Всего лишь банка кофе

Максвелл в целом был вполне доволен тем, как сложилась его судьба. Уже четыре месяца он стоял на средней полке маленького кухонного шкафчика, принадлежавшего несравненной мисс Люси Торн. Для банки растворимого кофе это целая жизнь. Мрачные времена на фабрике, затем на складе и в магазине он помнил крайне смутно. Теперь Максвелл мог насладиться тишиной и покоем в окружении коробки с овсяными хлопьями слева от него и бутылки сладкого сиропа — справа. Мистер Овсяные Хлопья (он же «Crispy Crawford») — отвратительный сноб истинно британского, так сказать, покроя. Любая попытка Максвелла завязать лёгкую непринуждённую беседу натыкалась на неприступные стены в виде его длинных занудных тирад-монологов о пользе здорового образа жизни, правильного питания и «только экологически чистых материалов». Никаких других тем Кроуфорд не признавал, а кофе он вообще считал вредным, чем очень сильно задевал ранимые чувства Максвелла. Казалось, коробка хлопьев его ни в грош не ставит, возвышаясь над ним своей картонной упаковкой и мечтая не иначе как о мировом господстве. «Sweet Pearl», бутылка сладкого сиропа, была дамой среднего возраста, ещё довольно привлекательной для особей мужского пола, несмотря на чуть сморщенную, криво налепленную розовую этикетку. Перл, ведомая своей текучей приторной натурой, безудержно флиртовала с Кроуфордом и держала его на крючке. Однако на самом деле её волновали только собственный статус и красота. Где-то неподалеку от Перл тёрся странный малый «Молодчина Фредди» — синий пакет муки с нарисованными на нём усами и почему-то женским фартуком. Он совершенно не вписывался в здешнюю тусовку, и Максвелла не покидало чувство, будто Фредди за ними следит. Сам Максвелл, носящий гордое имя «Maxwell House», имел красивую и плотную коричневую крышку, а также надпись на этикетке — «dark», то есть самый что ни на есть «тёмный». Этой надписью он очень гордился. Его чёрная душонка жаждала грехов и страстей, но какие могут быть грехи и, тем более, страсти, если ты всего лишь банка кофе? К тому же запас чудесной амброзии в нём изрядно истощился, остался лишь двухсантиметровый слой гранул, едва покрывающий донышко. Больше всего Максвелл боялся, что когда растворимый напиток закончится, банку выкинут на помойку или насыплют в него какую-нибудь гречку или вермишель, или — хуже и быть не может! — чай. Чай Максвелл ненавидел всем своим нутром несмотря на то, что именно чаю был обязан своим долгим сроком жизни, ведь хозяйка предпочитала его, а не кофе. Она даже выделила под коробки и жестяные баночки с этими мерзкими листочками и пакетиками всю верхнюю полку их шкафчика. Там царила истинно британская атмосфера, и Хрустящий* Кроуфорд с его англоманией наверняка мечтал туда попасть, прихватив с собой и Перл, чему Максвелл бы несомненно обрадовался. Нет, он, конечно, неплохо проводил время, наслаждаясь интимной темнотой шкафа и покоем. И всё же, ему было скучно в компании серых личностей, хотелось чего-то нового, незабываемого, хоть каких-нибудь приключений. Боги смилостивились над Максвеллом, и в одно прекрасное утро его желание исполнилось: у него появился новый сосед по полке, а у Люси Торн — сожитель по квартире. Как порядочная банка растворимого кофе Максвелл считал для себя унизительным вникать в дела людей и интересоваться их низменным бытием. Но он просто не мог не слышать раздающихся однажды ночью из спальни (кажется, это место называлось так, но как оно могло выглядеть, Максвелл представления не имел) стонов, охов и криков. Какое невообразимое действо сопровождали эти звуки, он мог только гадать. Наутро дверь шкафчика открылась, и взору четверых узников средней полки предстала обнажённая девушка с шелковистыми каштановыми волосами, мягкой сияющей кожей и длинными тонкими руками, одной из которых она переместила коробку овсяных хлопьев к бутылке сладкого сиропа и поставила рядом с «Maxwell