"Вкус полыни и лакрицы"

«Никогда не влюбляйся в продажную женщину. Это кончается плохо! В Буэнос- Айресе в борделях танцуют танец. Он рассказывает о проститутке! И мужчине, который влюбился. В нее… Сначала – желание. Потом – страсть! Затем – подозрение. Ревность! Гнев! Предательство! Когда любовь продается – не может быть доверия. А без доверия не может быть любви! Ревность! Да! Она сведет тебя с ума!» «Мулен Руж»

Свет фонарей отражался от мокрого асфальта. В воздухе стоял кисловатый запах пороха от сгоревших фейерверков. Праздник кончился, на горизонте уже серела полоска позднего осеннего рассвета. Облака, принимая странные формы, лениво ползли по небу, сливаясь друг с другом и распадаясь на более мелкие части, сквозь которые пробивался свет. Мокрые конфетти в виде пошлых сердечек, бумажные внутренности китайского дракона, ночью извивавшегося по улице, словно гигантская подсвеченная змея. Втоптанный в грязь серпантин, мертвый и блеклый, а еще несколько часов назад он взлетал вверх, оседая на лицах и плечах прохожих. Лампочки старомодных вывесок безумно мигали, словно не могли определиться до конца, гореть им, или все же погаснуть, оставив улицу дожидаться солнца в одиночестве. Одна из них, металлическая и самая большая, лениво поскрипывала на ветру, словно погрузившись в пьяный сон закоренелого алкоголика. Половина огней была перебита и теперь хрустела под подошвами ботинок, превращаясь в поблескивающее крошево. Ветер завывал, развлекаясь и проникая повсюду, качая вывески, заставляя мусор кувыркаться по лужам, раз уж делать все равно нечего. Окурок зашипел и погас, попав в холодную осеннюю воду, мелкие брызги которой остались на джинсах, ветер в отместку дохнул спиртным смрадом в лицо. Все казалось серым, скомканным и незначительным. Словно ты снял волшебные очки, которые отлично ретушировали реальность. А она была крайне неприглядной. Как огромный синяк на симпатичном личике проститутки. Только лишний раз доказывает, что все декорации придумываем мы сами и предпочитаем не замечать грубой штопки задника, мышиного помета на сцене и разбитых огней рампы. Я уже тоже попался на это. Можно было бы оправдать себя, что я был «мотыльком, летящим навстречу слепящему свету». Но это было не так. Я знал, куда я шел, и это было моим единственным вариантом побега. Здесь не бывает счастливых людей, и никто не попадает сюда по своей воле, кроме наших клиентов. Они платят за то, чтобы оказаться на этой улице, небольшом квартале, в который никак не попадешь, если не знаешь проходов. Они расположены в подвалах домов, за запертыми дверями черных ходов, чердаков, пожарных лестниц. Другой мир, запертый внутри привычного нам. Здесь нет булочных, аптек, обычных людей. Вместо окон – витрины, вместо полицейских – сутенеры. Но, тем не менее, каждый вечер улица превращается в яркий карнавал похоти и разврата, музыка льется из всех борделей и забегаловок, тела жадно прижимаются к тебе со всех сторон. Сложно описать это так, как ты чувствуешь, когда впервые оказываешься здесь. Это взрыв зрелища, вкуса, запаха, цвета. Это фейерверки, обнаженные тела, абсент и музыка. Цветные вспышки ослепляют, горячая кожа – обжигает, а рот сводит от едкого вкуса полыни. Нервы вибрируют в такт, так же как и асфальт под ногами, а после очередной стопки, вибрирует все, что ты видишь. Пульсирует в такт сердцебиению, ты веришь, что все вокруг - твои друзья, они любят тебя, хотят, чтобы тебе было здесь незабываемо хорошо, а на утро выкидывают с пустыми карманами, попользовавшись тобой, как презервативом. Люди, приходящие сюда, понимают и сознают это. Это для них – определенный род экстрима, за гранью реальности и близкий к голливудскому шику и романтике жизни на улице. Они видят то, что хотят видеть. Более того – платят за то, чтобы стать частью этого безумного шоу. Здесь можно найти все, что захочется самой развращенной душе. Бесконечно длинные ряды витрин, по которым скользят отблески цветных фонарей, предлагают тела, белые, загорелые, черные, стройные, пухлые, откровенно тощие, с татуировками и без них. Кружево, кожа, тюль занавески, скользящей между широко разведенных бедер и скрывающей то, что уже предназначено только тому, кто готов потратить деньги. Латекс, плетки, венецианские маски, мальчики, мачо, трансы, повторю еще раз, такого вы не увидите даже в Амстердаме. Когда я впервые пришел сюда, проскользнув через заднюю дверь прачечной, вечер еще только начинался. Солнце скрылось в дымке электрических огней, окрасив небо во все оттенки между ярко-оранжевым и фиолетовым. Воздух был наполнен сладковатым запахом травки и острым – алкоголя. Винтажные вывески горели ярко и ровно, вся улица - словно специфическая открытка. Навстречу мне попадались совершенно разные люди, порой настолько необычные, что я раскрывал от удивления рот. Накачанные молодые мужчины в кожаных куртках, берцах и очках – хозяева той или иной проститутки, сутенеры, подпирающие стены возле витрин, не заметные на первый взгляд. Чаще всего они решают проблемы по телефону, параллельно сканируя взглядом улицу, выискивая потенциальную жертву, которая уже пускает слюни возле залапанного стекла. Девушки, разной степени наготы, каждая – в своем неповторимом образе, либо развлекают клиентов в барах и старомодных кабаре, либо предлагают себя на улицах, импровизируя на ходу, и каждый вечер устраивают такое шоу, что его еще долго вспоминают все, кому удалось его увидеть. Я помню многое, что отпечаталось внутри моей головы именно в тот первый вечер. Сейчас, проходя мимо открытых нараспашку дверей, разбитых окон и погаснувшей иллюминации, я живо представляю, что было там именно в тот день. Здесь сыпал искрами от булав, охваченных пламенем, факир. Красивый, мускулистый, с матовой кожей, по которой разбегались оранжевые отблески. На той лестнице подтягивала чулки красотка, заметив меня, она тут же предложила провести вечер в ее компании, а встретив отказ, покрыла меня отборной испанской руганью. Центром этого небольшого несуществующего квартала было кабаре «Peacock» («Павлин»), где вторая половина вывески (Cock) была нарочно увеличена и подсвечена. Именно на ней я впервые увидел его. И теперь было очень странно смотреть на желтые ленты, опечатавшие вход. «Место преступления. Не пересекать.» Черные буквы въедались в мозг, пульсируя на кислотном фоне. Это било по глазам в общей серости осеннего утра. Казалось, время застыло. Квартал словно вымер, и все мои воспоминания представлялись не больше, чем сном после пары таблеток кислоты. Под ногами валялась женская туфля, потерянная в суматохе ночи, кокетливо-вульгарная, на платформе и огромном каблуке. Я растерянно поднял ее, вертя в руке и снова затягиваясь последней оставшейся сигаретой. Кому она могла принадлежать из тех, кого я знаю? Лотти? Милене? Пожалуй, любая проститутка или стриптизерша могла носить такую. Он тоже иногда надевал каблуки, ковыляя на них и кутаясь в пошлый пеньюар с перьями. До сих пор улыбаюсь, вспоминая эту картину. Кажется, он еще пел какую-то дурацкую песню про двадцать моряков и одну проститутку. Он вообще любил дурацкие песни, половину которых сочинял сам, Самая его любимая была до ужаса странной. Про девушку по имени Молли Малоун. Почему-то он называл ее «шлюшкой с тележкой», но никогда не объяснял, почему. И откуда вообще взял эту песню. Ему было двадцать два. Хотя всем остальным он всегда говорил, что ему восемнадцать. Только я знал его настоящий возраст, и то это вышло случайно – просто однажды он забыл спрятать паспорт. Так же я выяснил его настоящее имя, а не тот псевдоним, под которым он работал. Мне всегда казалось, что он не боится никого и ничего. Ни Бога, ни черта. Он мог танцевать на вывеске шириной в три шага, подвешенной на уровне второго этажа. Пьяный в стельку, мог ходить по краешку парапета на крыше, балансируя больше при помощи бутылки абсента, чем кружевного зонтика, оставшегося от одного из образов. Его поступки шокировали и заставляли сердце биться чаще. Я и вовсе замирал, когда он выкидывал что-то из ряда вон выходящее. Он мог подраться с клиентом, спровоцировав того очередной выходкой. Пару раз мне приходилось разгребать это дерьмо за него, когда он в очередной раз слез с какого-нибудь мужика за минуту до оргазма, оставив того неудовлетворенным и взбешенным, словно кабан в брачный период. Голые они выскакивали в коридор, Билл, пьяно хохоча, прятался за мою спину, пока я утихомиривал клиента, пожелавшего свернуть строптивой проститутке ее хорошенькую шейку. Оглядываясь назад я могу теперь с уверенностью сказать, что не встречал никого более странного чем он. Он сам все решил за нас обоих еще при первой встрече. Было то ли Рождество, то ли Хеллоуин. В общем, какой-то из этих насквозь коммерческих праздников, резко повышающих продажи конфет и мишуры. В Квартале тоже праздновали, но самым ходовым товаром были презервативы. Возле «Павлина» было много народу, целая толпа, хотя до основного представления было еще около часа. Проходя мимо, я просто не смог удержаться от искушения и решил посмотреть, что же там такое происходит. Многострадальная вывеска покачивалась от резких движений чечетки, которую выбивали стройные ноги, обтянутые сетчатыми колготками с дырами. Чем выше я поднимал взгляд, тем сильнее увязал в этом образе, словно муха в мазуте. Наконец-то все детали сложились в одно целое, и я замер, впитывая в себя