ушам. Он осматривает бумажку. Суживает глаза. — Подожди немного. Он стреляет в Азрухала в упор, удовлетворенно наблюдая за тем, как искажается лицо бывшего нанимателя. Погань, убивавшая людей его руками, подсаживавшая обитателей Подземелья на наркотики — вот таких бы хоть сутками нашпиговывать из дробовика. — Готов идти, — равнодушно бросает он своему новому нанимателю, цепко осматривает ее, чтоб не перепутать с другими гладкокожими. Худенькая, мелкая, похожа на цыпленка. Даже волосы — торчат неровным бледным пухом во все стороны. — Ты убил его! — Он это заслужил. Девчонка опасливо косится в ответ. — Конченая мразь, — лениво поясняет Харон и на этом заканчивает объяснения. Он видит, что гладкокожей неуютно в его обществе, но ему плевать. Контракт обязывает защищать, а не угождать. Как оказывается сразу по выходу из Исторического музея, работа предстоит недюжинная. Гладкокожая бестолкова до невозможности. Лезет под пули, шарахается от взрывов и визжит, при этом ухитряясь стрелять по мутантам из лазерного пистолета. Харон методично отстреливает их одного за другим, поражаясь, как только ее не прихлопнули по пути к Подземелью. Ко времени вечернего привала он понимает, в чем секрет девчонки — хиленькая, зато проворная. И удачливая, как ходячая кроличья лапка. — Ты отлично стреляешь, — пытается она завести разговор, помешивая похлебку из радтаракана. — Давно работаешь наемником? А еще обожает трепать языком. — Да. — И… на многих работал? — Да. — Э-э-э… — она явно тушуется с немногословных ответов. — Ты всех своих нанимателей убиваешь по окончанию контракта? — Нет. — А меня ты убивать не собираешься? Он смеряет гладкокожую взглядом. Та пробует бульон. — Посмотрим. Она вздыхает, выключает электрическую плитку. — Надеюсь, я не покажусь тебе… как ты там сказал… такой же конченой мразью, как Азрухал. Меня, кстати, Элис зовут. Еще одним именем в памяти больше. — И я не сторонник контрактов. Таких, вроде рабства — что прикажут, то и делай. Если хочешь куда-то пойти, вернуться обратно, я не буду тебя останавливать. — Я подчиняюсь владельцу контракта, — он наливает похлебку, пробует. — Тебя это точно устраивает? Вот же прицепилась. — Устраивает. Девчонка улавливает раздраженные нотки в голосе и замолкает. Они ужинают молча. — Спать не собираешься? — спрашивает она, раскладывая спальник. — Я не сплю. Глаза на гладкой мордашке округляются. — Правда? — вырывается у Элис. Гуль лениво кивает, устраиваясь поудобнее в другом углу комнаты. Девчонка залезает в спальник, продолжая глазеть. Харон почти привыкает к тишине, когда снова раздается ее голосок — уже немного сонный: — Как интересно… Наутро они долго плутают по площади, отстреливая супермутантов, и девчонка пробирается через окопы до Технического музея. Который был ровно напротив Исторического. Харон искренне — но молча, — недоумевает, насколько плохо нужно разбираться в картах, чтобы перепутать один музей с другим, а потом еще и почти два дня искать нужный. Внутри полно техники и мутантов. Понаблюдав за тактикой Элис, а точнее, за отсутствием таковой, Харон ради своей же безопасности останавливает ее и разъясняет основы. Проверять помещение, прежде чем зайти. Не выскакивать в центр комнаты. Прятаться за препятствиями. Она кивает, словно китайский болванчик, и в следующем же коридоре зайцем прыгает по минам, возвращается к нему вся в пыли и с нервным тиком на лице. — Смотри под ноги, — цедит гуль и обходит последнюю неразорвавшуюся мину. Девчонка удрученно кивает и метким пинком отправляет мину в другой конец коридора. Из-за отвалившейся от взрыва двери выглядывают супермутанты. Он в очередной раз задается вопросом — как, как эта дура ухитрилась добраться до Подземелья живой. Когда она пытается, прикусив язык от усердия, свинтить кончиками пальцев с лунохода спутниковую тарелку, Харон, выше на целую голову, просто снимает металлическое блюдце с проржавевших креплений. Элис благодарно кивает. Девчонка без труда находит дорогу туда, где уже была — пип-бой на ее руке простраивает маршрут. У обелиска, кишащего солдатами Братства Стали, в Харона некоторое время тычут стволами миниганов, а тот апатично пересчитывает патроны и мишени. Элис, добрав нехватку убедительности громкостью, уговаривает бойцов пропустить их. Приткнув тарелку на место старой, напоминающей дуршлаг, они уходят. Харон ждет выстрелов в спину и очень удивлен, когда их не следует. Видимо, эта гладкокожая известна среди своих. Эту мысль подтверждает Тридогнайт — он здоровается с девчонкой, будто сто лет знаком. Пока они болтают за жизнь, гуль наблюдает за солдатами Братства, охраняющими радиостанцию. Те не обращают на него внимания. Доложили с обелиска, что этого гуля не надо трогать? Ну-ну, для них же лучше. На следующий день они идут в Ривет-сити. Харон искренне рад тому, что сойти с пути невозможно — иди себе и иди по набережной на ориентир — авианосец. И даже встречающиеся твари Пустоши не сбивают веселого настроя Элис — она идет, насвистывая, и косится на спутника. — Это правда, что гулям нужно есть свежее мясо? Задушевные беседы. Пошло-поехало. — Да. — А зачем? — Не знаю, — он и правда не в курсе. Что-то там с эритроцитами, костным мозгом и прочей биологической туфтой — пусть спрашивает Берроуза, если хочет подробностей. — И что случается, если гуль долго не ест мяса? — Слабеет. — Понятно… — После короткой заминки она выдает: — Сколько тебе лет? — Много. — Ну, хотя бы приблизительно? Ты довоенный гуль или послевоенный? — После. — А-а-а, — разочарованно протягивает девчонка, как он и рассчитывал. Харон надеется, что отбил у нее желание расспрашивать, но Элис не унимается: — И где ты родился? — На Пустоши. — Вот как… А я в Убежище… Вот и объяснение ее неприспособленности к жизни. Тепличный цветок. — До сих пор не могу привыкнуть к таким пространствам, — Элис раскидывает руки. — Гигантская Пустошь, просто гигантская! И такая… пустая. Все высохшее, мертвое. — Чего ж