Лунная соната

Бледный, тонкий, даже немного болезненный луч Луны любопытно проскочил в комнату, остановившись на лезвии моего ножа. Господи, подумать страшно, сколько смертей видел этот нож - а не запомнил ни одной. И вот теперь мне предстоит лишить им жизни человека, что для меня дороже всего, будто все убитые мною мстят за свою погибель столь ужасным способом. Если бы я только мог, с удовольствием вскрыл бы себе вены прямо здесь, на месте, но надо еще попрощаться с тобой, Чарли. Прости, но так надо. Прости, что ты вынужден умереть так нелепо, от моей руки. О, Чарли, прости, что ты так и не исполнишь своей заветной мечты - сделать выставку картин в нашем городе. Помню, ты даже меня как-то нарисовал - я был кровавым ангелом, что оберегал в своих руках крохотную свечку. Знаешь, без этой свечки картина была сплошным пороком и уродством, квинтэссенцией самого темного, что есть этом мире. Для меня ты тоже, как тот огонек, указывающий путь из тьмы к свету. Радостный и добрый лучик с восхитительными глазами. За это-то ты и пострадал. Дон ненавидит тебя за то, что я стал мягче, так сказать, утратил хватку, и приказал своим людям устранить тебя сегодня ночью. Он думал, что эту выходку удастся скрыть от меня, выдать за нападение врагов, где ты выступал бы в роли случайной жертвы, или устроить банальный несчастный случай - я сам проделывал такое сотни раз. Но, увы, Пик просчитался. Оказывается, Чарли, у него тоже есть "слабое место". Хотя, не стоит называть слабым человека, что попадал в четвертак со ста пятидесяти метров - это Вару, правая рука Пика, снайпер, которые рождаются раз на столетие. Он рассказал мне о планах дона: знает же, что я не смогу поднять руку на босса, да и он пристрелил бы меня за такое на месте. Сказал, что ты умрешь в любом случае, так что не важно, как и когда. Это было очень благородно с его стороны. До начала пятнадцать минут. Осторожно открываю двери в твою комнату. Тут все олицетворяет тебя, все, до единого пятнышка краски на стенах. Знаешь, я удивляюсь, как ты живешь здесь - настолько едко пахнут растворители и краски. Тихо подхожу к кровати и опускаюсь на корточки. Боже, ты так беззащитен, так безмятежно прекрасен, когда спишь. Всматриваюсь в каждую черточку твоего лица, мимолетной лаской ладони провожу по волосам. Ты улыбаешься во сне. Должно быть, тебе снится что-то хорошее. По крайней мере, ты умрешь счастливым, не чувствуя этой боли, но мне от этого не легче. Ты никогда не закрываешь окна шторами, говоришь, что ты обожаешь небо любым, и не позволишь ему скрываться от себя. И мне не позволяешь. Помнишь, когда я пришел домой после разборок с убыточными казино, злой, как черт? Чарли, ты тогда буквально под страхом спать на коврике в коридоре заставил меня рассказать тебе о всем, а потом долго-долго обнимал, доверчиво уткнувшись носом мне в шею. Знаешь, твоя внешняя мягкость всегда вводила меня в заблуждение, и я всегда попадался под твое железобетонное "или-или". Но не могу сказать, что ты не нравился мне таким, нет. Ты всегда отличался от других, в любом случае. До начала десять минут. Пора. До жути привычно сжимаю рукоятку ножа. Руки, на удивление, не дрожат - я знаю, что поступаю правильно, но чего мне стоит эта чертова правильность... Аккуратно переворачиваю тебя на живот и заношу лезвие над сердцем. Тревожный стук собственного сердца заглушают трагически-пафосные слова прощания: - Прости. При неясном свете Луны кровь выглядит, как смола. Она пачкает мне руки, теплой, соленой жизнью течет по твоей спине, капает на кровать. Комнату наполняет этот специфический запах, который я раньше даже бы не подумал ассоциировать с тобой... Знаешь - жить с осознанием своего поступка сейчас - худшее, что я могу себе придумать. Возможно, именно поэтому присаживаюсь на кровать и заключаю твое уже мертвое тело в свои объятья. Светлые волосы слиплись от легких поглаживаний по голове, на них блестят кровавые следы. На посиневших губах навечно запечатлелась теплая улыбка. ...Ты бы назвал это трусостью, но уже как-то все равно - закатать рукава, наобум, не всматриваясь, ударить вдоль вены, еще раз, еще раз, боль быстро пройдет - главное успеть, предплечья превращаются в месиво, в тесном помещении практически нечем дышать. Но мертвым-то кислород не нужен, верно? Ощущая, как в голове медленно угасают последние искорки сознания, мне удается кое-как зарыться носом в твою шею - всегда любил так делать, некий собственнический жест, на сей раз - как прощальная ухмылка Дону. Решив убить мою "слабость", он лишил жизни и меня. c'est la vie, не так ли?