I love you baby

Хочу тебя! На жизнь… На день… На час… С приданным неумеренных амбиций… Хочу, как в первый и последний раз. Пусть за стеной сосед перекрестИтся… Пусть дрогнут цепи смертного греха! Пусть небеса взорвутся звездным джазом! И захлебнутся Солнцем облака! Хочу тебя! Как никого… Ни разу… (Альванди Маэртис) - Мы идем слушать оперу, - с места в карьер, вместо приветствия выдал Том. - Оперу? – опешил Хам. - Да, - Том был очень собой доволен, озадаченный вид альфы – что бальзам на израненную гордость. - Утром ты ничего не говорил об опере. - Утром я туда и не собирался, - хмыкнул. – «Травиата» ждет нас. Он позволил Хаму взять себя за руку. - Что-то я не уверен… может, лучше к тебе? Том наслаждался моментом триумфа, скептически приподнял брови, демонстрируя удивление. - Ты мне вчера заявил, что я твой омега, так? – Хам кивнул. – Значит, опера. Мужчина лишь вздохнул, выражение мольбы на лице сменилось обреченностью. - А что я за это получу? Том хитро прищурился. - Ты проведешь со мной вечер. Тебе мало? - Ночь. - Что? - Я хочу провести с тобой ночь! - Вчера ты говорил о всей жизни… - Тому стало смешно. И отчего-то немного грустно. - Так надо же с чего-то начинать, - не растерялся Хам. – Кстати, какие планы на новый год? Какие планы? Чертова течка – вот все его планы… - Я поеду к родителям. - Я с тобой. - К моим родителям? - А почему нет? Ты разве не хочешь познакомить их с отцом своих будущих детей? Том поскользнулся и наверняка упал бы, если бы не быстрая реакция Хама. - Чего? – выглядел он при этом презабавно: уши и щеки раскраснелись от мороза, и так немаленькие глаза от удивления стали огромными, рот приоткрылся. – Какие дети, Хам? Я с тобой знаком всего пару дней… ничего о тебе не знаю. - Ты спрашивай, я все тебе расскажу, - спокойно ответил тот. - Где ты работаешь? - Не важно. Я смогу обеспечить и тебя, и потомство. Том не сдержался и фыркнул. - Чем ты занимаешься? - Машины чиню. - Понятно… Разумеется, автомеханик – идеальная пара для будущего ректора. Том наслаждался бы великолепной оперой, если бы не Хам. Мало того, что тот просто до неприличия возбуждающе пах, так еще и непрерывно ерзал и сопел, тяжело вздыхал, шуршал фантиками от конфет, приставал к Тому, а ближе к антракту вообще уронил голову омеге на плечо и всхрапнул. Том не знал, куда деться от стыда и возбуждения. Страдали оба, и Том отчего-то совсем не получал удовольствия, истязая Хама оперой. - Хам… понимаешь, - Том тщательно подбирал слова, стоя перед входом в подъезд. – Мы не подходим друг другу, ты замечательный парень, но… - Я замечательный, - как ни в чем не бывало улыбнулся Хам. – Ты заметил. - Заметил, - тяжело вздохнул Том. – Но мы не сможем быть вместе. - Ты ошибаешься, - медленно проговорил альфа. – Я чувствую, что ты мой. - Спокойной ночи, - прошептал Том. – Прости, но нет. Он в последний раз втянул ноздрями кружащий голову аромат и скрылся в подъезде. Хам печально смотрел ему вслед. - Мам, я хочу приехать к вам на новый год. Вы не против? - Конечно, мы только рады тебе, сынок, - не задумываясь, ответила мать. - Только… - Том замялся. – У меня течка будет. Мать охнула. - Когда? - Двадцать восьмого начнется. - Бедный мой мальчик. Конечно, мы с папой тебя ждем. Первая течка у Тома случилась сразу после школьного выпускного. На два года позже, чем у всех омег. Том вообще долго был «гадким утенком» - долговязым, нескладным, неуклюжим. Он и сейчас не считал себя красавцем, компенсируя посредственную, на его взгляд, внешность стильной одеждой, высоким интеллектом и умением себя подать. Течка… это слово до сих пор вызывало у него оторопь, вгоняло в краску и пугало до безумия. В свой первый раз он оказался абсолютно беспомощным. Нет, теоретически он представлял, чего ждать, однако действительность редко совпадает с теорией. Естественно, партнера у стеснительного паренька не было, поэтому через ад пришлось проходить в одиночку, собственно, именно поэтому и был ад. Все тело зудело, требуя прикосновений, соски набухли и болели, член ломило от напряжения, смазка из задницы заливала простыни, и их приходилось менять каждую пару часов. Он бредил и метался, не мог самостоятельно пить и есть, абсолютно не контролировал себя. Тогда его спасли родители. Вторая течка оказалась полной противоположностью первой. Она началась накануне нового года, прямо в общежитии, и омега оказался к ней не готов. Сколько альф его тогда переимело, Том не знал. Да и не хотел знать. Помнил только, что сам умолял его трахнуть, сам подставлялся. Его, конечно, кто-то порвал. Одно счастье, хоть успел выпить противозачаточные. В общежитии после больницы он появился всего раз – забрал вещи. Все остальные течки проходили по стандартному сценарию – ударная доза «Стопа» отлично помогала. Первые три дня он чувствовал влажность в проходе, был раздражен и излишне чувствителен, однако на альф не кидался, как и те на него. Да, повышенный интерес присутствовал, но Том ни разу не терял контроля. Остальные четыре дня проходили уже в привычном режиме, просто он быстрее утомлялся. Конечно, в этот раз можно было остаться дома, запереться и переждать. Но Том боялся оставаться один. Утром Хам не появился, не было его и на следующий день. И Том понял, что скучает, что ему не хватает этого большого и шумного парня, не хватает его подначек и приставаний. Не хватает запаха и чувства защищенности, которое тот дарил. Не хватает его самого. А у Тома даже номера телефона его не было. Звонила мать, вновь нахваливала Криса. И умный он, и красивый, и из хорошей семьи. - Мам, я подумаю, - сдался Том. Надо же, в конце концов, когда-то начинать. Так почему не с умным и красивым, и из хорошей семьи? Тогда отчего, лаская себя, Том представлял Хама, такого неидеального, неподходящего, но искреннего и горячего. Накануне отъезда Тому приснился сон. Ему снилось, что течка началась раньше, что он не успел уехать, что остался дома – одинокий, испуганный. Снилось, как выгибался, лаская себя, как стонал и плакал от такого близкого, но отчего-то недостижимого наслаждения. А потом каким-то образом рядом оказался Хам. И взгляд альфы светился любовью и участием. - Иди ко мне, - кричал, как в бреду, Том. Хам лег рядом, обнял омегу и прижал к себе. - Все будет хорошо, ты мой, я чувствую, - шептал исступленно. А потом целовал – то тягуче-медленно, то страстно, кусая губы. Том, словно со стороны, видел, как становится на колени, приподнимает текущий зад, как умоляет взять его. И Хам берет. Нежно, чувственно, даря долгожданную разрядку, заставляя стонать и кричать от удовольствия, от того, что теперь он не одинок, что любим, что любит… А потом они лежали рядом, на несколько часов крепко привязанные друг к другу, даже дышали в унисон, словно единый организм. И Хам сказал: - Я хочу, чтобы наш малыш был похож на тебя. И Том чувствовал себя самым счастливым на свете. Тем печальнее было просыпаться. Одному. Он сел, сильно, до боли укусил себя за ребро ладони и протяжно завыл. Какой же он дурак!