ушла? — роняет он. — Сидела б там. — Мой отец ушел. Я ищу его. Да, слышал он что-то такое вчера в их болтовне с Тридогнайтом. Харон стреляет в высунувшегося кротокрыса. Элис морщится от звука. — А у тебя есть родственники, друзья? — спрашивает она. — У меня есть ружье, — понадежнее многих людей, уж в этом он успел убедиться. Дальнейшие расспросы прерывает банда супермутантов, устроившая засаду. Харон отмечает, что его уроки тактики пошли на пользу — девчонка хотя бы пытается использовать укрытия. Или ей просто надоели царапины от пуль? А, какая разница. До Ривет-сити они доходят уставшими. Элис отдает весь запас очищенной воды какому-то бродяжке, да и в поселении еще не раз поражает гуля своими действиями: совершенно случайно устраивает свадьбу, всего лишь разговорив священника, со скандалом выпроваживает работорговца на сушу, а на вечернем моционе по палубе спасает какого-то старика от самоубийства. Все это — после разговора с доктором Ли, которая советует на ночь остаться в поселении. Харон серьезно обдумывает свое отношение к гладкокожей. Безусловно, она ни черта не смыслит в боях и картах, бестолкова в обращении со взрывчаткой и любит базарить, как какой-нибудь диктор на радио. Однако за последний день она совершила больше добрых поступков, чем Азрухал за все время, которое Харон служил ему. Это обнадеживает. Кажется, она хороший человек, эта дурочка из Убежища. Поплутав в подвалах мемориала, они находят очистительную установку и голодиски с записями. Харон слышит голос отца гладкокожей, его слова — такие же идеалистичные и добрые, как и речи самой девчонки. Он гадает, не передается ли это генетически. Или, может, воздушно-капельным, как грипп? Элис на всех парах несется на запад, а гуля снедают дурные предчувствия. Слишком уж большое расстояние разделяет их и какой-то гараж. Предчувствия оправдываются — они плутают и уже глубокой ночью выходят на свет башни, возвышающейся над Пустошью как маяк. А там девчонка снова не может удержаться от причинения добра окружающим и идет в гости в тоннели к гулям. Харон считает, что лучше ночной прогулки по метро, полному одичалых, только солнечные ванны под ядерным взрывом, но удерживается от комментариев, давя прикладом черепа. На следующий день разумные гули радостно маршируют в Тенпенни-Тауэр. Несколько жителей, осыпая Элис ругательствами, уходят в Пустошь, держась кучками. Гули насмешливо шипят им вслед. — Вот не понимаю, — сокрушается Элис, — почему разумных гулей так не любят? Вы ведь такие же люди! А Харон меряет ее скептическим взглядом и прикидывает, не нужны ли ей очки. Вроде нет — мажет мимо цели как человек с обычным зрением. — Нет, нет, я в курсе, что вы выглядите… не очень, — она что, уже и мысли его начала читать? — Ну и что! Гули в Подземелье вот следят за собой, у них кожа… то, что от нее осталось, — сухая и почти не гноится. Я думаю, вам просто нужны нормальные, человеческие условия. И все будет в порядке! Умственные способности ведь не затронуты. Они уходят из башни, оставляя новых соседей знакомиться друг с другом. Убежище 112 Харон оглядывает с любопытством. Но, судя по тому, как теряется девчонка в разветвлениях коридоров, оно не похоже на ее родное Убежище. И по тому, как настороженно она ходит по залу со стеклянными аппаратами, внутри которых смутно различаются неподвижные тела. — Отец, наверное, внутри одного из них, — она мечется от аппарата к аппарату, испуганно шарахается, когда один открывается. Внутри — удобное кресло и монитор. — Взломать? — предлагает Харон, примеряясь к одному из аппаратов. — Не надо! Их сознание внутри симулятора виртуальной реальности. Я должна пробудить его изнутри. Гуль ни черта не шарит во всей этой технике, но надеется, Элис знает, что делает. Он подсаживает ее в раскрытый аппарат. — Подождешь меня? — спрашивает она нерешительно. Как будто у него есть выбор. Харон ждет почти неделю. Скучая, он перебирает и чинит снаряжение, бродит по Убежищу. Он начинает задумываться: а не останется ли девчонка навсегда в этом аппарате, стоит ли забирать контракт? Решает, что нет. Порядочный наниматель с такой прозрачной целью — редкость на Пустоши. Уж лучше торчать в этой консервной банке вечность, чем служить каким-нибудь рейдерам. Он встревоживается, заметив, как падают показатели жизнедеятельности у остальных людей в капсулах — у всех, кроме девчонки и еще двух. Но не успевает Харон решить, где искать нового нанимателя, как две капсулы раскрываются — и отец с дочерью падают друг другу в объятья. Элис говорит что-то о нотной гамме, четвероногих, отец бормочет о каком-то ГЭККе и очистителе, но в целом Харон понимает — миссия выполнена. — Пап, а это — мой телохранитель! — Здра… — осекается мужчина, увидев облезлую рожу. — Здравствуйте. Гуль кивает. — Надеюсь, моя дочь не доставляет вам проблем? Харон неразборчиво фыркает в ответ. Какая папаше разница? Не он же ее тактике учит и тарелки от луноходов таскает. — Почему ты мне не рассказывал о гулях? — укоряет Элис, ведя папочку под руку из Убежища. Харон идет следом. — Поразительные создания! — Скорее… страшные, — едва заметно передергивается мужчина. Дочь шикает и смеется на него одновременно: — Не страшнее кентавров, пап! Поставили в один ряд с мутантами. Блеск. На Пустоши их пути расходятся. Отец подрывается в Ривет-сити, а Элис вспоминает, что забыла в Тенпенни-Тауэр какую-то ерундовину — счастливый бильярдный шар? Харон не выдерживает и закатывает глаза. На том они и прощаются, обнявшись напоследок. В башне их встречает странная картина. Ни охраны, ни людей — одни только гули, обрядившиеся в нарядную одежду. Улыбка Элис словно замерзает. Она забирает свой шар, расспрашивает других гулей — те жмут плечами, — и идет к Рою Филлипсу, у которого настойчиво выпытывает, куда делись люди. — Отвали, — наконец не выдерживает тот, исчерпав все вежливые варианты уклониться от ответа. — Они все были сплошь лицемерные сволочи и получили по заслугам! Лицо