силуэт, освященный мягким оранжевым светом. Стройный и поджарый, словно существо из потустороннего мира, злобный владелец демонического цирка, в цилиндре и с тростью, которая сейчас находилась у него между ног, скользя туда-сюда между обтянутых черным латексом ягодиц. Сильнее и быстрее, глубже, едва в бешеном степе наступал перерыв. Узкие бедра, голая бледная грудь в вырезе распахнутого пиджака, больше смахивающего на камзол с эполетами. Черные блестящие шорты, надетые на голое тело, обтянувшие его, словно вторая кожа. Никогда еще мужчина не вызывал у меня такого бешеного слюноотделения, желания, от которого бросало в холодный пот и дрожь. Я пришел в себя, только когда понял, что стою, глубоко засунув руки в карманы джинсов, пытаясь скрыть вздыбленный стояк. Хотя, практически все в этой толпе испытывали схожие ощущения. Сколько времени я провел, пялясь на него – непонятно, но довольно долго, если судить по затекшей шее. Его выступление уже подходило к концу, он раздавал всем воздушные поцелуи, а затем прыгнул в толпу, наслаждаясь ощущением десятков рук на его теле. Это было невероятно. Однако, я ошибся, когда посчитал, что на этом все закончится. Стоя обеими ногами на асфальте, он прошелся в разные стороны, придирчиво оглядывая собравшихся людей. Где-то сзади раздался выкрик «Выбери меня!», породивший волну смешков. Кокетливо улыбаясь, парень крутил длинную прядь, виднеющуюся из-под шляпы с правой стороны лица. Кожаная перчатка издавала тихий скрип, пока он продолжал вращать кистью. Я не ожидал, что его взгляд остановится на мне. Чем я привлек его тогда – он мне так и не сказал. Просто подошел и втянул в поцелуй, глубокий и пошлый. Я больше чем уверен, люди со стороны видели, как сплетаются языки, слышали тихие влажные звуки, чувствовали тот же полынный запах, что и я. - Дама сделала свой выбор. – почти пропел он, делая издевательский реверанс и подхватывая меня, толком ничего не соображающего, под локоть, уводя прочь из этой плотной толпы. Вот так мы с ним встретились. Для него было шоком, когда он узнал, что я не клиент. Более того, что я его потенциальная крыша. В принципе, трах в паре «сутенер-проститутка», не является чем-то сверхъестественным, скорее, это даже норма. Но была одна особенность – у него не было сутенера. Он был шлюхой в полусвободном полете, предпочитая сам вести все дела. Сам находил клиентов, сам называл цену, сам отдавал условленную долю хозяину Квартала. Конечно, многие из девочек предпочитали «крышу» посерьезнее, исправно отдавая проценты сутенеру не только наличными, но и натурой. Но, как я уже говорил – он не боялся ничего. На его теле было несколько шрамов, оставшихся от самых серьезных переделок. Один шел под подбородком, от уха до уха, тонкий и бледный, едва заметный. Один – на ребрах – он перекрыл татуировкой. Первый он получил, отказавшись кому-то отсосать за просто так. Он смеялся, неся какой-то бред, не замечая опасной бритвы, прижатой к горлу. Рассказывал он про это, тоже откровенно веселясь, едва ли не в лицах изображая, что и как было. Но иногда на него накатывала меланхолия. Серая и беспросветная, как плотные осенние тучи. Он мог лежать на кровати, смотря в одну точку, и есть лакричные палочки. Дома он никогда не пил и не закидывался. У него даже таблеток никаких не было, кроме антибиотиков. Его комната напоминала гримерную престарелой театральной дивы, эдакая коллекция трофеев сценической жизни пополам с ассортиментом секс-шопа. Когда он уложил меня на страшно неудобную кушетку, накрытую покрывалами, халатами, перьями, я подумал, что здесь взорвалось кабаре. А он полностью взял инициативу в свои руки, ловко раздевая, успевая коснуться везде-везде, что-то прошептать на ухо, непременно пошлое и откровенное, лживое и имеющее свою цену в его прайслисте. Все мои попытки возразить или что-то объяснить были тут же пресечены, проглочены в требовательном поцелуе или стерты из памяти одним единственным движением языка от ключицы вверх. Я даже не успел понять, когда он снял с меня футболку. Только видел как длинные пальцы, все еще обтянутые перчатками, расправляются с ремнем на джинсах. В мягком оранжевом свете многочисленных ламп и ночников, он казался еще младше, тени легли на лицо, очерчивая скулы и делая его взгляд глубоким, бархатным, загадочным. Черные пряди, жесткие и острые, словно иглы. Следы от старых засосов на шее, оставленные неосторожным клиентом. Шрамики в мочках ушей от серег, очевидно когда-то давно вырванных из плоти. Чем сильнее я разглядывал его, тем больше деталей бросалось в глаза. Его лоск не был идеальным, он не делал его лучше или совершеннее. Но при всем при этом он был потрясающе красивым. Я никогда никого подобного ему не видел. Со всеми этими шрамами, тоннами косметики, хриплым прокуренным голосом и абсолютной невменяемостью в глазах. - Я не смогу заплатить тебе. – только после этой фразы он замер и поднял на меня взгляд, все еще низко склонившись над моим животом. Его лицо напомнило мне пантеру на водопое, темный взгляд, нашедший жертву, влажные губы и оскаленные клыки. - Я не занимаюсь благотворительностью. – коротко бросил он, распрямляясь и запахивая на себе халат, сдернутый с кресла. Пиджак он тоже снял в самом начале. - Догадываюсь… - с сожалением протянул я, садясь и пытаясь отдышаться. - Что, совсем в карманах пусто? – он буквально ощупал меня взглядом. – Тогда как ты сюда попал? За вход в Квартал нужно заплатить. – он прищурился, потерев большой палец об указательный. - Я здесь теперь работаю. – признался я. А он недоверчиво сел обратно, не скрывая своего наглого, оценивающего взгляда, шарящего по моему телу, лицу, одежде. - Шлюха из тебя не выйдет. – хмыкнул он. - Оставь это себе. Я работаю на Оуэна. – я потянулся за футболкой, ощущая растущее сожаление. Кто меня тянул за язык? Трахнул бы его и ушел со спокойной душой и членом, а теперь сиди и мучайся от тесных джинсов и не вовремя проснувшейся совести. Точнее, эгоизма. Какая уж тут совесть. - Сразу сказать слабо было? Или думал, поиметь меня, как любую другую сучку, и свалить, наигравшись? - Признаюсь, это было в моих планах. – я улыбнулся ему, но получил лишь когтистый кулак, вцепившийся в косички на затылке. Что ни говори, а парень есть парень. Сейчас я видел и его мускулы на худом, жилистом теле, и темные волоски, покрывавшие руки. Ноги были идеально гладкими, длинными, с острыми коленками, которые внезапно стали моим фетишем. Он был сильный, гибкий, быстрый. И никогда нельзя было понять, что происходит у него в голове. И сейчас я видел в его глазах яркие абсентные огни, искорками взрывающиеся в зрачках. Пять минут назад он слез с меня, поняв, что я не клиент. А теперь он боролся и наступал, желая сломить и доказать, что он сильнее. Со мной можно было не церемониться, я моментально перешел в разряд «коллег по Кварталу». В результате нашего спарринга мы оба оказались на полу, он запутался в скользкой ткани халата, сковавшей его руки и сыгравшей против него. Поверженный, но не сломленный, абсолютная проститутка, шикарная и порнографичная. Ему нравилось происходящее, он умел получать удовольствие от своего статуса и работы. Он любил целоваться больше чем трахаться. Самозабвенно погружался в ласки, до тех пор, пока возбуждение не становилось нестерпимым, а губы не начинало саднить. В тот раз мы все же переспали. Позже он доказывал мне, что просто хотел получить удовольствие, был обдолбанный и вообще ничего не помнит. Но я точно знал, что эта ночь так же прочно засела у него в памяти, как и у меня. Что он помнит и до сих пор ощущает весь вкус первых ласк и касаний. Новый человек, тело, чувства, ожидания. Каким будет этот поцелуй, минет, секс? После, когда я собирал в полутьме свои разбросанные по полу вещи, он спросил, есть ли у меня уже подопечная шлюха. Так и назвал – подопечная шлюха. Я оглянулся на него, надевая джинсы прямо на голое тело. Боксеры я найти так и не смог. Он лежал на своей дурацкой кушетке, широко разведя ноги, не стесняясь ни своего тела, ни своего вида. В пальцах у него тлел косячок, распространяя сладковатый запах. - Да, уже есть. Если ты не против. – я усмехнулся углом рта. Он понял меня верно. Встал, застегнул мои джинсы и прошептал прямо в губы, выдыхая плотный белый дым. - Тогда договорились, ковбой. Я переехал к нему спустя полтора месяца. Он жил в одной из небольших квартир, расположенных над борделями и секс-шопами. Всего две комнаты и кухня. Одна принадлежала ему, а вторая была завалена разным хламом. Я убил почти три дня, чтобы привести ее в божеский вид. Почти все пространство занимала кровать, но мне ничего больше и не было нужно. Мы работали вдвоем, выходя из дома на закате, и возвращаясь за пару часов до рассвета. Абсолютно вампирский образ жизни, но к нему привыкаешь на раз-два. Привыкаешь завешивать окна жалюзи и плотными шторами, чтобы солнце не мешало спать. И приходя домой – падаешь, не чувствуя ног, не находя сил даже раздеться. Правда, он отучил меня от подобного бардака. Он всегда приходил и смывал с себя пот, грязь, следы чужих рук и губ. Тщательно стирал макияж, с волос исчезал слой лака и геля, они становились мягкими и немного волнистыми. Увидеть его таким в первый раз после регулярных встреч, когда он был безупречен – было очень странно. Бледный, с кругами под глазами, с гораздо более мягким взглядом, направленным внутрь себя. Но дома его странности