House» банку растворимого кофе «Jacobʼs Monarch». Прекрасное видение ещё не успело закрыть дверь, как было заключено в объятия никого иного, как владелицы кухни, мисс Торн, тоже абсолютно нагой, без какой-либо этикетки (или как там это называется у людей). Обнимашки быстро переросли в страстный поцелуй, перемежающийся звонкими шлепками ладоней Люси по упругим выпуклостям чуть пониже спины незнакомки. В кухне стало жарковато. Когда атмосфера накалилась до предела и буря чувств стала неистовой, та же самая ладонь наконец прикрыла дверцу шкафчика. Ошеломлённые взоры Максвелла, Фредди, Перл и Кроуфорда обратились на новичка — стеклянную банку с гранулированным растворимым кофе, с зелёной пластмассовой крышкой и такого же цвета этикеткой с надписью «Jacobʼs Monarch». — Ты кто такой, и что за мымра тебя сюда притащила? — очень «вежливо» осведомилась Перл, изучающим взглядом оценивая незнакомца и пока не приходя к утешительным выводам. — Доброе утро, друзья, меня зовут Джейкоб! — радостно воскликнул пришелец, словно не заметив обидного высказывания Перл и сверлящего насквозь взгляда коробки овсяных хлопьев, направленного прямо на него. Фредди смотрел скорее с интересом и участием, Максвелл же зачарованно уставился на гостя. Тот воодушевлённо продолжал: — Меня принесла сюда моя хозяйка, кажется, её зовут Иви, и теперь я, наверное, буду жить с вами. Кому-кому, а Кроуфорду такая перспектива уж точно не показалась радужной. — Мы не потерпим здесь всяких низменных проходимцев, недостойных стоять рядом со мной и Перл. Извольте убираться вон. «Сладкая», казалось, разглядела весёлую натуру Джейкоба и его блестящий новизной лейбл и немного оттаяла. — О, нет, что ты, Кроуфорд, пусть остаётся! — ласково прошелестела она, уже размышляя, что можно поиметь с новоприбывшего. — Расскажи о себе… как там бишь тебя? Monarch… — Я только недавно из магазина. Завёл там парочку друзей, а потом меня купила Иви. Такая милая очаровашка, но жутко серьёзная. Обожает кофе. У вас тут есть кофе? Максвелл, обуреваемый неведомыми доселе чувствами (как будто его жалкая жизнь вдруг обрела смысл), осмелился представиться. — Maxwell House, тёмный кофе, растворимый. Добро пожаловать! Думаю, мы найдём общий язык. — Не сомневаюсь, — просиял Джейкоб. — У вас здесь темновато, не находите? — Ничуть, — раздражённо отрезала коробка овсяных хлопьев. — Может быть, капельку, — впервые за всё время пребывания на полке подал голос Молодчина Фредди. Джейкоб продолжал что-то увлечённо и радостно рассказывать о своей прежней жизни и о том, как он рад обрести друзей. Кроуфорд демонстративно не обращал на него никакого внимания. Фредди и Перл слушали с интересом, но природа их интереса была разной. Максвелл же слушал, но почти ничего не слышал. Он улавливал только общее настроение неукротимой энергии, веры в себя и счастливого очарования молодости, которое исходило от Джейкоба, впитывал его, как мог, и понимал, что растворяется в нём, поглощённый и уничтоженный совершенно. Подобное чувство было ему прежде незнакомо. Наконец он осознал, что объект его мыслей обращается к нему. — Вы давно здесь? Я так рад встретить банку кофе другой марки. — Хмм, кажется, минула целая вечность. Признаюсь, я тоже очень рад. Джейкоб просиял, и Maxwell House понял, что перед ним любовь всей его жизни. Так вот что это за чувство. Дальнейший разговор как-то не клеился, так как Максвелл замкнулся в себе, обескураженный нахлынувшими эмоциями. Долгое время он не решался ещё раз обратить на себя внимание Jacobʼs Monarch, восхищаясь им со стороны. Тот весело шутил с Фредди или с Перл, которой льстило внимание новичка. Максвелл присматривался, анализировал, стараясь найти подход. «Аромагия сближает» — вдохновенно возвещала надпись на ярком жёлто-зелёном лейбле возлюбленного. Но как же найти эту таинственную аромагию? Ту, которая сможет сблизить их? Конечно. Кофе. Максвелл решился, вышел из тени, заговорил