девчонки бледнеет. Когда гуль отворачивается, она достает лазерный пистолет и поджаривает ему мозги. Они быстро, пока не успели заметить убийства, покидают башню, чтобы больше в нее не возвращаться. — Я надеялась сделать, как лучше, — едва слышно вырывается у Элис. Тенпенни-Тауэр исчезает за холмами. Гуль смотрит на девчонку — та выглядит подавленной. — А вместо этого погибли люди. Мне нельзя было помогать — они бы жили себе спокойно и жили. Я даже боюсь предполагать, что с ними сделали… — Съели, — прерывает он нытье коротким словом. Но видит по расширившимся глазам, что это был не лучший ход. — Кошмар, — выдыхает Элис. — И я… я! Допустила это! Впустила гулей в Тенпенни-Тауэр, чтобы они… — Они и сами бы туда вошли, без твоей помощи, — не выдерживает Харон. Что за каша у нее в голове? — Вырезали бы всех, захватили башню для себя. И никто, кроме гулей, туда бы не зашел. Ты сделала, как лучше. — Ускорив процесс? — Вернув им веру в людей. Она наконец-то затыкается и молчит. Кажется, дошло. — Спасибо. Я… верю тебе. Он настороженно косится в ее сторону, но больше девчонка ничего не говорит. Однако выглядит веселее, чем до разговора. И гуль успокаивается. Верит, не верит, лишь бы сырость не разводила. Отец в Ривет-сити собирает людей. Они идут со всех концов Пустоши — ученые, которые когда-то работали над проектом «Чистота», — идут на зов доктора Ли. Элис не хочет расставаться с отцом, но недовольные, а то и злые слова, которые бросают в ее сторону некоторые ученые, вынуждают Джеймса отправить дочь подальше. И Элис подряжается почтальоном — несет письма в Мегатонну. А там Харон еще больше изумляется. Девчонка — ангел во плоти, судя по тому, как ее приветствуют жители. Элис ищет адресатов, а Харон сидит в салуне, ловит отрывки разговоров: кто-то спасен от супермутантов, кто-то — от работорговцев, кому-то она помогала писать книгу о Пустоши. Затюканный Харя, и тот отзывается о ней с теплотой. Нова, старая знакомая, узнав, что Харон теперь работает на Элис, говорит ему: — Таких больше не делают. Береги ее. А то найду и морду начищу. На Харона падает отблеск славы — Элис, прознав, что тот неплохо обращается со взрывчаткой, спрашивает, а не мог бы он обезвредить во-о-он ту невзорвавшуюся ядерную бомбу? Жители воодушевленно смотрят на него, а шериф благосклонно кивает. И всем плевать, что он наемник, гуль и бродяга — главное, что Элис ему доверяет. Их славная Элис, которую гуль мысленно поминает по матушке, ковыряясь в проводах бомбы. Он, может, и гуль, но если рванет, то даже ему не выжить. Однако все обходится. Нимб девчонки становится еще больше, проповедник поет безумные гимны творениям Атома, а Харя проставляет бесплатную выпивку. Когда они возвращаются в Ривет-сити, гуль исподволь разглядывает гладкокожую — кто бы мог подумать, что за этими зелеными глазищами, сумасбродным ведением боя и топографическим кретинизмом скрывается самая добрая душа из всех, кого он встречал за свою длинную гульскую жизнь? Добрая настолько, что на шее ездят все, кому не лень. Элис отправляют на другой конец Пустоши за устройством под названием ГЭКК, и Харон понять не может — почему ее? Мелкую, слабую, которая как пить дать потеряется в первый день пути. Есть же Братство Стали с броней, миниганами и огнеметами. Оправдания, что им нельзя привлекать внимания, а у Братства сил в обрез, надуманы. Но Харон молчит. Он — наемник, а не советчик. Блуждать в поисках Убежища оказывается не так уж и плохо. В бытность наемником он привык к таким прогулкам и отлично изучил Пустошь. В той низине логово болотников. Между скалами гнездятся гигантские муравьи. У разрушенного дома минное поле. Харон сообщает об этом Элис, и та прислушивается. Однако, когда он говорит, что не стоит идти по этим рельсам, они ведут в лагерь рейдеров, у девчонки недобрым огоньком загораются глаза, и она идет вдоль рельс. — Нам все равно по пути, — бросает она и с вызовом смотрит на Харона, ожидая чего-то. Чего? Тот не в курсе. Просто кивает и идет следом. Уже после перестрелки Элис благодарит за помощь. Гуль смотрит на нее, как на идиотку — а она улыбается. И желание поворчать отпадает само собой. На что? На то, что они только что сделали мир лучше? На такое он бы в жизни жаловаться не стал. На привале они обрабатывают раны. Гладкокожая засыпает вопросами об анатомии гулей, не смущаясь односложных ответов. На них действуют стимы? А раны зарастают? Ощущение боли притуплено или обострено? Когда она предлагает помочь с простреленной рукой, Харон соглашается — может, сама увидит все и заткнется наконец. И Элис действительно молчит, зашивая дыру в предплечье ровными стежками, будто на уроке шитья. На ее лице непонятное выражение — помесь интереса с опасливостью. Наверняка боится, что лоскут кожи слезет вместе со швом на пальцы. Едва она заканчивает, гуль обливает шов спиртом. — Вымой руки, — советует он. — Но… — Сам перебинтую, — сует ей бутыль. — Иди. Она отходит, с по-прежнему непонятным выражением на лице. Харон испытывает досаду, сам не понимая, на что. Списывает на усталость. Поплутав по окрестностям еще пару дней, они выходят к Литл-Лэмплайт — пещере, полной детей. Элис, сама непосредственная как дитя, быстро находит общий язык с местным мэром. Харона ребятишки сторонятся и таращатся на его лицо, как на светящегося радтаракана. Черт с ними — лишь бы скальп не норовили снять. Он так и говорит девчонке, когда та шикает на пацана, ткнувшего в гуля пальцем. Убежище 87 кишит мутантами, как старая тошка червями. Элис ходит, вздрагивая от малейшего шума — ей не нравится находиться близко к этим громилам. Нервно стряхивает брызги крови и мозгов с рук. «Лазелное лузье», которое вручил чернокожий мальчишка в пещерах, стреляет почти бесшумно, а с дистанции в считанные метры промахнуться сложно — гуля это радует. Не хочется разбираться с прибегающими на шум ордами мутантов — а их здесь наверняка десятки. На нижних уровнях они попадают в