не уменьшались. В первую же ночь, точнее раннее утро, когда я только-только уснул после тяжелых дней, я был жестоко разбужен, потому что он прошелся прямо по мне, наступив на живот и нисколько не волнуясь по этому поводу. Пока я матерился и пытался отдышаться, он вышел прямо в окно, испугав меня до чертиков. Я подумал, что ему стало плохо от дикого количества алкоголя и наркоты, которую он мешал, не соблюдая никаких пропорций и не задумываясь о последствиях. Его организм был просто железным, спокойно переваривая весь этот адский коктейль Молотова. Поэтому, думаю, любой бы на моем месте, подумал, что галлюцинации настигли парня, добив его психику окончательно. Но все оказалось гораздо проще. За все это время я не заметил, что за окном пожарная лестница. Он сидел на металлических ступеньках, щурясь на медленно встающее солнце, и кутался в халат, натягивая рукава на пальцы. Между колен была зажата кружка с горячим какао, а в уголке рта вместо сигареты торчала лакричная конфета. Я выдохнул, прислоняясь к оконной раме и наблюдая за ним. Заметив меня, он молча подвинулся, разрешая сесть рядом. Сидел, дожидаясь рассвета, глядя на красное солнце такими же красными глазами, не обращая внимания на слезы, от яркого света по воспаленным векам. Он откусил половинку лакричной палочки, протягивая остаток мне. Когда солнце поднялось над городом, осветив пустой и мертвый Квартал, он встал и вернулся в комнату, укладываясь на мою кровать, на мою подушку, подтягивая ноги к животу и накрываясь моим одеялом. В этот миг я даже забыл, что ненавижу вкус лакрицы. Добиться чьего-то доверия – само по себе не просто. Добиться доверия человека, давно привыкшего со всем справляться в одиночку и считающего окружающих если не врагами, то недоброжелателями точно – и вовсе подвиг. Поначалу Билл жил за высокой стеной, которую выстроил вокруг себя против остального мира. Я тоже был за его барьером, но ближе чем другие. Не знаю, что им двигало в тот момент, когда он решил работать со мной, и тем более не знаю, что он курил в тот момент, когда предложил поселиться у себя. Он никогда ничего не объяснял, равнодушно пожимая плечами и ясно давая понять, что все решения, происходящие у него в голове, тебя не касаются. Есть лишь голые факты и уже твое дело – принять или отказаться. Постепенно, осознав тот факт, что в его квартире болтается еще что-то кроме мебели и хлама, он начал по кирпичику, медленно и незаметно разбирать свою стену. Я делал свою работу хорошо, прикрывая его каждую ночь, решая все конфликты и проблемы, возникающие постоянно. То шлюхи готовы подраться за клиента, то сутенеры территорию не поделили. Билла вообще не любили уличные девушки. Все его знакомые работали в «театрах», периодически давая ему возможность выступить там или здесь. Он появлялся везде, как тень, возникая под фонарем именно в тот момент, когда очередной мужчина готов выгрести все наличные из своего кошелька. Или подходя к столику, присаживаясь на него и выставляя напоказ стройное бедро, от которого у клиентов начиналось слюноотделение. Это был талант, безупречное, доведенное до филигранной точности, мастерство. Один взгляд, томный и быстрый, глубокий, как ночь, одно прикосновение, парализующее волю, и разум готов капитулировать. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Ведь я попал в его сети с первой же встречи. Все, что ему было нужно – это деньги, немного удовольствия и ощущение полной власти. Иногда мне казалось, что это патологическая потребность всеобщего обожания и поклонения. Чем больше его «любили», тем лучше. Он питался этим, жил и дышал. У него не было никаких принципов, вроде « не целуюсь в губы». Он высасывал душу через рот и мозги через член. В аду из него бы вышел идеальный Суккуб. Он соглашался на все, будь то групповуха или какой-нибудь извращенец, ловящий кайф от того, что Билл позволит ему нюхать и облизывать его ноги. Наручники, каблуки, золотой дождь. Все зависело от того, сколько вы готовы ему заплатить. Честно говоря, я был готов целовать его ступни просто так. Потому что не мог удержаться, видя его тонкие лодыжки, длинные узкие стопы, голубые вены, выступающие на щиколотках. Чем больше прекрасных деталей я в нем видел, тем сильнее я понимал, что влюбляюсь в них. Его абсолютную красоту можно было только грубо хотеть. Хотя бы на пару мгновений сделать своей, обмануться, пожелать, обладать, пользоваться и надеяться, что частичка этого навсегда останется с тобой. Но вот что-то такое ненормальное, как любовь к его ногам – это именно любовь. Он смеялся надо мной, когда я лежал поперек кровати, позволив закинуть на себя и руки и ноги и журналы и пепельницу. Когда мы отдыхали вдвоем от окружающего мира. Он умел чувствовать любовь. Каким-то шестым чувством, мгновенно просекал все ваши замыслы и еще толком не оформившиеся идеи. Так же легко он раскусил и меня. - Любишь? Только скажи честно. – выдохнул он мне в затылок, когда я пытался отдышаться после его тела, умелого и горячего. Сигареты упрямо не хотели находиться, ускользая по смятым простыням от ладони. Его короткий вопрос поразил так же остро, как и оргазм за пару минут до этого. Я повернул к нему голову, встречаясь с поразительно ясным и немного напряженным взглядом. Словно и не было бутылки текилы на двоих этой ночью. - Люблю. – подтвердил я, решив, что оправдываться, лгать и изворачиваться перед тем, кто этим давно и профессионально занимается – попросту глупо. Пусть он шлет меня к чертям собачьим, пусть закатывает истерику, выгоняет из своей постели и доказывает, что в этом мире, для таких как мы, любви нет. Есть только секс. И только за деньги. Но его реакция была поистине удивительной. Он просунул свою руку под мою, обнимая меня поперек груди, поглаживая мягкими пальцами. - Пообещай мне одну вещь. – он подпер голову ладонью, не отрывая внимательного взгляда от меня. - Какую? – голос слегка охрип, а под пальцы наконец-то попалась пачка сигарет. - Никогда, ни при каких обстоятельствах не ревнуй меня. Ни-ко-гда. – прошептал он мне в ухо. - Ты же проститутка. Какой в этом смысл? – удивился я. - Просто пообещай. – настаивал он. – Поклянись, если веришь в Бога. – предложил он еще один вариант. В Бога я не то что бы не верил. Просто это казалось мне абсурдным – клясться. Поэтому я пообещал. - Запомни, данное слово не нарушают. – он уткнулся носом мне в затылок, вернувшись в исходную позу, не убирая руки. Только когда я уже докурил и потушил сигарету, я услышал его тихое, приглушенное простынями «Я тебя тоже». Это отозвалось внутри меня определенной радостью. Но я еще не знал, что моя наивность дорого мне обойдется. Примерно во столько же, сколько стоит нарушенное слово. Мы – создания дьявола. Мы не можем позволить себе любовь. Если вы думаете, что любить его было просто – то я могу с легкой душой расхохотаться вам в лицо. Любить проститутку это одно. Любить проститутку, у которой случаются приступы истерики, необъяснимого смеха, алкогольные отравления, пьяные скандалы и попытки суицида – совсем другое. За год нашей совместной жизни мы прошли вдвоем огонь, воду и медные трубы. Помимо моих обычных обязанностей сутенера, Оуэн, парень, который устроил меня сюда, иногда подгонял мне другую, не менее грязную работу. Выбить из кого-то долги, разобраться с неугодными, толкнуть дурь в городе, забрать деньги из пары точек. В общем, чем дальше, тем сильнее я увязал в этом нелегальном дерьме. Биллу это откровенно не нравилось. Он уверял, что все кончится плохо, меня накроют, и его вместе с ним. Он вполне мог схлопотать срок за проституцию, хранение наркотиков и оружия. Но пока Квартал оставался незыблемым оплотом криминала и проституции. Его хорошо прикрывали те, кто ходил сюда развлекаться в самые дорогие клубы. Билл звал их «папочками», обожал, а в душе люто ненавидел. Но деньги, полученные от них, бережно хранил и складывал к остальным накоплениям. На что он копил – я так никогда и не узнал. Это было для него нечто святое. Очевидно, единственное в его жизни. Мы справлялись со всем. Даже когда его сильно избили, увлекшись игрой в раба. Он отходил дома неделю, пока синяки не поблекли, а анус перестал напоминать рану. Примерно в то же время я узнал, что он обожает какао, лакрицу, абсент и самбуку. От него всегда пахло этими травами, смесью паров аниса, полыни и приторная сладость на губах от конфет. А еще он регулярно хлопал дверью или выгонял меня на лестницу, раздраженный чем - либо. Он сваливал вину на меня, а я не возражал. Потому что он всегда просил прощения. Он заплатил за меня долг, когда мне пришлось слить половину дури в клубе в городе, за мгновение до облавы полицейских. Не прощал мне мимолетных измен с другими девочками из Квартала. Орал, швырялся вещами, а потом исступленно доказывал, что он лучше во всех отношениях. Он всегда был разным. Обожал образы, которые придумывал себе сам. Один вечер он владелец зловещего цирка, другой – женщина-кошка. Сегодня он мальчик, а завтра натуральная девочка. Но больше всего я любил его настоящего - отмытого от грима, с мягкими волосами, голого или в халате. Никаких корсетов, бантиков, или ошейников с шипами. Наверное, он ценил это. По крайней мере, какое-то время. Начиналось все настолько незаметно, что я долго пребывал в неведении. А потом начались эти выходы в свет без меня, молчание, меланхолия. Его взгляд, направленный на меня, ничего не выражал, в