о прекрасном напитке, Джейкоб подхватил, и вот они уже беседуют, как старые друзья, делятся опытом и многогранными улыбками знатоков. Последующие дни были самыми яркими в его пустой и тёмной жизни. Они с Джейкобом много говорили, шутили, спорили. Даже молчание их было значительным и о многом говорило им обоим. Они обсуждали зануду Кроуфорда и слащавую Перл, говорили о кофе, философствовали и мечтали о том, как выберутся из шкафчика и отправятся странствовать. Мечтали, что было бы, будь они людьми или кем-то ещё. Максвелл цитировал Шекспира, сонеты которого слышал от какого-то просвещённого чудака в магазине. Джейкоб был очарован. Он и сам рассказывал много смешных историй, говорил, что был заводилой среди всех банок кофе на складе и что мечтал о целой армии или на худой конец банде. Они даже вместе придумали песню и потом напевали её, приводя Молодчину Фредди в недоумение, а Кроуфорда — в бешенство. Каждое утро загадочная Иви отворяла дверцу их шкафчика, снимала крышку с банки Jacobʼs Monarch и насыпала три ложки в свою чашку. По кухне при этом распространялся манящий, густой, освежающий и насыщенный аромат, такой божественный, что у Максвелла едва не текли слёзы. Он буквально сходил с ума. Джейкоб, очевидно, воспринимал Максвелла как друга, благожелательно относился к нему, любил с ним беседовать, но не более того. В его интонациях не проскальзывало сладкое томление или безудержное влечение, ничего, что говорило бы о любви. Только польщённость из-за того, что его персоне уделяют так много внимания, дружеское участие, любопытство. По крайней мере, так казалось Максвеллу. Они оба не были и не могли быть искушены в таких делах. Их весёлые дни наполнялись до краев счастьем, как кружка Иви Фрай по утрам наполнялась ароматным кофе, и даже Кроуфорд вместе с Перл не могли омрачить радости дружбы — благостного соединения двух судеб. Но дни эти пролетали быстро и рано или поздно, как и всё на свете, должны были подойти к концу. Никто из них не хотел этого, и никто из них не способен был изменить эту вселенскую закономерность. Однажды между мисс Фрай и мисс Торн произошла ссора, едва не перешедшая в драку. Крики, ругательства, обвинения сыпались, как метеориты во время какого-нибудь Апокалипсиса, и слышны были во всей квартире, даже в тёмном закрытом кухонном шкафчике, внутренности которого уже изрядно пропылились. А ссора девушек значила, что шкаф Люси освободится от лёгких блузок и уютных джемперов Иви, из ванной исчезнет её гель для душа с ароматом какао-бобов, а из того самого кухонного шкафчика навсегда пропадёт стеклянная банка растворимого кофе «Jacobʼs Monarch». Для стоящей рядом жестяной банки с голубой этикеткой и надписью «Maxwell House» это означало разрушение целого мира. Джейкоб чувствовал, что скоро покинет опостылевшую полку, на которой он хоть и приобрел интересных собеседников, но которая всё же успела ему надоесть, и невольно радовался. Для него начнётся новая жизнь, он будет получать новые впечатления и открываться для новых возможностей. Ведь он ещё наполовину полон и готов к свершениям! Жалко, конечно, было оставлять Максвелла, Фредди и даже Перл. Максвелл знал, что чувствует возлюбленный, но не мог винить его за это. И всё же в тайне он мечтал, чтобы они остались вместе. До конца жизни. И этому суждено было свершиться, но не так, как он или кто-либо ещё мог ожидать. В разгаре ссоры Люси забыла выключить газ на кухне и хлопнула дверью. Иви, ничего не заметив, отправилась в парк погулять и освежиться, прийти в себя. Ни одной из них не было дома, когда начался пожар. Языки пламени лизали бежевый кафель и светлую деревянную обшивку кухонных шкафов, страстно поглощали сантиметр за сантиметром воздушные батистовые шторы карамельного оттенка. В кухне невыносимо пекло и пахло гарью. Обитатели средней полки маленького кухонного шкафчика чувствовали, как к ним подбирается пламя Ада, несущее