лаборатории. Мерзкое место. Прячась от идущего по коридору громилы, ныряют в одну из камер. На столе — останки… человека? Супермутанта? Даже Харону становится не по себе, когда он сталкивается взглядом с выпученными, неподвижными глазами. Элис шепчет что-то неразборчивое, глаза у нее тоже выпучены. Мутант уже ушел, но она все еще пялится на мертвого уродца. Гуль, не выдержав, выволакивает ее обратно в коридор. — Ты видел? — бормочет Элис. — Они делают супермутантов из людей! — Забудь, мы ищем ГЭКК, — прерывает Харон и резко замолкает. Девчонка может сыпать очевидностями круглые сутки, но она — наниматель. Наниматель всегда прав, его нельзя перебивать, нельзя поправлять, нельзя указывать… Ожоги давно исчезли, но по-прежнему болят. — Да… да, — она трясет головой, молчит пару секунд, — спасибо, — и дальше идет уже твердым шагом. Гуль выдыхает и расправляет плечи. С таким нанимателем и вовсе можно забыть о своем месте. Надо быть осторожнее. Не все камеры пустуют. Где-то — вздувшиеся трупы, где-то — кентавры, в одной мирно сопит супермутант. Посадили за нарушение приказов? Харон задерживается на нем взглядом. У другой останавливается уже Элис, прилипает к стеклу и стучит по нему кулаком. Мужчина, ворочавшийся в углу, подскакивает, дико смотрит в ответ. Элис машет рукой и показывает большой палец. Пишет на грязном стекле: «Я вернусь за тобой, готовься!». — Сначала сбегаем за ГЭКК, а на обратном пути его подберем, — объясняет она Харону. Тот кивает и присматривается к пленнику. Безумие в глазах. Что ж, если будет сопротивляться, можно и на плече нести. Ну, а ГЭКК — в самом сердце лаборатории. Из коридоров фонит так, что пип-бой девчонки взвывает на подходе к двери. — Ну ничего ж себе! Иначе высветившиеся на экране цифры не назвать. — Так, мне нужен рад-х, — она копается в рюкзаке, разглядывает желтые, светящиеся лужи в коридорах за окнами. — Антирадин. И очищенная вода. Много! Приготовь стимы. Как думаешь, мед-х поможет? — Ты хочешь туда идти? — он не верит тому, что слышит. — А как иначе? Телекинез я еще не освоила, придется. Что насчет мед-х? Хочется ей врезать. С ноги, прямо по глупому, наивному и идеально гладкому лицу. Соваться в радиоактивную печь самой, когда у тебя есть наемник-гуль? Девчонка чувствует на себе взгляд и поднимает глаза. — Ну, не тебя же посылать, — жмет она плечами. Врезать. Побольнее. — Гулям такой уровень радиации не страшен, — отчеканивает Харон. — Я слышала, что у вас от нее мозги сгнивают… — За несколько лет. Она зависает ненадолго. Осторожно косится на гуля. — Сходишь? — Да, — самая нейтральная интонация, на которую способен. Вроде получилось. Он сбрасывает лишнее снаряжение — особенно оружие. Если взять с собой, то остаточного излучения хватит, чтобы девчонка откинулась на обратном пути. — Давай я тебе хотя бы антирадин вколю. — Не нужно. — Чтоб у тебя мозг сгнил? — неожиданно взвивается Элис. — Сядь и не двигайся! Харон позволяет обколоть себя антирадином, стимами и парой мед-х. И хотя от такого коктейля из препаратов начинает мутить, он молчит. С каким-то угрюмым злорадством отмечает, как она задерживает дыхание, когда колет шприц в шейную артерию. Неудивительно — запашок отменный. Может, хоть теперь перестанет к нему лезть? Он заходит в подсвеченные желтым коридоры и словно окунается в горячую, плотную жидкость — радиацию. Утихает боль в царапинах от пуль, а в голове становится белым-бело и пусто. Он шагает на автомате, едва не промахиваясь мимо камеры с чемоданчиком. С трудом соображает, на что нажать, забирает ГЭКК. Движения замедленны, по телу разливаются легкость и тепло, во рту привкус железа. Харон выходит из лабораторной камеры, и девчонка пытается подойти ближе, но ее останавливает дикий скрип с пип-боя на руке. Она что-то говорит, лицо встревоженное, перед глазами все плывет. Радиация? Или перебор с мед-х? Гуль опускается на стул и глубоко дышит, расслабляясь, закрывая глаза. Под ухом снова скрип, трясут за плечо — он, не глядя, отмахивается и сует в протянутые руки чемоданчик. В голове ни слова. Есть только жест — поднятая ладонь. К нему больше не подходят. Звон в голове медленно утихает. Наконец Харон открывает глаза — девчонка сидит напротив и пялится на него, как на то полумутантское отродье, не моргая. — В порядке, — выдавливает гуль. — Могу посыпать тебя рад-х, — бледно улыбается Элис. Типа пошутила. Он мотает головой. Хватит на сегодня наркотиков. Пока Харон приходит в себя, девчонка начинает тихо шебуршаться. Хомячит сухую вермишель, переукладывает рюкзак, привязывает к нему чемоданчик. — Ты как, готов? Кивок. — Точно готов? Встать сможет. Идти — тоже. Если будут проблемы — прикроет. Туман в голове и ощущение разбитости — не оправдание для того, чтобы сидеть и размякать в полном трупов и мутантов Убежище. Поэтому — кивок. — Давай я пока пойду к тому парню в камере, взломаю терминал у его двери. Потом вернусь к тебе, и мы втроем пойдем в Литл-Лэмплайт, хорошо? — Не открывай ему дверь, — когда фраза уже сорвалась, он прикусывает себе язык. Не указывать нанимателю. Совсем голова не варит. — Ладно, не буду. Ну, посиди пока здесь. Харон слышит удаляющиеся шаги, легкие, почти неслышные. Не прошли даром мытарства с тактикой, — успевает подумать он. Затем — лязг двери и взрыв. Доли секунды на то, чтобы подхватить оружие, вещи. Нельзя выпускать нанимателя из поля зрения. Идиот. Три секунды — чтобы уткнуться носом в запертую дверь, за которой слышны голоса: - …дочь Джеймса, верно? Она нам и нужна… Он начинает судорожно ковыряться в дверных проводах. Гребаная техника. - …ГЭКК тоже при ней, замечательно… Голоса, часть из которых приглушена респираторами. Звякающие, тяжелые шаги. Кто использует шлемы с респираторами и тяжелую броню? Братство Стали, Изгои, Анклав. - …берем на базу… Гуль рычит на провода и, когда они поддаются, шаги грохочут очень далеко. Злобно воют недобитые супермутанты — на них ориентироваться проще. Харон покидает Убежище