постели мы просто спали. Я был по уши загружен работой, поэтому приходил, валился на кровать и отрубался. А потом понял, что я опять отделен от него стеной. Он делал вид, что ничего особенного не происходит. Что ровным счетом ничего не изменилось. И он делал это настолько убедительно, что я заподозрил у себя паранойю. Может быть, я слишком привык быть любимым? Он так убедительно изображал это. Показывал, что нуждается во мне. Провоцировал, чтобы узнать, спасу ли я его, защищу ли? Одни драки за него чего стоили. Ему нравилось играть в любовь? Как понять, где начинается правда и заканчивается ложь? И начиналась ли правда? Мог ли я выдумать себе все, заставить себя поверить в это, а ему предложить увлекательную игру во взрослые и недоступные шлюхе чувства. Я чувствовал, что запутался. Больше чем когда-либо. Но все эти мысли таяли как утренний туман, стоило ему выйти из душа и прижаться сзади влажным телом. Один-единственный его поцелуй в плечо выжигал все сомнения из разума, заставляя забыться в его тепле до следующего раза. Мастерский кукловод. Манипулировал чужими мыслями и чувствами едва ли не лучше чем собственными. Но он никогда раньше не уходил от меня вот так сразу, после секса. Он зависел от нежности, проявляемой к нему. Он сам не раз говорил мне, что все, что происходит между нами – совершенно по-другому. Не так, как на работе. Для него было важно держать эту грань. Иначе, как он говорил, все теряет смысл, сливается в одно общее пятно траха. Поэтому он позволял себе лежать, лениво ласкать друг друга, разговаривать, курить. Спал он потом всегда голый, едва прикрывшись простыней, даже если было холодно. Он предпочитал греться об меня, как большой кот. Поэтому такая оплошность, как быстрый побег в душ, сразу после того, как мы оба кончили, породила во мне новый виток сомнений. Я оперся на локоть, закурил, и проводил его взглядом, замечая, что на ягодице расцветает новый засос поверх старого. От лодыжки вверх шло несколько царапин, едва заметных в рассветной серости света. В ванной полилась вода, и на миг мне стало так грустно и пусто, словно я вновь один здесь, как год назад, когда только пришел сюда. Но тогда мне было безразлично, я был готов морально, что придется выживать, становиться жестким и безжалостным к своим подопечным, что, возможно будет все не так уж страшно. Мне вспомнилась моя мансарда, с протекающей крышей и запахом мышей, в которой я жил сначала. Тогда, лежа на грязном матрасе, я рисовал себе картины, каким я буду через пару лет, если меня нигде не пристрелят. Почему-то сейчас этот полуразмытый образ матерого сутенера не хотел складываться. Я уже не видел себя иначе как с Биллом, в каком-то другом месте, в пустой постели. И где в воздухе не будет пахнуть пудрой и травами, а по утрам не будет крепкого какао, где шоколада больше чем молока. Я понял, что не хочу потерять его. Он нужен мне и я устал от мысли, что он чаще с другими, чем со мной. Оуэн совсем загрузил меня своими делами, я почти не мог приглядывать за своим парнем. Он предлагал мне найти для него другого сутенера, но я едва не вскинулся на него с рычанием, услышав это. Не позволю, чтобы кто-то еще стал так же близко к нему. Он – только мой… Билл вышел из ванной, суша волосы полотенцем и присаживаясь ко мне на край кровати. От него пахло мылом и чем-то еще незнакомым, какими-то резкими духами, от которых хотелось чихать. Но он так мягко улыбался, склонившись надо мной, что я забыл о чужом парфюме. - Ты в душ не собираешься?- он поцеловал меня в щеку, мазнув мокрыми прядями по шее. - Раньше тебе нравился запах секса. – напомнил я. - Голый мускус и пот, причем в твоем случае, не однодневный. Оуэн совсем замотал тебя с этими грязными делишками. – фыркнул он, припомнив мне мое почти недельное отсутствие. - Он за это платит. А я, между прочим, скучал. – я снова притянул его к себе, но он отстранился, хоть и улыбаясь. Это задело меня. Раньше ему было все равно, а сейчас словно испачкаться боится. - Иди в душ, нужно успеть немного поспать. – он подошел к комоду и вытащил оттуда белье, показывая, что разговор окончен. Когда я вернулся, постель была перестелена, сам он завернулся в одеяло едва ли не по уши, свернувшись комочком и усиленно сопел, притворяясь спящим. Мне не оставалось ничего кроме как лечь рядом, обнимая его и закрыть глаза. Что же происходит, Билл? Кто у тебя появился, что все так переменилось?.. Проснулся я через пару часов. В полном одиночестве, как оказалось. На улице было сыро и холодно, низкие облака почти касались крыш. Из его гримерной было слышно музыку. У него был раритетный граммофон, который он любил и оберегал, запрещая прикасаться к нему. Сейчас было лишь слышно сбивчивую испанскую речь, затертую скрипом пластинки. Билл сидел напротив зеркала, с гладко зачесанными назад волосами, убирая последние пряди в тугой узел, закалывая их шпильками. Лампочки на раме ярко освещали его еще чистое лицо, бледное и красивое, как будто он фарфоровая куколка. Хотелось подойти и провести ладонями по его груди, внутренней части рук, заведенных сейчас назад, и целовать его, смеющегося от щекотки. Но это короткое видение пропало, как только его взгляд остановился на мне. Мне показалось, что в нем мелькнуло раздражение, но затем я видел лишь легкую усталость. - Ты красивый… Куда уже собираешься, еще ведь слишком рано. – я подтащил к нему табурет, смахнув на пол шарфы и перчатки, и сел сзади него. Билл опустил руки и повернул голову ко мне, оставляя на моей щеке влажный след поцелуя. - Я не мог спать. Решил собраться и выйти пораньше. – он разложил перед собой кисти и косметику, нанося перед этим на лицо толстый слой крема, покрывая им и шею и ключицы. - Разбудил бы меня, я бы нашел нам занятие. – я мягко поцеловал его в плечо, смотря на его отражение и пытаясь своей нежностью задавить некстати проснувшиеся обиды. - Я знаю. – все что он ответил мне, подаваясь вперед, к зеркалу, нанося пудру и начиная свой сложный макияж. Я просто наблюдал за тем, как его лицо меняется под его руками. Брови и стрелки поменяли его взгляд, они точно крылья птицы разметались к вискам, а ресницы бросили густую тень на щеки. Теперь за один его взгляд хотелось убить, чтобы он смотрел только на тебя. Я гладил его по спине, сняв с его плеч накинутый халат, и обнял за талию, притягивая к себе. - Ты моя китайская принцесса…- прошептал я ему на ухо, когда он закончил, накрасив губы алой помадой. Заколки с нефритовыми шариками из пластика на концах, красное шелковое платье на ширме – все с головой выдало тайну его сегодняшнего образа. - Да, мой король. – подтвердил он и встал, надевая платье, и возвращаясь ко мне. – Застегни пожалуйста. – он поднял мешающийся рукав, разрезанный до самого плеча. Я потянул молнию вверх, ощущая под прохладой скользкой ткани горячее и любимое тело. Передо мной стоял уже не Билл, а загадочная китайская принцесса, прекрасно осведомленная о слабостях человеческого тела и разнообразии поз Камасутры. Платье в пол на первый взгляд скрывало слишком много. Но на самом деле узкая юбка имела разрезы едва ли не до талии, так же как и просторные рукава и при малейшем движении становилось понятно, что нижнее белье он не носит. Моя маленькая прекрасная проститутка в кроваво-красном платье. - Билл… - Что? – он разгладил складки и повернулся ко мне. - Не ходи сегодня никуда. Останься со мной. Мы можем ничего не делать, смотреть фильмы и заниматься сексом. – предложил я, обнимая его за талию. - Том, это моя работа. – напомнил он. - От одного дня ничего не случится. Мы уже делали так. Пожалуйста, Билл. Ты сегодня такой красивый, что я не хочу отпускать тебя. - Том, меня ждут и я должен пойти. Мне уже заплатили. – он отнял мои руки от себя. - Тогда подожди, пока соберусь я. – сдался я. - Ты там не нужен. Оставайся дома, выспись. – покачал он головой. - Что значит, я не нужен там? Я обязан сопровождать тебя, вдруг что-то произойдет, ты что, не знаешь, какие люди бывают? Не глупи, ради Бога, Билл. Подожди, я быстро. – внутри удушливой волной поднялась паника. - Том, я уже сказал, ты остаешься. Мой клиент не любит сутенеров, караулящих под дверью. – жестко сказал он и я заметил, как в его глазах сверкнул недобрый, безумный огонь. - Кто он такой, Билл? Ты его знаешь? Ты в нем уверен, что он никакой не долбанный маньяк, который после того как оттрахает тебя, разрежет на кусочки и сложит в багажник, чтобы незаметно выкинуть? – взвился я, ощущая как учащается пульс. - Ты бредишь, Том. Это полнейший абсурд! Всего лишь богатый папочка снял меня на всю ночь, а ты разводишь кипиш на пустом месте! – он чуть повысил голос, а я уже вздрогнул от непривычки. Он никогда не говорил громче чем обычно. Если конечно это не был его очередной каприз и истерика. Но вот чтобы так открыто ставить меня на место – это что-то новенькое. Воспользовавшись моим замешательством, он буквально сбежал из квартиры, прижимая к себе туфли. Последнее что я увидел – расшитый драконами подол. Сука. Я не думал, что могу так психовать. Сам не заметил, как накрутил себя до точки кипения, когда хотелось крушить все, что попадалось под руку. Неведение порождает домыслы, домыслы порождают ложные факты, и каждый всплывший в памяти фрагмент странного поведения, не стыкующийся со всем остальным, безукоризненно вплетается в мозаику заведомо ложной версии. Я был готов обвинить его во всех смертных