смерть. Кроуфорд проклинал всех и вся, Перл стенала и вопила, Фредди обречённо застыл. Jacobʼs Monarch и Maxwell House завороженно взирали друг на друга, готовясь принять свой конец. Была ли это их судьба, дарованная свыше, или происки каких-то тёмных сил, призванные помешать их совместному счастью — они не знали. Любое чувство недолговременно и вечно, из-за обстоятельств и вопреки им. И обе банки кофе теперь наконец постигли величие и жалость этого парадокса. Максвелл решил облечь свои последние мысли в слова, пока огонь медленно разъедал дверцу шкафа, и обратился к Джейкобу: — В эти дни я познал истинное наслаждение жизнью, друг мой. Мы — создания, не предназначенные для любви, и всё же меня до краев наполняет любовь к вам, darling. Разлука была бы для меня невыносима, а потому я рад, что мы вместе до самой смерти. Пусть мои слова не покажутся вам жестокими и не заденут вас, так как меньше всего мне хотелось бы вас оскорбить. Вы стали утолением моего одиночества, и в вас я нашёл лучшее, чем мог когда-либо желать. Наступил их момент, высшая точка их жизни и смерти, сладкая агония перед вечным покоем. Они кружились в стремительном, всепожирающем танце, опаляемые раскалённым воздухом. Их атомы сливались воедино, образуя новую Вселенную, которая тут же гасла и возрождалась заново. — Это всё, что я хотел для вас, Джейкоб. Для нас обоих. — Это прекрасно, ** — только и молвил жёлто-зелёный возлюбленный и этими словами передал всё то, что мог бы и чего не смог бы никогда выразить. И их поглотил упоительный вихрь вечности.

***

Джейкоб Фрай, глава Лондонского Братства Ассасинов, проснулся весь мокрый от пота, в первую минуту пробуждения не совсем осознавая себя. Затем он отёр пот со лба, но вставать с кровати не торопился. — Ну и приснится же такая херня, — с трудом пробормотал юноша. Голова гудела, как с похмелья. Он направился в ванную, мимо открытой двери, из которой раздавалось сосредоточенное сопение Иви, его сестры-близнеца. Наверняка ещё страшно рано, раз она спит. Холодная струя воды из душа привела Джейкоба в чувство. Спать теперь совсем не хотелось. Надев свежую одежду, парень направился в кухню. Печенье и глоток крепкого цейлонского — вот что ему сейчас нужно. Кофе он терпеть не мог. Фрай не знал, можно ли считать такие сны первым признаком шизофрении или ещё какой-либо гадости. Возможно, это последствия вчерашней тусовки. Чего там только не было. Не стоило пробовать сразу всё. До этого он никогда не бывал во сне кем-то другим, видя себя как будто со стороны. Дьявольское ощущение. Да не просто «кем-то», а грёбанным Максвеллом Ротом! К «Старрик Индастриз» Максвелл не принадлежал, с самим Кроуфордом имел натянутые отношения, тем не менее именно с помощью него и его паучьих сетей, которыми Рот опутал преступный мир Лондона, Старрик заслужил свой авторитет и неудержимо достигал власти. Это только вопрос времени, когда он станет премьер-министром Великобритании. Но этого Джейкоб, Иви и другие ассасины всеми силами старались не допустить. Может, они всего лишь анархисты, жалкая оппозиция и кучка бандитов… Но Старрик ещё хуже, и его тотальный контроль над страной надо остановить. Увиденное во сне было трудно переварить. Джейкоб давно смирился со своей бисексуальностью, секрета из этого не делал, сны с таким подтекстом не были для него сюрпризом. Но он и Максвелл Рот — это уже слишком! Ничего, кроме отвращения, он у Джейкоба не вызывал. Ну, разве что, интерес. Загадочная личность, всё-таки. О нём ходили всякие слухи… Нет, проще выкинуть этот бред из головы. Он и так уже сходит с ума. Разве выйдет из подобных размышлений что-то хорошее? Но судьба решила подкинуть Джейкобу ещё один сюрприз. После завтрака юноша пробежал глазами утреннюю почту. В уютных объятиях «The Guardian» покоилась написанная убористым почерком записка. От Максвелла Рота. Приглашение на… чашку кофе. Фрай задорно ухмыльнулся. День обещал быть весёлым.