через вход, трясет головой — ясный свет радиации снова затмевает мысли, — и видит винтокрылы, летящие на север. Анклав. Фанатики давно исчезнувшего мира. Психи в тяжелой броне с огнеметами. Дурной голосок президента по радио. Что им могло понадобиться от нанимателя Харона? Гуль идет на север. Сначала — очень быстро, но потом успокаивается. В голове снова появляются связные мысли. Он начинает думать. Упоминание ГЭКК, «дочь Джеймса» — значит, это как-то связано с проектом «Чистота». Но зачем девчонка нужна им живой? Харон понятия не имеет. Однако он отчетливо осознает, что ничего хорошего из этого не выйдет. В смысле, из всего этого. Вламываться на базу Анклава в одиночку? Проще заключить новый контракт. У этого явно скоро закончится держатель — из Анклава не возвращаются. Но Харон продолжает идти на север — всю ночь. Эта девчонка привнесла в мир больше добра, чем все его наниматели вместе взятые. Позором будет позволить такому человеку умереть, не пытаться спасти. Да и Нова обещала начистить морду — в этот раз до костей отполирует. Он ее понимал. В этом мире редко встречаешь людей, которых хочется видеть своими друзьями. Которых хочется спасти. Найти логово Анклава оказывается проще простого — эти бараны понавтыкали вышек и колючей проволоки вокруг неприметного входа. Но в любой крепости есть канализация, этим гуль и пользуется — находит черный ход. Самая чистая канализация из всех, что доводилось видеть. Даже в метро, где водились одичалые, воняло хуже. Он пробирается по тоннелям вдоль стоков и тенью проскальзывает мимо комнатушки с дежурными. А, так это были не просто стоки. Вся база Анклава располагается в одной большой канализации. Иронично. И очень удобно — идти под перекрытиями, когда сверху грохочут сапогами солдаты. Снизу видно карту. Куча запутанных коридоров. Он выхватывает взглядом блок В с несколькими отдельными комнатами. Камеры. Вламываться в каждую — трата времени и сил, риск обнаружения. Гуль затаивается на плохо освещенном участке и ждет. Первый же офицер, которого он ловит, замирает под лезвием ножа, приставленным к глотке, шепчет номер камеры с новой пленной и обмякает от удара по голове. Пряча бессознательное тело, Харон делает вывод — вирус доброты переносится воздушно-капельным. Да, как грипп. Взламывать камеру — мучение. Он то и дело отскакивает обратно под решетку, выжидая, пока мимо пройдет очкастый в белом халате или патрульный. Потом снова пытается не перепутать провода. Внутри расхаживает какой-то мудак и вещает о благе для человечества, которое наступит, когда заработает проект «Чистота». Не особо церемонясь, Харон сворачивает ему шею и подходит к девчонке — та сидит на полу клетки. Ни рюкзака, ни оружия — только комбинезон Убежища да пип-бой на руке. — Ты в порядке? — вытаскивает из клетки, пока та не надумала включиться. — Да-а-а, — Элис шатается, смотрит на него и расплывается в бессмысленной ухмылке. Видимых ран нет, однако с ней что-то не так. Но времени разбираться нет — он замечает мигающий огонек под потолком. Камера слежения. Великолепно. Они едва успевают скрыться под решетками, когда звучит сирена. Харон изо всех сил старается слиться с грязью, но ярко-голубой комбинезон слишком заметен. Приходится бежать, бежать что есть сил. Девчонка постоянно спотыкается, падает, ее приходится волочить за собой. На помощь приходит Коготь Смерти. Очнувшись от выстрелов, тварь вырывается из транспортировочного ящика и крушит все вокруг. Им удается ускользнуть и скрыться в скалах на Пустоши. Появилось время заняться девчонкой — та едва передвигает ноги. Харон усаживает ее на камень и проверяет состояние. Руки, ноги — целы, следов пыток нет, но глаза покраснели, а зрачки расползлись на всю радужку. — Тебе вкалывали что-нибудь? Гладкокожая активно кивает, едва не сваливаясь на землю. Приходится поддержать за плечи. — Что именно? — Я не зна-а-аю, — удрученно тянет девчонка. — Оно было… ро-о-озовенькое. Черт его знает, что там в Анклаве розового в шприцах. — Тебе нужно проспаться. — Но ведь у-у-утро… — Нужно. — Как скажешь, — уступает девчонка и валится ему на колени. — Тут хочу. Он спихивает ее на землю. Сухой песок — отличный матрас, куда лучше гульских костей. Девчонка недовольно ворчит, но сворачивается клубочком. — Что им от тебя понадобилось? — бормочет он вполголоса. Элис, расслышав, отвечает: — Код активации проекта. Ну-у-у, который «Чистота». Я им — не знаю никаких кодов, а они начали колоть меня розовеньким… Над головой проносится винтокрыл. Харон подхватывает оружие, но грохот лопастей стихает на юго-востоке. - …спрашивали, спрашивали, никак не унимались. Про папу спрашивали. Про доктора Ли, — тем временем продолжает девчонка. — Про Братство Стали и Тридогнайта. До-о-олго спрашивали. А я отвеча-а-ала… — Отвечала? — от такого поворота в голове Харона что-то клинит. Элис — сдала всех? — Отвечала, — она слабо хмурится, но спустя секунду лицо снова безмятежно. — Ну, они же проси-и-или… Ох и худо ей будет, когда она очнется и вспомнит все. Опять начнет себя винить, как в Тенпенни-Тауэр — на этот раз оправданно. Почти оправданно. Во всем виноват наркотик. — У тебя голова в крови, — девчонка все еще глазеет на него. Харон проводит рукой — действительно. — Чужая, — он копается в рюкзаке. Чужая, своя, но лишней гнили не нужно. Смыть. — Давай помогу, — гладкокожая подползает ближе. — Спи, — он пытается отойти, но девчонка цепко хватает за ногу. Харон борется с рефлекторным желанием отпиннуть ее, как кротокрыса. — Давай помогу-у-у… — Сам справлюсь. — Ну пожа-а-алуйста. Всегда хотела! Помыть гулю голову? Он таращится на Элис, как на мяукающего яо-гая. — Ты не в себе. Отпусти и проспись. — Я осторо-о-ожно, — тянет девчонка и еще сильнее цепляется за сапог. — Ну пожа-а-алуйста!.. Долбанутая и обколотая — худшего сочетания не придумать. Как там надо вести себя с обколотыми — как с детьми? Плохо, что он не умеет обращаться ни с теми, ни с другими. — Договоримся. — М? — Ты