грехах. Шлюху, которая каждую ночь продает свое тело, делая это играючи и получая удовольствие от происходящего – я был готов уличить в измене. Вы скажете, что я спятил. А я не буду отрицать. В тот момент я вообще мало соображал, взвинченный, обиженный, взбешенный его холодной яростью и сталью, звеневшей в голосе на его отрывистых фразах. Он просто ушел. Не счел нужным ни поговорить, ни объяснить. Просто сорвался на очередной трах с богатеньким мужиком, который заплатит ему чуть больше обычного. Похотливая тварь. Я думал, что такими всегда бывают женщины, но он побил все рекорды! Вся его гримерная была пропитана его сущностью. Пошлый блеск, прикрытый напускным лоском и роскошью. За всеми этими тряпками скрывается изуродованное и потасканное тело и душа. Проститутка она и есть проститутка, ею пользуются все, ее не жалко, чтобы опустить в грязь, она не стоит ничего, ведь она сама так и просит, чтобы это сделали. Так же и Билл, одним взглядом умоляет, чтобы ему засадили поглубже. Чтобы послали к чертям собачьим элементарные понятия гуманизма. Его нужно сажать на цепь, чтобы он мог только покорно гавкать «Хозяин» и не иметь мыслей о том, чтобы лечь под любого кобеля! Я остановился, захлебнувшись мыслями и эмоциями. Что я такое несу? Что за бред, откуда это в моей голове, это же Билл. Мой любимый и единственный Билл, который просто сбился с пути. Он обманывается, как всегда, все те разы и истерики, которые уже были. Просто ему хочется, чтобы наши отношения обострились. Может быть, это все всего лишь игра, что он – китайская гребаная принцесса, ради которой два мужчины перегрызут друг другу глотки. Раз он этого так хочет – я ему это устрою. Я практически умолял его остаться со мной этой ночью. Я был готов ему дать столько любви, что он бы почувствовал себя таким одним во вселенной. Но он променял меня на грязные, пахнущие потом и сексом, деньги. Я ушел из квартиры, тщательно заперев ее и оставив там небольшой бардак. Просто сам не заметил, как разнес его комнату, тщательно раздирая пошлые перьевые шарфики и нижнее белье из тонкой ткани. Надеюсь, он простит, когда я куплю ему новые. Квартал был полон. Улицы кишели людьми, несмотря на ранний час. Темнело рано, поэтому все выходили на улицы, едва солнце скрывалось за горизонтом. Ночи, полные огня, становились длиннее. Целая улица светилась красными и оранжевыми китайскими фонариками, факиры выдыхали огонь, завлекая клиентов не только зрелищами, но и девушками в коротких платьях со старомодными курительными трубками, в которых был опиум. Я знал, что найду его там. «Павлин» украсился бумажными гирляндами, на афишах был дракон и прекрасные азиатки. Очевидно, Китай был темой вечера. Среди толпы клиентов и проституток то здесь, то там мелькал красный подол, но Билла не было видно. Поутихший было огонь, внезапно вспыхнул с новой силой, пока я стряхивал с себя цепкие руки уличных шлюх, как дешевых, так и дорогих «театральных куртизанок». Мой любовник дразнил меня, эфемерным существом растворяясь в толпе, выныривая на несколько мгновений, чтобы дать моему воспаленному мозгу еще один стимул к преследованию. Пробившись к самым ступенькам и обозрев все с некоторой высоты, я понял, что я ошибся. Его здесь нет. - Мадлен, Мадлен, иди сюда! – я схватил за руку знакомую девушку, которая как раз выходила из театра. - Том? Что тебе? – она удивилась, мягко освобождаясь из хватки моей ладони – вечная привычка, чтобы не наставили синяков. - Билл внутри? Он там? Скажи мне, там или нет? – я оттащил ее в сторону от толпы. - Да, я видела его на лестнице, когда спускалась, а что? – прищурившись, спросила она. Один из талантов этих женщин – мгновенно оценивать ситуацию и прощупывать почву. - С кем он? Кто его клиент, ты видела? Я знаю, что видела, или хотя бы слышала, у вас это всегда быстро расходится, ну же, говори. – надавил на нее я. - Успокойся, Том. Что за важность? Ну, клиент и клиент, один из многих, может только не такой уродливый как остальные. – она вытащила сигареты и закурила, выпуская дым. - Если спрашиваю, значит это важно. Мне он не сказал, а я беспокоюсь! - Да тебя всего колотит. Опять он послал тебя к чертям собачьим? – она усмехнулась краем рта и тихо взвизгнула, когда я схватил ее за плечи и прижал к стене. – Еще одно движение и я закричу! – предупредила она. - Говори, с кем он и где именно. – процедил я. - Том, это очень богатый, важный человек, правда, не стоит так переживать, Билл всего лишь сделает свою работу, Том, подожди, прошу тебя! Не ломай парню жизнь, не усложняй все. Ну, чего ты так переживаешь? Хочешь, пока ждешь, я развлеку тебя? Тебе понравится, и как для своего, ничего стоить не будет. Ну, малыш, тише, он же опытная шлюха, ты там и вправду ни к чему…. – как только она произнесла эту фразу, продолжая мягко гладить меня по щеке, как мне захотелось ее ударить. - Номер комнаты. – прошипел я. Еще один талант этих женщин – они сразу понимают, когда ситуация принимает серьезный оборот. - Четвертая, на вип-этаже. – сигарета упала на землю, она торопливо затушила ее каблуком и поспешила убраться от меня подальше. Кто бы ни был твоим клиентом, Билли, сегодня ты принадлежишь только мне. А разбираться будем потом. Плевать на последствия. Внутри кабаре было еще не так много людей, как снаружи. Мягкие перекаты смеха, чужие разговоры, яркий свет, музыка. Холл был заполнен различной публикой, девушки уже очаровывали своих потенциальных клиентов. Зеркала увеличивали и без того не маленькое пространство, гардеробная заполнялась дорогими пальто и накидками. Кроме бизнесменов и политиков здесь так же обреталась богема, художники, актеры, музыканты. Все это настолько сильно вырывалось из общего контекста времени и пространства, что казалось еще немного, и ты увидишь Тулуза-Лотрека. Полуголые официанты, с подносами, уставленными хрупкими и прозрачными бокалами игристого вина. Широкая и массивная лестница, выходящая в холл, вела наверх, на этажи с кабинетами и тот самый вип-этаж. По ней туда-сюда сновали гости и проститутки. Сутенеры, такие как я, здесь появлялись исключительно в костюмах, поэтому моя кожаная куртка и борцовка под ней сильно бросались в глаза. Я немного стушевался, оглядываясь и пытаясь понять, как мне проскользнуть на закрытый этаж. Наверняка у этого клиента будет хорошая охрана. Которую так просто не обойти. Пока я стоял и думал, просчитывая варианты, я заметил алый всполох на ступеньках. Он стоял на верхнем пролете, держа в руках шкатулку, в которой наверняка различные игрушки для их волшебной ночи. Он смотрел прямо на меня, но его лицо не выражало ничего. Пустой холодный взгляд, равнодушно опущенные уголки губ. Гордо поднятая голова, его прекрасная, еще чистая шея, которая к утру будет пестреть синяками и метками. Чужими, безжалостными и болезненными. И почему-то я уверен, что он больше не позволит мне зализывать его раны, что теперь, когда он увидел меня, его стена стала на пару кирпичиков выше. Билл, пожалуйста, посмотри на меня, как раньше. Когда все было хорошо. Мне нужен лишь один взгляд, чтобы поверить, и тогда все станет как прежде. Я терпеливо дождусь тебя, и забуду обо всем. Но он отвернулся, его прямая спина и расправленные плечи чуть дрогнули, рябь прокатилась по вышитому дракону, и мне показалось, что эта тварь сейчас сползет с ткани и набросится на меня. А ведь я еще даже не пил. Кровавый шлейф обязательно должен был оставить за собой липкий след, когда Билл ушел с лестницы, но ступеньки были чистыми. Похоже, я схожу с ума. Бросившись за ним следом, я натолкнулся лишь на запертые двери. Но это же публичный дом, здесь не может быть лишь один вход на этаж. Как жаль, что я здесь бываю редко и совсем не знаю планировку театра. Едва не поддавшись минутной панике, я проследовал за официантом, попадая на служебную половину. Здесь были гораздо более узкие и темные коридоры, впрочем, как и лестницы. И естественно, одна вела на нужный мне этаж. Сердце возбужденно колотилось, пока я незаметно поднимался по ступенькам. Ковровая дорожка, устилавшая пол пустынного этажа, скрадывала звук шагов, мягкий свет от настенных бра погружал пространство в красноватый сумрак. Охрана стояла далеко от меня, возле самого лифта, а свет пробивался из того самого четвертого номера. Я понимал, как важно быть незаметным, если не хочу заработать себе перелом позвоночника и пулю в голову. Я незаметно закрыл двери, разделяющие лифтовый холл и сам этаж, поворачивая ключ в замке. Теперь мне никто не помешает спокойно скрыться отсюда. Дверь в комнату была приоткрыта, оттуда доносилась классическая музыка, надрывная, но еще тихая, не набравшая обороты. И его смех…Такой легкий, беззаботный и естественный, что я удивленно остановился, не уловив в нем фальши. Это мой Билл?.. Толкнув створку, приоткрывая ее шире, я увидел его, сидящим на коленях мужчины, в дорогом костюме, пиджак которого небрежно валялся на полу. Подол красного платья был бесстыдно задран, а огромные руки жадно гладили бедра моего парня. На столике рядом стояла та самая шкатулка, лакированная и тяжелая, отражающая блики огня в камине. Сумрак укрывал любовников мягкими тенями, шелк переливался на стройном теле, туфли были скинуты и босые ступни упирались в ковер. Он был потрясающе красивым и недоступным, и от этой мысли хотелось выть. Я замер, наблюдая за ними, все ближе придвигаясь к полуоткрытой двери. Все это отпечатывалось в подсознании – выбившаяся из прически прядь, опущенные ресницы, доверчиво подставленная под укусы шея, пот, мелким бисером покрывший его кожу. Когда Билл оказался внизу, придавленный к дивану чужим мужским телом, внутри меня что-то дернулось, обрываясь и камнем падая в живот. Сердце заколотилось, выбрасывая в кровь адреналин, ладони взмокли и сжались в кулаки. Я услышал задавленный стон. Первым порывом было – спасти моего мальчика от него. Но стон перешел в долгий, низкий звук чистого удовольствия, по широкой спине, обтянутой белой рубашкой, прошлись его длинные ногти, сжимая ткань, так, что та затрещала. Сволочь! Ему нравится это! Шлюха! Я ударил кулаком по стене, закусывая губу, понимая, что внутри меня происходит нечто такое, чего я еще никогда не испытывал. Гнев наполнил каждую вену огнем, мышцы свело и покалывало от нестерпимого желания что-то сломать или разрушить, а еще сильнее хотелось сжать руки на его шее и душить, пока не услышишь хруст позвонков! Треск разорванной ткани его платья – от бокового шва вверх, шпилька со звоном упала на пол, а волосы черной волной разметались по подлокотнику. Тяжелое дыхание, запах пота и каких-то благовоний, его стройная, неестественно белая нога, с острой коленкой, которая тоже желала обнять чужое жадное тело. Я видел, как он кусает и без того красные губы, пока чей-то рот оставлял засосы на шее. Натиск, с которым мужчина ласкал Билла, заставлял меня желать его смерти. Во рту появился металлический привкус от прокушенной губы, а короткий вскрик, который издал брюнет, когда его руки прижали по разным сторонам от головы, удерживая тонкие запястья одной ладонью, ударил по нервам. Только я знал, как быстро у него появляются синяки и как долго они сходят. Я почти слышал, как трещат тонкие косточки его рук, раз он так болезненно зажмурился. Трудно было понять, наслаждается он этой болью и риском или нет. Но когда он открыл глаза, глубокие, вечно затуманенные поволокой и похотью, у меня сорвало тормоза. Его взгляд был направлен в пустоту, потерявшись на грани удовольствия и безразличия, он сфокусировался лишь на мне, когда я уже был в комнате, ворвавшись туда за мгновение. Я видел, как сужаются бешено расширенные зрачки, словно у только вмазавшегося наркомана. Дикие, не заметные на фоне янтарной радужки, с мечущимися языками пламени камина. Его вскрик, почти визг, заглушил неприятный, чавкающий звук проломленного черепа. Да, шкатулка оказалась очень кстати. Восприятие превратилось в монотонные ярко-красные вспышки. Ими было окрашено все, безумный взгляд моего любимого, когда тот сполз с дивана на пол, и уставился на обмякшее тело. Кровь расползалась по обивке, впитываясь и превращаясь в бордовые потеки. И чем больше ее текло, тем чернее становились пятна. Лакированная поверхность шкатулки тоже покрылась липкими потеками, я все еще держал ее в руках, неожиданно ощутив всю ее тяжесть. В горле встал ком, сердце все еще учащенно билось, и лишь спустя мгновение включился инстинкт самосохранения. Нужно было уходить отсюда. Я дернул Билла за руку, поднимая его на негнущиеся ноги, которые разъезжались, словно он был мертвецки пьян. Он ничего не мог сказать, только ловил ртом воздух, забывая делать выдохи. Он не упирался, он просто не мог заставить себя шевелиться, не мог до конца осознать произошедшее. Испуг парализовал его, не отпуская, пока я тащил его за собой. Всю дорогу по коридору, бегом по черной лестнице, где он спотыкался и кубарем слетел вниз на последнем пролете. Дверь в переулок была распахнута настежь, я снова подхватил парня за локоть, крепко и больно сжимая, чтобы он не вздумал вывернуться. Очевидно, его отрезвил холодный ночной воздух. Или ледяные лужи под босыми ногами. Но стоило огням кабаре скрыться из виду в сырых подворотнях, как он с утробным рычанием выдернул руку, снова падая на асфальт. Его взгляд уже не был остекленевшим, он горел паникой и злобой, превращая лицо в застывшую маску. - Ты…Ты убил его. – голос хрипел и срывался, словно его горло было забито чем-то. - Кто он тебе? Кто он тебе, ублюдок? – шкатулка с гулким стуком упала, раскрываясь и разбрасывая повсюду свое содержимое. Флаконы смазки, презервативы, фаллосы, ароматические палочки. Она кувыркнулась по земле, ударилась об стену и перекосилась, став похожей на сломанную челюсть. - Не трогай меня! Не подходи! – он сорвался на истерический визг, которым захлебнулся, получив оплеуху, которая разбила ему губы в кровь. Костяшки обдало болью, а его взгляд окончательно прояснился. Он сидел, поджав ободранные ноги под себя, платье, кричаще-красное, было все в грязи, воде и подсыхающей крови. Грязным рукавом он стер влажную дорожку из угла рта, минуту созерцал след на шелке и снова посмотрел на меня. А потом начал хохотать. Все громче и громче, раскачиваясь из стороны в сторону, а меня пробрал холод от его смеха. «Гусь прошелся по моей могиле». Прежде, чем я успел залепить ему вторую пощечину, чтобы привести в себя, он вскинулся, поднимаясь на ноги и толкая меня в грудь, что от неожиданности я попятился. - Ты обещал мне… Ты, черт возьми, обещал мне! – вскрики прерывались булькающим смехом. - Что? Что ты несешь?! – это, черт подери, меня пугало. Он выглядел как безумец, лицо было перекошено, забрызгано грязью и кровью, по подбородку размазалась губная помада. Спутанные пряди волос, лишенные шпилек, падали ему на глаза, он отбрасывал их назад негнущимися пальцами. - Ты обещал никогда не ревновать меня! – он споткнулся, падая на колени и заваливаясь на бедро, всхлипывая, продолжая тереть лицо ладонями. Я замер, пытаясь осознать, что он сказал. Ведь он был прав, все, что произошло, было исключительно под действием ревности. Он был прав, когда напомнил мне о давнишнем обещании, которое сейчас, в свете случившегося, казалось еще более абсурдным, чем тогда. Словно он предполагал такое развитие событий. Боже мой, я убил человека… Поддавшись страстям, я забыл о здравом смысле, создав в своем разуме цепочку фантомов. Словно идиот, бросался в омут с головой, не потрудившись ни на миг остановиться и осмыслить происходящее. Это же Билл, мой Билл, который мне доверял, в отличие от меня. О господи, неужели я сошел с ума, что натворил все это? Слабость накатила на меня, колени затряслись и подогнулись. Все это выглядело одной большой ошибкой, последствия которой обернулись кошмаром. Парень сидел, уставившись на меня, взгляд снова стекленел и становился пустым. Бледнее, чем обычно, лицо, казалось осунувшимся, на щеках остались следы от ресниц. Его трясло, как в ознобе, все мышцы напряглись, на лбу и шее вздулись вены. Стоило мне сделать одно движение в его сторону, как он вскочил, заметался, втягивая в себя воздух, что раздувались ноздри. - Не трогай меня. Не подходи, я сказал! – снова сдавленно проговорил он. Он казался смертельно напуганным, больше, чем в тот момент, когда я тащил его из кабаре, подальше от трупа. - Тише, Билл. Все хорошо, иди сюда. – тихо и вкрадчиво проговорил я, пытаясь успокоить его. Может быть, он успел что-то принять? Его накрыло так, словно он наелся ангельской пыли и ловит мощнейшие глюки, пугающие его до чертиков. Прежде чем я успел поймать его, он с силой толкнул меня и убежал, путаясь в своем разорванном подоле платья. Вот теперь я ровным счетом ничего не понимал. Я ожидал скандала, истерики, слез и даже драку. Но не такое странное поведение, которое ставило меня в тупик. Неужели он всерьез испугался, что я могу убить и его? Хотя, на его месте, я бы, наверное, тоже попытался бы убежать от потенциального маньяка. Но Билл никогда и ничего не боялся. Никогда. Страх. Инстинктивный, приобретенный с опытом, внезапно проявившийся. Он прорывается внезапно, затапливая разум своим ядом, сковывая мысли своими ледяными щупальцами. Ты не можешь пошевелиться и это хуже всего, это ненормально, ведь страх изначально подстегивает нас к действиям. Как можно скорее убраться от потенциальной опасности. Нормальные люди боятся чего-то, что может принести им вред. Боятся опасности. Первобытный, животный страх перед темнотой, сопровождает нас с детства. С возрастом мы учимся преодолевать его, но пополняем свою коллекцию новыми нелепыми фобиями. Лично я до смерти боюсь клоунов. Из-за этого никогда не хожу в цирки, потому что у меня начинают чесаться кулаки от желания вмазать по глумливо усмехающейся злобной роже. Но, рассуждая логически, это страх, а не фобия. Я знал людей, впадающих в ступор при виде собаки, или таких, кто начинал учащенно дышать, оказываясь в лифте. Можно хохотать до колик, пытаясь выговорить название боязни числа шестьсот шестьдесят шесть в пятницу тринадцатого. Но, тем не менее, это есть. И я всегда думал, что Билл лишен каких бы то ни было страхов вовсе. За целый год совместной жизни не было ни одного проявления. Ни учащенного дыхания, ни слез, ни ступора. А сейчас он больше всего на свете напоминал мне психа. И причиной его страха, судя по всему, был я. Я пытался догнать его, но он, даже босиком, бежал со скоростью смертельно напуганного человека. Его гнал адреналин и чувство самосохранения. Он спотыкался и падал, сшибал людей на своем пути, продираясь сквозь толпу. Я сам не заметил вначале, как далеко мы успели уйти от «Павлина», возле которого сейчас было настоящее вавилонское столпотворение. Именно оно помешало мне догнать Билла. Я потерялся в паническом водовороте толпы, где было все в кучу – кричащие шлюхи, ругающиеся и дерущиеся сутенеры, которых пытались разнять и снова падали в эту общую кашу. Кто-то заехал мне локтем под дых, что я согнулся, а в глазах замерцали звездочки. Еще один удар прилетел по затылку, от чего я на время выпал из происходящего. Позже я видел полицейские машины, слышал сирены и общий гвалт, видел машину коронеров, и сердце словно сжала ледяная рука. Все разбегались кто куда, я ровным счетом не мог сориентироваться в происходящем. Кого-то заталкивали в автомобиль, я слышал щелчки наручников и даже выстрелы. Это напоминало конец света, казалось, еще немного и разверзнутся небеса, мертвые встанут из своих могил и начнется Суд. Квартал охватила паника. Никогда прежде здесь не было полиции, все рушилось, весь прежний уклад. Массовые аресты, я больше чем уверен, больше половины жителей сейчас в спешке скидывали наркоту, спуская ее в сортиры, стараясь не попасться. Пошатываясь, я добрел до темного переулка и, спрятавшись в тени пожарной лестницы, наблюдал за происходящим. Голова болела от удара, во рту стоял медный привкус, сердце колотилось после бега. Я ждал, пока вся эта свистопляска не уляжется, совершенно потеряв счет времени. Я думал о Билле, надеялся, что его не арестовали. Погружаясь в рефлексию, я не замечал, что все сильнее устаю, как подгибаются ноги, и что в результате я оказался сидящим на асфальте, под лестницей, погруженный в задумчиво-меланхоличное состояние. Слишком много событий для одного вечера. Страсть, подозрение, злоба, страх, предательство, ревность, убийство. Раз за разом я переживал все моменты прошедших суток. Нежные поцелуи Билла, так радовавшегося моему возвращению. Почему я вдруг увидел в них фальшь и отчужденность? Нежность его влажной кожи после секса. Тихое дыхание, когда он спал. Его мрачную сосредоточенность и холодность, когда я сидел позади него, целуя его плечи. Как я мог забыть, что он всегда такой перед особенно неприятной работой? Я потерялся среди иллюзий, выдавая мнимое за действительное. Раздражало все, начиная от его проклятого алого платья и заканчивая его поведением. Но я понял одно, что я совершил ошибку. Что я совершенно не знаю его настоящего. Ничего, кроме его имени и возраста… Свет фонарей отражался от мокрого асфальта. В воздухе стоял кисловатый запах пороха от сгоревших фейерверков, и к нему примешивался стойкий запах аммиака, от того что переулок часто использовали в качестве общественного туалета. Праздник кончился, и в предрассветной тишине уже не было даже отголоска оглушительно ревущих полицейских сирен. Казалось, что я внезапно оглох. Поднявшись на затекших ногах, я вышел из-под лестницы, созерцая непривычно пустой Квартал. Ни людей, ни собак, ни шороха. Перебитые лампочки вывесок выглядели, словно дыры во рту среди ряда зубов. Так же безумно и дико. Конфетти и серпантин, втоптанные в грязь, выглядели мертво и жалко. Словно конец света все же настал, а про меня забыли, оставив здесь в одиночестве. Последствия ночной разборки казались нелепо большими по сравнению с тем, что происходило. Перебитые стекла в окнах, опечатанный вход в «Павлин». Пятна крови на асфальте, гильзы, перекатывающиеся и звенящие под ногами. Я подобрал туфлю, размышляя о том, чья она и вспоминая, как Билл босиком бежал по улице, не обращая внимания на боль. Рассвет оставил все надежды на то, чтобы пробиться через плотные тучи. Несмотря на общее отвратительное состояние, я понимал, что нужно убираться отсюда. После полиции сюда непременно нагрянут журналисты, чтобы раздуть из этого всего грандиозный скандал. Ведь Квартал вскрыли, наверняка полиция задержала не только наших девушек и парней, но и влиятельных клиентов, которым основательно подпортили репутацию. Похоже, все кончено. Проходя мимо кабаре, меня словно ударило током. Ведь я убил человека. И наверняка меня теперь ищут. Если они нашли шкатулку, то у них есть мои отпечатки, а все остальное уже дело времени. Я бросился со всех ног, огибая здание и пытаясь найти ту самую подворотню, где хохотал Билл. Среди лабиринта одинаковых углов и улиц я на миг потерялся и запутался, захлебнувшись собственным страхом. Но все же отыскал ее, падая на колени возле лакированного деревянного ящика, покрытого засохшей кровью. Меня затопило невероятное по силе облегчение, от которого я был готов разрыдаться. А потом я наблюдал, как шкатулка горит в железной бочке, как лак вздувается пузырями на крышке и источает невыносимую вонь. Смесь горелого силикона, пластика и ароматических палочек, приправленная едким химическим запахом. Вот так я уничтожил единственную улику против себя самого. Меня здесь больше ничего не задерживало. Разгромленный квартал и «Павлин» почему-то напоминал мне мою жизнь. Сломанную еще задолго до того, как я попал сюда и познакомился с Биллом. Просто последние годы я только и делал, как сознательно разрушал ее дальше, прячась посреди руин и гор хлама, убеждая самого себя, что мне здесь хорошо и уютно. Только почему-то именно сегодня я ощущал себя вывалянным в грязи по самое не хочу. Словно она покрылась жесткой, застарелой коркой, намертво прирастая к коже, и так просто от нее будет не избавиться. Невольно я подумал, как с этим справляется Билл? Ведь ему приходится намного хуже, что уж здесь скрывать. Я вспоминал все его срывы и истерики, алкогольные и наркотические попытки забвения. Но я никогда не задумывался, что это может быть его защитным механизмом. Долго и упорно он выстраивал вокруг себя не только стену, но и ложную репутацию. Мастерски созданная иллюзия, очевидно, венец творения человека, который без труда убедит вас в том, что отдается здесь и сейчас лишь по причине безграничной и безумной любви к сексу и вам лично. Все воспоминания о нем были пропитаны тщательно отмеренной и взвешенной им самим ложью. Было столько возможностей проникнуть за эти декорации, ветхие и хрупкие, почти истлевшие, но щедро украшенные напускным блеском и масками. Свет слепил, не давая проникнуть внутрь, оставляя за границей тьмы, где все это время пряталось его настоящее Я. Когда я пытался открыть дверь квартиры своим ключом, то услышал, как в ее глубине раздался грохот, а потом дверь прижали телом, пытаясь не дать мне войти. Я не ожидал такой силы и упрямства, с которым он стоически удерживал дверь. Но что уж здесь говорить, я был сильнее. И от одного особо резкого толчка она распахнулась, заставив его отступить. При виде меня, его глаза снова наполнились ужасом, он упал назад, и теперь пытался неуклюже отползти, ища пути отхода. Сбитое дыхание со свистом вырывалось из его груди, растрескавшиеся губы покрылись коркой запекшейся крови. Когда я делал шаг в его сторону, он с коротким скулящим звуком подавался назад, напоминая гигантского краба. Когда его спина уперлась в ножку стола, он был готов разрыдаться, судорожно и нелепо загребая ногами, забился в тесное пространство под столешницей и зажал уши руками, хотя в квартире стояла тишина. - Билл, вылезай. Я не сделаю тебе больно. Иди сюда, пожалуйста. – я присел перед ним на корточки, но от протянутой руки он шарахнулся, как черт от ладана. Нужно было привести его в чувство, и когда он попытался сбежать из-под стола, рванувшись на последнем издыхании, словно жертва от убийцы, я прыгнул на него, прижимая своим телом к полу, сразу же получая удары локтями и затылком. Зафиксировать его оказалось сложнее, чем справиться с буйным психом. Он неистово колотился, словно одержимый дьяволом, пытаясь ударить, укусить, вывернуться. Хрипло кричал и бился, как зверь в клетке. Я терпел, усевшись ему на ноги, вывернув за спину руки и стараясь не слушать вой, от которого разрывалось сердце. Неожиданно он замер, только напряженное тело продолжала бить нервная дрожь. А потом я почувствовал, как что-то теплое растекается по моим джинсам, а в воздухе разливается резкий знакомый запах. Билл плакал, безутешно рыдая и икая от страха. И от страха он обмочился. Я поднял его с пола, уже расслабившегося и ставшего словно тяжелее. Он вяло сопротивлялся, невнятно ругаясь, не обращая внимания на струйки между ног. В ванной, под ледяным душем, его снова охватила кратковременная вспышка исступленной борьбы, но все же скоро он пришел в себя, плача под холодным потоком. Тяжело дыша, я сел напротив него, прямо на пол, беря его дрожащие ладони в свои. Я чувствовал, что ему становится легче, что нечто, душащее его весь вечер, отступает, разрешая сделать вдох и трезво мыслить. Я еще никогда не видел у него настолько ясных глаз, хотя, может быть, мне только кажется, после того, как я не мог пробиться за остекленевший взгляд. Заставив его отмыться от грязи, крови, мочи и макияжа, я засунул в мусорное ведро его чертово платье, вытер пол и порылся в аптечке, находя банку транквилизаторов. Если ему действительно нужно успокоиться, то нам обоим не помешает пара таблеток. Он сидел на кровати, закутанный в халат, держа в руках кружку с молоком. - Билл, выпей, станет легче. – я вложил ему в рот капсулу, он покорно запил ее и снова откинулся на подушки. Когда я вернулся из душа, он уже не выглядел затравленным зверьком. Кружка опустела, но теперь в его руках были лакричные палочки, которые он ел одну за другой, пристально наблюдая за моим передвижением по комнате. Опасаясь повторения его приступа, прежде чем сесть с ним рядом на кровать, я спросил его разрешения. Получив в ответ утвердительный кивок, я сел и