смываешь кровь и ложишься спать. Усекла? Она кивает с сияющими глазами. Психованная. Гуль достает бутыль с водой и тряпку, садится на землю. Элис негнущимися пальцами откупоривает бутыль и склоняется над опустившим голову наемником. Тот еще успевает подумать, что плохая это была затея… Прикосновения на удивление осторожны. Вместе с водой на песчаную почву стекают бурые комки, волоски, но ни единого клочка кожи. От струек воды щекотно, и он морщится. — Как рана на руке? — внезапный вопрос. — Зажила? — Да. — Хорошо-о-о, — мягко протягивает Элис. — Боялась, зашью неровно и загноится. Странный голос. Теплый, как радиация. Девчонка, едва держась на ногах, действует так аккуратно, что Харон почти не замечает касания к затылку, макушке, вискам. — Зачем ты спрашиваешь? — устало спрашивает он. — Ну, я же ду-у-умаю о тебе. Что за… Что ей там вкололи? — О себе лучше подумай. — Ну-у-у. О тебе интереснее. В голове пусто. Идиотски пусто. Нужно заткнуться — обоим. Вода заканчивается. Элис промокает кожу тряпкой. Пока Харон утирает ладонями лицо, она падает ему на спину — гуль едва удерживает равновесие. — Спа-а-ать, — и пытается обнять, тыкаясь лицом в воротник куртки. Приходится стряхнуть ее с себя и оттащить от лужи. Элис вяло шевелится. — Не уходи, — просит она. Детский сад, в самом деле. Он позволяет вцепиться в предплечье тоненькими пальцами, недолго сидит рядом. Как только ее хватка ослабевает, а дыхание выравнивается — хочет отойти. Но притормаживает. Какая разница, где коротать время? И остается, перебирая снаряжение. Проснувшись, она пинает гуля в бок, перепутав с каким-то полковником, долго извиняется, а потом выпытывает, что с ней произошло — ничего не помнит. Но он не отвечает. Пусть лучше дуется, чем бьется головой о скалы в приступе раскаяния. Не простит ведь себя за то, что рассказала Анклаву, точно. Возомнит, что хуже тех уродов, которые сейчас бомбят Братство, а это не так. Уж Харон в курсе. — Ладно, возвращаемся в мемориал, — бурчит она недовольно. — Папа расстроится, что я ГЭКК посеяла… Да уж, расстроится. Главное, чтоб Братству Стали никто об этом не разболтал. Она идет обратно заметно медленнее. Вяло смотрит по сторонам, крутя радио на пип-бое и оживляется, поймав сигнал бедствия. — Амата! — восклицает Элис, услышав девичий голос, и меняет курс. — И срочно… Ох. Ну, я же все равно потеряла ГЭКК. Один день погоды не сделает. Зайду к ним, — и косится на наемника. — Не против зайти в Убежище по дороге? Придает его мнению значимость? Помимо усталой досады мелькает еще что-то. Не успевает понять. Кажется, было теплым. Отодвигается титаническая дверь. Мигают лампы. Целое, работающее Убежище. Гуль рассматривает обстановку, чуть не упускает выражение лица девчонки — неверящее. — Что здесь произошло… — шепчет она. — Что не так? — Все не так! Вещи набросаны… фу, таракан, — Элис мгновенно давит выползшее насекомое сапогом. Усмехается своим мыслям, но усмешки как не бывало, когда она видит труп в синем комбинезоне. — Лежит дня четыре, — определяет Харон навскидку. Девчонка бледнеет, поджимает губы и мчится к одной из дверей. Боится, что опоздала. Боится, что не успеет спасти. Знакомое чувство. — Матерь божья! — пуля рикошетит над головой гуля вместе с испуганным восклицанием. Харон кидается к укрытию, целясь в ответ — в дверях стоит мужчина в одежде охранника. — Стойте! — выпрыгивает между ними Элис, и наемник подавляет импульс сбить ее с ног, чтоб не задело выстрелом. — Офицер Гомес, не стреляйте! — Элис?! Беги! У тебя за спиной… — Это Харон, он хороший, просто немного гуль! Он мой друг! Что. «Немного гуль»? — Друг? — мужчина опускает оружие, недоверчиво щурясь. Действительно. «Друг»? — Наемник, — подает голос Харон и тоже закидывает дробовик обратно за спину, выпрямляется. Гладкокожий невольно делает шаг назад, бормочет себе под нос то ли ругательства, то ли молитвы. Сразу понятно — ни разу не выходил наружу. Наивный комбез — именуют таких работорговцы. Девчонка помогает ему выйти из шока, засыпав кучей вопросов. Все просто. Кто-то хочет выйти наружу, а кто-то хочет остаться под землей, в безопасности, до конца времен. Повстанцы думают, что снаружи текут реки прозрачной воды, а на лужайки с изумрудной травой светит солнце; и гуль был бы только рад продемонстрировать им свою рожу — вот что приключается с теми, кто загорает под небом Пустоши. Смотритель намерен плесневеть в Убежище вечно, и Харон, честно говоря, его понимает. Тут светло. Безопасно. Есть чистые еда и вода. Но Элис почему-то не согласна. После разговора со Смотрителем она хмурится, качает головой и решает повидаться с лидером повстанцев. Харону забавно наблюдать, как его обходят, прижимаясь к стенам, охранники, а пип-бои потрескивают от радиационного фона. Еще забавнее вытягиваются лица «повстанцев», в большинстве таких же детей, как Элис. Робот-помощник, выглянувший из подсобки, предлагает перевести «этот исключительный образчик стадий разложения» в морг. Элис швыряет подвернувшейся под руку кружкой, и робот оскорбленно уплывает обратно. — Поверь, вам нечего делать снаружи, — пытается убедить Амату девчонка. — Там очень опасно. — Но ты ведь выжила. — Добрые люди помогли. Знаешь, что было бы для вас идеально? Организовать торговлю с ближайшим селением, а самим сидеть здесь. Идеалистичное, но разумное решение. До первых рейдеров. — А еще стоит организовать хорошую оборону. На поверхности многие зарабатывают грабежом и работорговлей… Амата накрывает рот ладонью. Гуль хмыкает — ничего не упустила. Настоящая воспитанница Пустоши. — В общем, я поговорю с твоим папой еще раз. И Элис в который раз демонстрирует чудеса красноречия. Амата, ставшая новым Смотрителем, немного растерянно смотрит на охрану, но берет себя в руки и отдает указания жителям. Разобрать завалы, убрать тела, починить сломанные двери. Элис тоже хочет включиться в работу, но подруга отводит ее в сторону. — Мне жаль, но многие по-прежнему испытывают к тебе неприязнь. Будет лучше, если ты уйдешь. Навсегда. Девчонка аж застывает. — Какова благодарность, — бросает Харон, уставившись на нового Смотрителя в упор. — Если бы я могла, я бы оставила Элис в Убежище, — глаза Аматы поблескивают. — Но ее могут убить. — Как и снаружи. — Тихо, тихо, — вмешивается гладкокожая, хлопая ладонью по плечу наемника. — Мне в любом случае нужно с кое-чем разобраться на Пустоши. Да и большая я стала — в Убежище сидеть, — она улыбается подруге. — Если откроете торговый путь, обещаю, буду таскать вам горы деталей в обмен на воду из фонтанчиков. Амата хихикает. Они заканчивают разговор на мирной ноте, прощаются, и Элис идет к выходу. — Она была моей единственной подругой, — говорит она вполголоса. — Снаружи я приобрела друзей больше, чем тут — за всю жизнь. — И врагов тоже. — Лучше куча друзей и куча врагов, чем вообще никого. Так что не надо меня защищать, мне и на Пустоши хорошо… Ой, то есть, меня надо защищать, надо! Я имела в виду, не надо оставлять меня здесь, а самому уходить или что-нибудь в этом духе! — Понял, — вздыхает гуль. Думает, он совсем тупой? — Куда я от тебя денусь. Девчонка замолкает, таинственно улыбаясь. Харон запоздало понимает, что стоило бы упомянуть контракт… Но, кажется, даже если бы контракт исчез, он бы все равно продолжил идти рядом. К тому же, сейчас ей поддержка нужна, как никогда. Вокруг мемориала маршируют отряды Анклава, а глава Братства Стали сообщает, что ученые и ее отец пожертвовали собой ради проекта. — Мы готовимся штурмовать мемориал. Ты знаешь код к очистителю? — спрашивает старик. Девчонка качает было головой, но замирает. — Да. Я знаю. В ее глазах пусто. Им выделяют койки в общих казармах, и гуль, бросив матрас на свою койку, не выдерживает: — Когда ты успела узнать код? — Вспомнила в Убежище, — Элис застилает кровать. — У мамы была одна любимая цитата: «Я есмь Альфа и Омега; жаждущему дам даром испить воды живой». Иоанн Богослов, стих двадцать первый, строка шестая. Я не понимала, почему папа так любит ее повторять, но теперь… Она вздыхает, садится на идеально ровную постель и неподвижно смотрит в пол. — Анклав знал, куда напасть, — негромко произносит девчонка. — Знал места блокпостов. Вот черт. — А еще они узнали, чем занимается мой отец… Черт-черт-черт. — Они вкололи тебе какую-то дрянь, и ты болтала всякую чушь, — поспешно перебивает Харон. — Если бы наркотик не сработал, применили бы пытки. Поверь, они бы в любом случае получили то, что хотели. — Всякую чушь?.. — Элис подтягивает колени к подбородку. — Какую, например? — Неважно. Твоей вины в произошедшем нет. Запомни это. И если кто-то из Братства попытается тебя обвинить — я лично с ним разберусь. Это еще что — румянец? — Спасибо, — она сутулится, и из-за колен выглядывают только зеленые глазища. Облегчение — вот что он испытывает. А затем — глухое недоумение. С каких пор он стал так беспокоиться за эту гладкокожую? Либо в Братстве нет дураков, либо никто не в курсе произошедшего — к Элис все относятся спокойно и доброжелательно. Гуля просто игнорируют, что для Братства — высшая форма великодушия, на которую они способны по отношению к нелюдям. Даже лестно. У Анклава явно что-то идет не так. Винтокрылы летают днями и ночами, вокруг мемориала куча солдат, но очиститель они запустить не могут. Братство усиленно готовится к атаке. Элис находит, чем заняться: совершает короткие вылазки по заданиям Братства, навещает знакомых в Мегатонне и временами патрулирует вместе с Прайдом. Все это, как всегда, бескорыстно — ну, хоть кормят, на том спасибо. Девчонка все так же весела, общительна и топографически тупа — однажды забредает на территорию Анклава и ухитряется притвориться местным жителем, что ее и спасает. Однако в ее поведении появляются странности. Временами она сидит и пялится в пустоту, не двигаясь, не моргая. В такие моменты Харон толкает в плечо, напоминает почистить оружие и разобрать рюкзак. Она нехотя слезает и понемногу взбадривается, сортируя хлам на нужный, вроде нужный и когда-нибудь нужный. Еще одной странностью становится то, что она постоянно ошивается рядом с гулем. Раньше он мог это понять — путешествия, напарничество, все дела, — но в Цитадели-то зачем, когда рядом столько людей, чтоб поболтать и подружиться. Более того, постоянно пытается прикоснуться. Помочь подняться на стену — взять за руку, смахнуть кирпичную крошку — потрепать по плечу, и вообще пырится на него часами. Хорошенько подумав, гуль понимает — Элис странно себя вела и до этого. Просто сейчас все проявилось четче. Харон пытается понять, что ему в этом кажется странным… И тут до него доходит. Когда его рожа еще была ровной, и кожа с нее слезала только от обгара, он уже сталкивался с таким поведением. Он никогда не был семи пядей во лбу, но этого и не требовалось, чтобы понять причину. Понять. Однако он совершенно не представляет, что делать. Ментатов бы. Ему требуется много часов, чтобы все обдумать. Как поступить лучше? Что сказать и что сделать? Он размышляет над этим все свободное время, которого не так много — основная работа по-прежнему защищать эту бедовую гладкокожую. Защищать. Это главное. Помочь дойти до цели невредимой. Перебить всю мразь, которая не прочь ее выпотрошить. Значит — не уходить. Его радует эта мысль. Но он думает дальше. Что ей может потребоваться от гуля? Помощь в бою? Разговоры за едой и перед сном? Дружба? Да без проблем. Но если позволить ей и дальше вести себя таким образом, хотеть она будет большего — того, что полусгнивший живой труп не предоставит. Романтика и гули несовместимы. Вряд ли ей понравится выковыривать из-под ногтей кусочки тухлого мяса и сплевывать гной. Последнее, что Харон хотел бы увидеть — это омерзение на ее лице. Он решает не давать ложных надежд. И, когда она тянется к его руке на прогулке до Мегатонны, ловит за кисть. — Что ты делаешь? — ровно спрашивает Харон. — Я… ну… — бормочет она, заливаясь