коснулся его ладони. Пальцы чуть дрогнули, но руки он не отдернул. - Что с тобой произошло? – спросил я через какое-то время. - Трудно объяснить… - его голос был хриплым и сорванным, он слегка кашлял, пытаясь унять хрипоту. Я молчал, не вынуждая его продолжать. Десять минут и три лакричных палочки спустя, он начал говорить. - Врачи говорили, что это последствие потрясения. Такое часто бывает с детьми, когда что-то шокирует их настолько, что потом воспоминания остаются на всю жизнь. Никто не знает, как у человека развивается тот или иной страх, и как быстро он принимает форму психического отклонения… - тихий и внятный голос, взгляд, устремленный в окно, в надежде увидеть рассвет, как всегда. Раньше я хотел узнать настоящего Билла. Но я не задумывался, что вместе с его прошлым узнаю больше, чем хотелось бы. Что не бывает радужного детства у проституток, и что за слоями масок и одежды гораздо больше шрамов, чем можно себе представить. Но я сам напросился. И теперь я должен был выслушать его исповедь до конца, пытаясь искупить боль, которую заставил его пережить сегодня. «У меня была самая обычная семья. Мама была настоящей красоткой, учительницей истории искусств в небольшой школе в нашем округе. А отец был дальнобойщиком, с тяжелым характером и рукой, настоящий домашний тиран. Ну, честно говоря, это вряд ли можно назвать обычной семьей. Если так разобраться, то мама была полнейшей мазохисткой, терпя его выходки, когда он приходил домой пьяный, или возвращался из рейса раньше времени. У них была своя игра, можно сказать ритуал. Мама разыгрывала из себя скромницу, а отец брал на себя роль Отелло. Когда ты ребенок, тебе трудно понять суть подобной игры, но она их заводила. Правда, с течением времени это все дальше уходило за грань понятия игры. Отец пил, ездил в рейсы, строил из себя мачо, заявляя права на жену. Терроризировал нас обоих, обзывал ее шлюхой, а меня ублюдком. Все чаще на ее лице появлялись синяки, а не следы засосов на шее. Один косой взгляд случайного прохожего или она вдруг задерживалась на работе – и это служило поводом для очередного скандала. Когда я бросился защищать маму, он дернул меня за руку и отшвырнул в сторону с такой силой, что сломал мне руку. На какое-то время это его отрезвило. Скандалы и побои прекратились, так же из дома исчез алкоголь. Мама пригрозила ему разводом, но в конечном итоге это осталось лишь словами. Зимой все повторилось. Рейсов не было, отцу не оставалось ничего иного, как сидеть дома и пить. Это зрело в воздухе. Нарывало, как гнойник, наливалось болью и неотвратимостью. А потом просто случилось и все. Это было больше, чем просто скандал. Это было настоящим безумием. Я никогда не думал, что человек, который когда-то любил, и возможно, любит до сих пор другого человека, сознательно может причинить ему боль. Что он может быть настолько ослеплен своими чувствами, что переступает грань, где заканчиваются человеческие качества. Ее крики стояли у меня в голове очень долгое время. Ступор, в котором я находился, после происшествия, не могли прекратить даже психиатры. Так родился страх, который нельзя контролировать. В детстве это были кошмары, я не мог переносить, когда на меня повышали голос, не мог видеть, как мужчина и женщина ругаются, закатывая друг другу сцены ревности. Можно бесконечно долго отрицать свой страх. Стыдиться его, загонять глубже внутрь себя, убеждать себя, что это просто нелепость. Можно признаться самому себе, что это ненормально, что это уже патология. Справиться с собой, бороться. Считать до десяти, до ста, до тысячи. Убеждать себя, что это вовсе не страшно. Что это – не касается тебя. А когда ни одна из методик релаксации не срабатывает – пытаться один страх победить другим. Такой ценой можно научиться не бояться ничего. Но какое разочарование ждет тебя, когда ты понимаешь, что можешь справиться со всеми монстрами, кроме самого главного, которое затаилось, как Бугимэн в шкафу, и выжидает момента, чтобы наброситься на тебя из темноты и сожрать твой разум без остатка. Твое тело словно парализовано, отключается все, кроме основных инстинктов – убежать и сражаться. И чем дольше страх владеет тобой – тем труднее выпутаться из его липкой паутины, сохранить ясность мышления, остаться человеком, а не животным. Страшно бояться, понимаешь? Осознавать свою беспомощность – это тоже невероятно жутко. Я просил тебя, предупреждал, осознавая, что ключ к моему страху – любовь. Ты не представляешь, как я был испуган в тот момент. Каково осознавать, что любовь, извращенная и собственническая, свела твою мать в могилу, а отца упрятала в сумасшедший дом? Знать, что она причина детства в приюте и молодости на панели? Но всем хочется любить. Можно опять же, как и страх, отрицать желание любить и быть любимым. А когда ты шлюха – то это просто жестокая шутка судьбы. Нет доверия, измена на измене, но я почему-то на миг подумал, что у нас может получиться. Мне хотелось любви. Я жаден до нее, и это еще один мой пунктик к длинному списку диагнозов… Вот так вот и живу…мучаясь нелепой боязнью ревности. Хуже этого, наверное, только боязнь числа шестьсот шестьдесят шесть в пятницу тринадцатого. Можно хотя бы посмеяться до колик, пытаясь выговорить нелепо длинное название…» Он говорил тихо и медленно, словно вытягивал каждое слово и воспоминание из темных глубин подсознания. Действие таблетки пришлось как раз на конец рассказа, сделав его фразы еще более тягучими. Он рассказал не так уж много, но этого мне хватило, чтобы еще раз убедиться в том, что я едва не довел своего любимого до грани. Одно нелепое стечение обстоятельств, взвинченное состояние и пара ложных убеждений – все это едва не разрушило наши жизни, ведь все могло кончиться куда более трагично. Не было сил думать над этим, вновь анализировать и тяготиться виной. Проще было забыть и позволить друг другу зализать раны, облегчая фантомную боль. Я привлек его к себе, обнимая за плечи и ощущая слабый запах шампуня от мягких, высохших волнами волос. Не было ничего лучше, чем чувствовать, что его сердце бьется ровно и размеренно, не срываясь в безумную чечетку. Это давало надежду, покой и уверенность. Я точно знал, что уже никогда не нарушу своих обещаний, данных моему мальчику. Он уже никогда не будет для меня безумной проституткой, а просто Биллом, которому двадцать два года, вместо восемнадцати, как он всем говорил. И я был готов простить ему молоко, лакрицу и дурацкие песни про Молли Малоун. - Билл?.. - Что? - Давай уедем сегодня? – неожиданно для себя самого предложил я. - Давай. Только куда? - Квартал все равно опечатали. Заберем все деньги, которые накопили, возьмем только нужные вещи и уедем туда, где никто не знает, что я сутенер, а ты – шлюха. – осторожно сказал я. - Хорошо. Только давай сначала поспим, ладно? – его голос уже налился сонной усталостью и я кивнул, соглашаясь с ним. - Хорошо, Билл. Спи. – я улегся, не выпуская его из рук. Он засопел почти сразу же, устав за вечер и сдавшись под действием транквилизатора. А мне все чудились кровавые вспышки, истерика Билла, едкие запахи и чавкающий звук проломленного черепа. Сон больше походил на кратковременные погружения в глубину отвратительных воспоминаний. Надеюсь, они не превратятся в какой-нибудь страх… «…происшествие, потрясшее город с первым выпуском утренних новостей, продолжает набирать обороты. Совершено несколько громких арестов, в том числе были предъявлены обвинения господину мэру, госпитализированному сегодня ночью после попытки убийства в Квартале. Сейчас этот район города оцеплен полицией, ведется расследование, и выясняются новые факты…При задержании многие оказывали сопротивление полиции, несколько человек было ранено, трое убиты. Имена владельцев нелегальных публичных домов и казино пока не разглашаются, но прокурор настроен серьезно. Несмотря на трещину в черепе и сотрясение мозга, господин мэр был переведен в больницу окружной тюрьмы, и в данный момент находится в изоляторе, ожидая суда. Ему предъявлены обвинения в хранении наркотиков, оружия, а так же, по словам полиции, он был одним из учредителей так называемого Квартала. Подробнее в вечернем выпуске новостей…» - Том, пойдем, объявили посадку. – я повернул голову и отрешенно уставился на Билла. Непривычно было видеть его без макияжа и в обычной одежде, но сейчас в голове пыталась уложиться лишь одна мысль. - Билл, скажи, твоим клиентом был мэр?..- в полголоса спросил я, беря его за руку и отходя от экрана телевизора. - Да, это был он. – на его скулах вздулись желваки от одного воспоминания. - Господи, спасибо тебе. – с облегчением выдохнул я, опускаясь на жесткое металлическое сиденье скамейки в зале ожидания. - В чем дело? – Билл опустился на корточки напротив. - Он жив, Билл. Значит, я не убийца. – сердце пропустило удар, когда я выговорил эту фразу, окончательно поверив. - Значит, Господь дал нам еще один шанс. Теперь нужно быть внимательнее и не совершать больше ошибок. – он поцеловал мои сбитые костяшки и встал, ведя меня за собой к стойке регистрации. Сидя в самолете, напротив иллюминатора, я понял еще одну вещь. Понял, почему Билл каждый раз дожидался рассвета. Сейчас, наблюдая, как солнце встает среди плотных белых облаков, нестерпимо яркое и чистое, я ощущал себя частью него. Словно его лучи выжигали все грязное и плохое, что было во мне все это время. Рассвет – это начало. Almost Happy end.