краской. — Отвечай. Что ты сейчас делаешь? Она сглатывает, набирает побольше воздуха. И гуль обреченно угадывает ее слова: — Ты мне нравишься! У него хватает самообладания отпустить руку. — В смысле… ты классный! Ты с виду бука, но на самом деле хороший. Добрый. В каком-то смысле даже симпатичный. И, в общем, я… Но не хватает смелости — выслушать до конца. — Ты — держатель контракта. Мой наниматель. Так и должно остаться, — жестко выговаривает Харон, контролируя каждый звук. Это сложно. Еще сложнее — смотреть при этом Элис в глаза и видеть, как смущенно-радостный взгляд превращается в побитый. За такое хочется и себя побить, и он не знает, почему — поступает ведь правильно. В Мегатонне Элис не разговаривает с ним, даже не желает, как всегда, спокойной ночи. Но утром она здоровается и снова улыбается. Харон очень надеется, что тихие всхлипы этажом выше ночью ему почудились. Верно, почудились — девчонка безмятежна, что твой брамин на водопое. Разве что пялиться стала меньше, и прикосновения исчезли. Совсем. И, нет, ему на это плевать. Совершенно. Когда Братство объявляет о готовности к штурму, Элис вызывается идти вместе с Прайдом. Его это откровенно пугает: даже с ее удачливостью, авангард — не лучшее место для людей без силовой брони. Да и вообще, не место ей в такой заварушке. Отдала бы код кому-нибудь и сидела вдалеке с биноклем, наслаждаясь видом. — Я должна там быть, — вот и все, что она отвечает. — У очистителя. Должна закончить то, что начал папа. К тому же… Кто знает, может, из ученых кто-то выжил? Она надевает вместо извечного комбинезона броню и не высовывается из-за стальных спин во время боя. Харона это вполне устраивает. К тому же, отряд идет за гигантским боевым роботом — да, это реальность, а не приход от передоза, — и на их долю мало кто остается. Солдаты рассредоточиваются, зачищая мемориал, а небольшая группка — Элис, Харон и девица из Братства, Лайонс, идут к пульту управления. Там их ждет очередная перестрелка: несколько людей Анклава, мужчина в длинном пальто и измученная, оборванная доктор Ли в углу. Мужчину кличут полковником. Харон не отказывает себе в удовольствии прострелить ему голову в упор. — Они саботировали, — едва выдыхает ученая, когда Лайонс трясет ее за плечи. — Саботировали проект. Скоро все взорвется, если не ввести код… — У нас есть код, все в порядке. — Нет, — перебивает Ли, хватаясь за руки, фокусирует взгляд. — Выброс… будет радиационный выброс. Тот, кто введет код, погибнет. Дайте догадаться, кто решит пожертвовать своей задницей во имя мира во всем мире и чистой воды для всех? Браво, у нас есть победитель. Или проигравший. Как посмотреть. — Доктор Ли, — зовет Элис. — Из вашей группы спасся еще кто-нибудь? Харон не уверен, что глаза женщины закрываются только от усталости и физической боли. Она молча мотает головой. — Значит, нужно вводить код… — Лайонс растерянно смотрит на девчонку. — Присмотри за доктором Ли. Я введу код, — ровно отзывается та. — Элис, — хрипит ученая. — Твой отец… он… — Да, я знаю… — Он гордился бы тобой, — Ли кривится. Лайонс склоняется над ней. Девчонка переводит взгляд на очиститель — смотрит такими же пустыми глазами, как на стены в казармах Братства. Харон наконец-то находит в куче карманов то, что искал, и окликает: — Постой. Надо поговорить. Элис улыбается. Светлая улыбка, умиротворенный взгляд смирившегося со своей участью человека. — Конечно. Нам надо попрощаться, — кивает она. — Лайонс, я буквально на пару минут. — Поторопитесь. — Отойдем, — просит Харон, и гладкокожая следует за ним. Гуль снимает колпачок с подготовленного шприца. Когда они с Элис заходят за угол, поворачивается к ней, осторожно кладет ладонь ей на шею. Глаза — зеленые, такие зеленые, — расширяются, и она растерянно замирает, упуская момент, когда Харон вкалывает мед-х в другую сторону шеи. Элис ойкает, пытается дернуться, но рука надежно фиксирует движения. Харон отбрасывает пустой шприц. — Знаю, от меня воняет. Потерпи, хорошо? — просит он, прижимая к себе, лицом в плечо, чтоб не наделала глупостей и не сбежала. — Что ты мне вколол? — Двойная доза мед-х. Сейчас ты уснешь. Элис немного трепыхается. Харон не дает вырваться. Она обмякает. — Зачем? — голос вялый. Мед-х начинает действовать. — Ты не пойдешь туда. — Я должна… — Ты должна жить. — Но кто тогда… — Элис слабеет, едва держится на ногах. Ему приходится обнять крепче, чтобы девчонка не упала. — Я пойду. — Ни за что! — ахает она неожиданно громко, с силой дергается. — Ты не обязан… Если это из-за того, что я держатель контракта, то я аннулирую его! — Контракт в любом случае будет аннулирован, — возражает Харон. — Разница в том, кто останется жив. Лучше, если это будешь ты. — Что за глупости! — язык заплетается, но она из последних сил пытается бить его кулаками. Слабые удары, словно мотыльки о стекло лампы. — Ты добрый человек, Элис. Ты поможешь многим людям, если останешься жива. — Он успокаивающе поглаживает по спине. Удары прекращаются. — Засыпай. Все будет хорошо. Береги себя. Найди кого-нибудь надежного, чтобы помогал в пути. — Я уже… тебя, Харон… — едва разборчиво бормочет она в ответ. Гуль ощущает объятие — ответное, едва заметное, прежде чем девчонка теряет сознание. Гули плохо ощущают запахи и вкус. Тактильных рецепторов почти нет. Однако Харон чувствует и запоминает гладкость, мягкость щеки под его ладонью — левой, на которой еще осталась не сгнившая кожа. Большего он себе не позволяет. Не хочется, чтобы от гладкокожей воняло тухлятиной. Лайонс сверлит разъяренным взглядом, когда он сгружает ей второго подопечного, и едва не кидается с миниганом наперевес, но ее останавливает Ли. Она хрипит что-то о слишком высоком уровне радиации, даже для гуля. Харон отмахивается и поднимается по ступеням к пульту очистителя. «Стих двадцать первый, глава шестая». Он надеется, что Элис сможет полюбоваться на траву, которая вырастет благодаря этой воде — зеленую, как ее глаза.